Серьги

      Он снова стоял перед ней, невидяще глядя в слепые глаза. Стороннему наблюдателю, пожалуй, не сразу удалось бы определить, в ком из этих двоих меньше жизни: в зачарованной матери или застывшем напротив сыне.       Обычно горделивая фигура принца окаменела в мрачном оцепенении. Он снова мысленно клялся отомстить и вернуть мать к жизни. Это стало единственной целью его существования.       Мрачную тишину варварски и вульгарно разрушили шелестящие шаги. Нии Джени, волоча за собой ноги в мягких шлёпках, шумел ровно на полтона выше, чем это было необходимо. Принц до последнего мгновения игнорировал эксцентричного учёного и по совместительству любовника ненавистной мачехи.       – Она прекрасна, – негромко и без привычной едкости сказал Нии Джени, впрочем, добрая порция яда щедро плескалась в его следующих словах. – Настолько, что даже её собственный сын не может отвести взгляда.       Когайджи дёрнулся, как от удара, и гневно обернулся к зарвавшемуся человечишке.       – Как бы ты ни был нужен…       – Ну, ну, – чокнутый учёный выставил перед собой тряпичного кролика, почти ткнув пропахшего химикатами уродца в нос ёкаю. – Я вовсе не собирался вас оскорблять. Просто пытаюсь разобраться в характере ваших чувств. Отнеситесь к этому как к простому исследованию.       – Я в нём не заинтересован.       Принц резко выпрямился, привычная аура надменности окутала его тонкой, но тяжёлой шалью. Впрочем, Нии Джени, казалось, этого не заметил.       – А если подумать? – слабая человеческая рука с плоскими ногтями приблизилась к лицу ёкая, указывая на драгоценную серьгу в остроконечном ухе. – Это ведь не просто память, не показатель сыновней любви, а нечто большее. Это, если хотите, клеймо принадлежности.       Голос Нии Джени звучал необычно тихо, вкрадчиво, оплетая липкой паутиной свою жертву. Когайджи и хотел бы возразить, но он и в самом деле придавал гораздо большее значение этим серьгам, чем простому, хоть и памятному украшению.       Человек неожиданно проницательно улыбнулся и убрал руку до того, как когтистые пальцы её оттолкнули. Нии Джени отступал непривычно тихо и с таким таинственным видом, что юный принц невольно подался следом. Это было ошибкой.       – Идёмте, я вам покажу кое-что очень интересное, – вкрадчивый шёпот рассыпался песком в огромном зале.       На прекрасном лице зачарованной женщины, безучастно наблюдавшей за незваными гостями, не отражалось ничего.       Когайджи и сам не понял, как оказался в небольшой комнате наедине с наглым человечишкой.       – Видите? – Нии Джени без особого пиетета развернул принца лицом к огромному зеркалу.       – Зеркало? – Когайджи начал подозревать, что над ним в очередной раз потешаются, но прежде чем он успел вспылить, горячие ладони вкрадчиво легли на его плечи.       – Нет, зеркало увидеть невозможно, – чуть насмешливо прошептали на ухо. – Вы видите лишь отражение, а оно всегда не то, чем кажется. Но умные люди... да и ёкаи могут увидеть правду. Просто смотрите… Когайджи не страдал нарциссизмом, и разглядывать собственное отражение ему было откровенно скучно, но шелестящий голос змеёй вползал в уши и сворачивался тяжёлым плотным комком внутри головы. «С-с-смотри-и-и», – шипела несуществующая гадина где-то между извилин мозга. «С-с-смотри-и-и».       И Когайджи смотрел. Он видел молодого ёкая с кроваво-алой гривой и безучастными глазами, на дне которых плескалась тоска. Чужое дыхание щекотало длинное ухо.       – Видите? Вы так похожи на неё…       Плечи под ладонями Нии Джени дрогнули и напряглись.       – Ваша любовь к матери – не сыновья, – шёпот из вкрадчивого стал навязчивым, как собственные мысли. – Но это и не любовь к женщине. Это гораздо больше. Вы любите её так сильно… что… Когайджи с трудом разомкнул пересохшие губы и беззвучно спросил: «Что?».       – Что хотите сами принадлежать ей до последнего волоса, – Нии Джени продолжал так, словно не было этой паузы. – Даже больше. Вы хотите сами стать частью её, стать ею…       Смуглые пальцы аккуратно коснулись серьги. – Это клеймо каждому должно показать, кому вы принадлежите. Но вам самому мало такой принадлежности. Вам нужно больше… Вы хотите принадлежать ей… но она женщина, она сама принадлежит вашему отцу.       Пальцы, неожиданно горячие, обожгли мочку прикосновением, но Когайджи не пошевелился, он вглядывался в собственные расширенные зрачки, затягивающие его сквозь прозрачную преграду зеркала.       – Быть женщиной – это её суть, – губы, едва слышно произносящие кощунственные слова, слегка коснулись длинного уха.       Когайджи не имел сил опустить веки. Он видел себя покорно застывшим в объятиях небритого мужчины в белом халате.       – Знаешь, – принц уже не отслеживал, когда наглец перешёл на «ты», – а я ведь молочный брат твоему отцу.       Горячая ладонь соскользнула с плеча на грудь, прижимая спиной к чужому теплу. Пальцы второй руки перестали терзать ухо и нежно скользнули на шею. Когайджи прикрыл глаза, он уже плохо понимал смысл слов Нии Джени.       – На время, – чужие губы обжигали кожу и сознание, – лишь на время могу помочь стать ею…       С тихим протяжным выдохом жёсткое тело парня безвольно обмякло в руках мужчины. Когайджи позволял целовать собственный висок, гладить шею и грудь, прижиматься горячим, даже через слои одежды, телом к спине. Его разум словно плавал в молочном тумане с приторно-пряным вкусом. Туман оседал на губах чужими поцелуями и вытекал из глаз беззвучными слезами. Когайджи задыхался, словно его рёбра стали слишком тесной клеткой для лёгких. Судорожно рванув на груди одежду, он с облегчением почувствовал прохладный воздух комнаты.       Когайджи почувствовал, как Нии Джени улыбнулся и с удовольствием продолжил его инициативу, стягивая одежду с его плеч и прижимаясь губами к сильным мышцам. Тряпичный кролик, пропитанный очередным изобретением, лежал под ногами. На сегодня он свою миссию выполнил – одурманенный принц уже ничего не соображал и был покорен, словно марионетка. Пожалуй, это было даже немного скучно. Отпихнув ногой своего ушастого помощника, Нии Джени впился зубами в смуглое плечо. Когайджи сладко застонал и выгнулся. Тугие мышцы вздулись, резче выступая под золотистой кожей, покрытой испариной. Маленькие соски сморщились и призывно напряглись, напряжённым было и мужское достоинство ёкая, оттягивающее светлую ткань брюк.       Нии Джени не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться отражением покорного принца, извивающегося в его руках. Конечно, зеркала врут, но умные люди знают, чему верить, а чему не стоит. Нии Джени раздевал юношу перед зеркалом, а, насладившись зрелищем изнывающего от ласк уже полностью обнажённого тела, подтолкнул его вперёд, вынуждая опереться ладонями о стеклянную поверхность.       – Открой глаза, – прошептал он. – Смотри!       И принц поднял веки, послушно уставившись в отражение собственного лица.       – Сейчас ты сможешь почувствовать себя ею, – прикусив длинное ухо, Нии Джени сжал жесткими пальцами обнажённые ягодицы и развел их в стороны, с наслаждением потёрся пахом.       Из горла юноши вырвался невразумительный стон, а поясница изогнулась, призывно выпячивая зад навстречу мужчине.       – Всегда было интересно, насколько крепки ёкаи, – прошептал Нии Джени, посылая бёдра вперёд.       Слепящая боль вынудила Когайджи дёрнуться вперёд, почти прижаться грудью к холодному стеклу зеркала. Судорожное дыхание осело белёсым налётом на отражающую поверхность. Но расслабленное наркотиком тело так и не смогло напрячься. Только благодаря этому член Нии Джени, ворвавшийся в него, не причинил серьёзных повреждений, оставив лишь небольшую ссадину.       Человек закрыл глаза, наслаждаясь тесным жаром девственного тела. Внутри Когайджи был мягким, нежным и очень горячим. Закрыв от наслаждения глаза, Нии Джени подался назад и снова вошел. На этот раз почти нежно. Ему больше не хотелось испытывать парня на прочность – слишком податлив был сейчас Когайджи, зажатый между холодным стеклом и горячим телом. Одурманенный мальчишка покорно подавался навстречу толчкам, не смея отвести взгляда от отражения собственных глаз. Он тонул в расширенных зрачках, лишь изредка кривя губы, когда чужие пальцы слишком грубо сжимали его сосок. Сознание закручивало чёрным водоворотом безнадежности и тоски, равномерные толчки ощущались болезненно, но тускло.       – Мама… – едва слышно простонал Когайджи, когда очередной толчок бросил его к зеркалу.       Нии Джени едва не расхохотался, услышав этот зов. Похоже, любовь принца уже можно вполне официально называть одержимостью. Вот только лечить его от этого никто не собирался.       Дурман постепенно рассеивался, пропуская через свою молочную преграду ощущение качки. Жаркие толчки пронзали тело снизу вверх, отдаваясь в голове глухим звоном. Влажная кожа покрылась мелкими зябкими мурашками, в горле пересохло, а член давно опал, и теперь вяло болтался в такт движений Нии Джени. Когайджи почти удивился, когда внутренности обожгло чужим семенем, и вяло опустился на пол, едва Нии Джени перестал его поддерживать. Застегнув штаны, сытый, теперь уже, любовник присел на корточки за спиной всё ещё таращащегося в зеркало принца.       – Как я и говорил, я лишь ненадолго могу позволить тебе почувствовать себя ею. – Чужие пальцы погладили серьгу в левом ухе почти нежно. – Некоторое время я буду занят в лаборатории, но если ты снова почувствуешь необходимость стать на время ею, ты знаешь, где меня искать.       Когайджи пришёл в себя где-то через час после того, как Нии Джени оставил его одного. Почему-то ярче всего запомнился шаркающий звук его удаляющихся шагов, а не боль прикосновений. Когайджи потёр укус на плече и поморщился. Он отказывался верить в то, что произошло с ним в этой комнате, несмотря на ноющую боль в пояснице и противно стягивающую корку чужого семени на его бёдрах.       Крохотная искра гнева медленно разгоралась в груди принца, но он понимал, что уже безнадёжно проиграл этому человеку.       – Ну что, Кроля, – Нии Джени подмигнул игрушке и отсалютовал чашкой крепкого кофе, – Как думаешь, насколько умело наш принц может лгать самому себе? И как скоро ему захочется новой дозы?