Гримаса

«До чего же он омерзителен, — старательно убеждает себя Лионель, подпирая подбородок рукой. – до чего же противен» Убеждает, с неимоверным усердием вбивая себе это знание в мозг, лелея в глубине сознания. Но увы — эта мысль лишь горчит. «Манрик — скорбное создание», — качает головой Лионель. Скорбное. Нелепое — с тонкой кожей с россыпью светлых веснушек, рыжими, почти незаметными ресницами и привычкой постукивать пальцами по столу. Земное — куда уж ему до эфемерных сфер? Изломанное внутри — и эти надрывы манят. И влюблённость — Лионель морщится, заменяя словом «слабость» — точно такая же: скорбная, нелепая, земная. Избитая обстоятельствами и осознанием, что на ней лежит табу. «Лежит — и замечательно», — ухмыляется Лионель. Они встречаются редко, случайно, урывками, и Лионель в который раз с благоговением воздаёт должное строгим рамкам протоколов и нормам этикета — не будь их, всех якорей, приходилось бы очень тяжко. Наблюдать за Манриком издалека со временем становится дурной привычкой; Манрик ничего не замечает, ну и хвала Создателю. Нарушение границ — личная интервенция — всегда испытание на прочность. Манрик выскакивает из-за угла неожиданно, словно ызарг из оврага, Лионель напрочь теряется, когда столкновение становится неминуемым. Они ощутимо ударяются друг о друга, метвецки холодные — это ощущается даже сквозь ткань — пальцы смыкаются на локте в глупом стремлении удержаться на ногах, чужое лицо оказывается слишком близко, краски путаются. От Манрика едва ощутимо пахнет чернилами — Лионель замечает пару высохших капель на ухе и едва запачканную прядь — солнечные лучи пробиваются сквозь пыльные окна. Всего три секунды, бесконечно долгих, когда пульс набатом бьёт в ушах и спирает дыхание, и Лионель раздражённо дергает рукой: — Будьте столь любезны смотреть по сторонам, — раздражение легко вызывается по воображаемому щелчку пальцев. Гримаса презрения — нахмуренные брови, приподнятая верхняя губа, Лионелю кажется это слегка излишним, но Манрик отшатывается, вскидывает голову и, чуть прищурившись, чеканит: — Всенепременно. Лионель медленно выдыхает через нос, чувствуя, как голову кружит чернильный дурман. *** Солнце, опять солнце, медленно выглядывающее из-за башен Нохского аббатства. Звон, Манрик делает шаг назад, удар пропадает впустую. Тень падает на лицо, всё темнеет, кружится, кружится... Лионель не смеет себя сдерживать — в дуэли не место презрению, здесь всё подчинено страсти. Удар! Манрик оступается, чуть не летит на землю, как в давешнем коридоре, но точка опоры находится. Он нервным движением убирает прилипшие к лицу волосы. Весьма...красив. Резкий выпад вперёд. Свист воздуха. Накатывающая боль в кисти, чужая шпага со звоном падает на серые камни. Взгляд останавливается на влажной шее противника. К кошкам всё! Стук каблуков. Проткнутое насквозь плечо и обжжённый разум: Манрик коротко стонет, едва заметно прогибаясь в спине — о, как бы он смотрелся на шёлке простыней — морщится. Лионель выдёргивает из раны шпагу и вытирает её о рубаху Манрика. Алая полоса на белом, как чудно. Часы на башне бьют девять раз. Лионель, презрительно морщась, отводит взгляд. А его сердце горит.