Stop asking me to describe

      Лондон — грустный город. Дождливый, пасмурный, суетной мегаполис. Здесь живут люди, которые хотят заработать и стать счастливыми посредством денег, а обретая их — теряют голову. Лондон — город для потерянных, измученных людей. Лондон — это война за место под солнцем среди успешных кандидатов на светлое будущее моего поколения. Война за комфортное место на Highgate Cemetery возле могилы Карла Маркса: все жители этого города мечтают о красивом монументе над собственным мертвым телом, и чтобы за посещение твоей могилы взималась плата, как за музей. Город богачей, город — убийца. Город, куда я переехал из Брайтона в надежде найти себя среди своих больных на голову сверстников.       Мне безумно жаль наше поколение. Молодое, надломленное, поддающееся сильному влиянию СМИ, пропагандирующему новый правильный образ жизни, а именно: разбрасывание деньгами на покупки огромных вилл, спортивных машин и шикарных костюмов. Мы должны дорого выглядеть, словно сами выставлены на продажу, пить элитный алкоголь, улыбаться друг другу сквозь зубы, много читать и уметь рассуждать на тему политики. Нас воспитали неправильно. Нам запретили быть бедными и отправили в Кембридж, Оксфорд, Роял Холлоуэй, Голдсмитс Юниверсити и другие дорогие институты для того, чтобы мы тоже зарабатывали себе на жизнь мешки денег. Работать обыкновенным таксистом, например, было запрещено.       Мой отец всегда мне твердил: « — Мне не должно быть за тебя стыдно, Доминик. Я хочу смотреть на своего сына и понимать, что мои бессонные ночи прошли не зря.»       Он никогда не любил меня. Частенько упрекал по мелочам, порол ремнем из-за низких баллов по предметам в школе и почти ничего не знал обо мне и моей настоящей жизни, а сам гулял от матери, заставляя ее рыдать ночи напролет. Разве так поступает настоящий мужчина, желающий подать пример своему сыну? Да, я люблю жалеть себя, вспоминая о «тяжелом» детстве, сравнивать ребяческие мечты с тем, чего достиг. Кстати то, что я говорил о сыновьях богачей несколько секунд назад, совершенно не относится ко мне. Мой отец, как раз, работал обыкновенным таксистом, разъезжающим по улицам города на довольно высокой скорости. Когда я поступил в Брайтонский университет на специальность экономики, он сильно удивился и даже пожал мне руку, ведь у него самого не было высшего образования. Но и это не изменило наших с ним взаимоотношений. Через полгода после окончания университета я устроился секретарем в мебельную фирму, и тогда мой отец посмеялся надо мной со словами: « — Я надеялся, что ты откроешь свое дело».       Да, мне жаль себя, жаль сверстников, жаждущих получить все и сразу. Высокую должность, авторитет, уважение родителей и, одновременно с этим, искреннюю любовь и счастливую семейную жизнь. Нам больно, когда нас предают, когда все случается не так, как хотелось бы. Мы глушим чувства алкогольным опьянением и горьким вкусом сигарет. Губим себя день за днем, сами того не замечая. *** — Эмма, объясни мне, что произошло? — Томас накинул на плечи девушки теплый плед, чтобы ее согреть. — Он решил, что нам лучше остаться друзьями! — брюнетка всплеснула руками, а затем повисла у Тома на шее. — Сядь, — Кирк аккуратно приподнял девушку так, что ее босые ноги оказались над паркетом, а затем, крепко удерживая ее в таком положении, чтобы не так сильно сопротивлялась, положил ее обмякшее тело на диван. — Иди ко мне, — она мягко улыбаясь потянулась к Тому. — Перестань, — Кирк тяжело вздохнул, а затем поправил мокрые волосы, неопрятно облепившие ее лицо. — Может выпьем вместе? — она, облокотившись на подушку, пыталась привстать. — Тебе хватит на сегодня, — Томас откашлялся. — Я не маленькая девочка… — Попробуй поспать. — Томми, я прошу тебя! — Эмма насупилась и жалостливо всхлипнула. Кирк молча отвернулся и направился на кухню. Через пару минут он вернулся со стаканом воды и поставил его на журнальный столик рядом с диваном. — Держи, никакого больше виски, или что ты там пьешь? ***       Если бы кто-нибудь решился написать инструкцию с описанием ситуаций, с которыми нам придется столкнуться, когда мы резко повзрослеем — страниц в ней было бы больше, чем в серии романов Дж. К. Роулинг о Гарри Поттере. Мы подвергаем себя смерти, следуя законам высокопоставленного общества. Теряемся среди доводов, боимся сделать неправильный выбор. *** — Ты чертов подонок, Бен, — Мэттью сбрасывает звонок и бросает телефон на кафельный пол. Облокотившись на край раковины в туалете ночного бара, Беллами поднимает глаза в потолок. Экран, конечно, разбит вдребезги, но ни громкого голоса Мэтта, ни удара телефона об пол за громкой музыкой не слышала ни одна живая душа. Это к лучшему.       Здесь было душно. Срочно требовался воздух. Люди, пьяные в вусмерть, опершись друг на друга, пытались изобразить трезвый интерес к друг другу. Вокруг пахло перегаром и чем-то жаренным с кухни. Стены трещали по швам из-за количества голосов и громкого смеха. Мэтту казалось, что он вот-вот упадет в обморок, если не уйдет отсюда как можно скорее. Вибрация в кармане: эта железяка, превратившаяся в хлам, еще работает? Брюнет проводит большим пальцем по треснувшему экрану и прикладывает телефон к уху. — Алле? — Не злись на меня. Просто сделай то, о чем я тебя попросил. Больше ничего не потребую, — снова Ричардсон. — Я подам на тебя в суд, — прошипел Беллами и ускорил шаг, пытаясь выбраться из толпы людей и найти выход. — Знаешь же, что это не поможет. Ты с ним сейчас? — Он, кажется, у барной стойки, но я ухожу отсюда. — Мэтт, послушай… — Нет, Бен, это ты меня послушай. Мне наплевать на твои проблемы с высокой башни. Я и так сделал достаточно для того, чтобы ты вышел сухим из воды. С меня хватит, — голос Мэттью дрожал от негодования. — Ты рискуешь. — Угрожаешь мне? — Беллами остановился возле стойки и взглянул на своего нового знакомого: невысокого шатена в недорогом костюме. — Ты тоже по уши в этом дерьме, — продолжал Ричардсон. — Благодаря тебе… Блять, я просто пытался помочь! — Мэтт срывался на крик. Терпение иссякло. — Успокойся и делай все, что я говорю. Пускай напьется, чтобы верил каждому твоему слову. Беллами, не мне тебя учить! У меня вторая линия, наберу через час, — короткие гудки. Мэтт усмехнулся, зажал рот ладонью, стараясь не засмеяться, словно сумасшедший, или не зарыдать в голос. Он снова посмотрел на парня, которому собирался сломать судьбу: красивый зеленоглазый мужчина с забавным курносым носом и взъерошенными темными волосами. С такой внешностью только в кино сниматься. Это был лечащий врач Доминика. Брайан Одли, предпочитающий, чтобы его звали "Бен". ***       Наше поколение боится доверять даже самым близким и любимым людям, потому что никогда не знает, чего можно ожидать друг от друга. Никогда не знает, следует ли говорить родному человеку о том, что он обязан знать. Мы убеждаем себя в том, что все происходящее — всего-лишь самовнушение, не более. ***       Келли, открыв кран с холодной водой, набрала в ладони жидкости и ополоснула лицо, затем глубоко вздохнула и присела на край ванны. Не самое лучшее время, для размышлений о том, что внутри тебя неожиданно может оказаться живое существо, заявляющее о себе тошнотой болью в животе. Это может быть отравление. Учитывая ее рацион питания, конечно, это отравление. — Чего не спишь? — Крис, громко зевая, вваливается в ванную комнату. — Мне стало жарко, решила умыться, — Келли улыбнулась и поцеловала Уолстенхолма в щеку, покрытую трехдневной щетиной. — Все в порядке? — Крис щурился от яркого света. — Да, пойдем спать, — Келли взяла его за руку и крепко обняла. ***       У каждого из нас своя судьба, своя история. Мы думаем, что знаем друг-друга, когда на самом деле не знаем ничего. Мы не спим по ночам, взвывая от огромного количества мыслей. Вянем, словно клумба истерзанных цветов-однолеток в экологически дерьмовой почве. Под нами нефть, над нами небо, где уже давно не видно звезд. Мы дышим дымовой завесой, пытаясь глотнуть хотя-бы йоту воздуха.        У каждого из нас есть особая причина, вызывающая бессонницу. Хуже всего, когда четыре сотрудника, не предавшихся сну этой ночью, сталкиваются во время тяжелого рабочего дня на третьем этаже офиса Royalty`s Prices: это сравнимо с прибытием Четырех Всадников Апокалипсиса. Катастрофа начинается в ту самую секунду, когда я, полностью нескоординированный в движениях из-за трехдневного отсутствия сна, спотыкаюсь о ножку бесхозного стола, выставленного посередь коридора словно напоказ, и лечу со скоростью света на горячий стаканчик кофе, который держит босс. Американо расплескивается на его белоснежную рубашку и сильно обжигает Мэтта. Он зажмуривает глаза и всхлипывает от боли, шипя и нецензурно выражаясь. Я поднимаюсь с колен (на одну из коленных чашечек я все-таки умудрился посадить гематому), смотрю в глаза Мэттью и понимаю, что сейчас он точно меня покалечит. — Доминик, твою мать! — он верещит, словно ошпаренный… А, ну да… Он, как бы, ошпаренный. — Простите, мистер Беллами, черт… — совсем потеряв голову от всего этого ужаса, я пытаюсь содрать с него рубашку, чтобы ткань не прилипала к его охуенному телу. — Ты совсем ебанулся? — он хватает меня за руку, не давая мне освободить его от одежды. — Поверьте, так будет лучше, — пытаюсь я убедить босса. — Какой-же ты идиот, Ховард, — послышался знакомый голос за спиной. После этого разразился хохот других сотрудников. Это была Эмма, которая злилась на меня сильнее, чем когда-либо кто-либо на меня злился. — Доминик, прошу тебя, отойди, — Беллами поднимает пустой стакан. — Ты, наверное, надрался перед работой, теперь на ногах не стоишь… — продолжала брюнетка. — Ни хера подобного, — шикнул я в ответ. — Заткнитесь оба, — надменно произнес Беллами и повернулся ко мне, чтобы еще раз окатить меня злобным взглядом. — Пойдем, — рядом с Эммой нарисовался Том, который, подхватив под руку девушку, потащил ее подальше от остывшей лужи кофе. Скоро и от меня останется лишь такое же мокрое место. — Нет, Томми, давай останемся, я хочу посмотреть, как его уволят, — язвила Эмма. — Никто никого не уволит, — строго изрек босс. Я опускаю голову. Борюсь с желанием упасть на колени и разрыдаться. Позорище гребаное. — Что вы все столпились? — громко спрашивает Мэттью у взволнованной толпы, — Здесь не на что смотреть! Разве я объявлял внеплановый обеденный перерыв? Работать, быстро! А ты… — он сделал паузу и внимательно посмотрел на меня, — Живо ко мне в кабинет, — босс насупился и кивнул в сторону двери. Остальные тут же засуетились, разбегаясь по рабочим местам, словно в муравейнике, к которому допустили маленького ребенка с палкой. Ждал ли меня пиздец? Спросите об этом этого озлобленного обаятельного придурка, шлепающего по коридору в дорогих идеально начищенных ботинках. От него повеяло тонкой струей знакомого одеколона. Именно им он пользовался перед встречей с Ричардсоном, перед тем, как ушел из квартиры, обещая вернуться к ужину. Нет, я не идиот, чтобы стараться обращать внимание на каждую деталь, связанную с мистером Беллами. Или, все-таки, идиот?       Я следую за Мэттом, ощущая на себе взгляд Эммы, Тома, и других сотрудников фирмы. И с каких это пор Эмма называет Кирка ласково: «Томми»? Брюнет пропускает меня вперед, захлопывая дверь и запирая ее на замок. Я стою к нему спиной, возле стола, боюсь оборачиваться, придумывая себе оправдания. Я зажмуриваю глаза, глубоко вздыхаю, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и сталкиваюсь с Мэттью носом к носу, что заставляет мое сердце провалиться в пятки. Его рот слегка приоткрыт, будто он хочет мне что-то сказать, но я сбиваю его мысли: — Боже, Мэттью, я такой придурок. Вообще не вижу, куда иду… Просто я не выспался, и теперь совсем как зомби… — Почему она так злится на тебя? — Кто? Мэтт, это вышло случайно… — Доминик… — Послушай, я отвезу рубашку в химчистку… — Доминик, почему Эмма злится? — брюнет совершенно не хочет меня слышать. Причем тут моя девушка? Бывшая… Девушка… Точно… Догадался? Вот чертов ублюдок! Рад, что мы расстались? — Я не знаю… — вру. Поправляю на себе пиджак, отвожу взгляд в сторону, а он подходит еще ближе. — Скажи мне это, Доминик, — его губы теперь немного зажаты. Он смотрит прямо на меня и, не отрывая глаз, начинает расстегивать на себе рубашку. — Ч-ч… Что ты хочешь слышать? — я сглатываю, стараюсь не обращать внимание на полуголый торс и весьма короткое между нами расстояние. — Ты сам знаешь, — он не может сдерживать улыбку. — Ничего я не знаю, — продолжаю сопротивляться ему и своему желанию оказаться под ним на рабочем столе… Или желанию дать себе по лицу за девчачье поведение. Знаете, отец не так меня воспитывал. Хотя, может на моем поведении сказалось отсутствие любви в семье? Нет, что за бред? Я чувствую, как его теплые, чуть суховатые губы касаются моей шеи. Черт возьми, ты так сильно радуешься тому, что я теперь свободен, и ты полностью можешь овладеть моей душой и телом? Или настолько возбуждает запах пролитого на тебя кофе? Кто-то, кажется, фетишист… А кто-то по имени Доминик сейчас не может устоять на ногах и облокачивается на стол, утягивая за собой босса-извращенца. К сожалению, это — я. Секретарь — подстилка, или… Как еще меня можно назвать? Неужели я настолько немощен, что не могу устоять перед желанием насытиться объятиями миллионера? — Скажи это, — он повторяет эти слова и сильнее прижимает меня к себе. — Хорошо… — я глубоко вздыхаю, когда понимаю, что нахожусь на столе в положении «сидя» и обхватываю Мэтта ногами. — Я жду, — он шепчет на ухо. Мое тело обмякает в его руках, будто пломбир при комнатной температуре. На хуй в мою голову пришло такое сравнение? Я закрываю глаза, содрогаясь от мимолетного удовольствия, сводящего с ума. — Я… — сбивается дыхание, учащается сердцебиение, — Я… Ты… Ты же знаешь… — слова сбиваются в кучу. Открываю глаза, смотрю на него: острые скулы, тонкие губы, уверенный взгляд. Почему все, что в нем есть, настолько привлекательно? Из-под расстегнутой рубашки видно ключицу. Под грудью виднеется красноватое пятно от ожога. Я касаюсь руками кожи его живота. Одно движение — разные ощущения для меня и для него. Нет, я не смогу объяснить то, что чувствую в эту минуту: смесь стыда, желания, удовольствия… Перечислять можно бесконечно. Он снова наклоняется к моим губам, а затем аккуратно отталкивает меня так, чтобы я расположился на его столе. Пиздец, пиздец какой-то! — Мэттью, М-мэтт, подожди, я так не могу, там же люди… — я отстраняюсь, пытаюсь отдышаться, замечаю его взгляд: глаза, наполненные похотью и ужасом одновременно. — Блять, прости… — выругался босс, хватаясь руками за голову и тяжело дыша. Он пытается успокоиться. Резко сдирает с себя грязную рубашку, кидает ее на кресло и лезет в шкаф за новой. У него все это время в стеллаже была запасная одежда, а он посылал меня в химчистку? Издевался? И почему я за все время работы здесь этого не заметил? — Не смей думать, что я хотел тебя отыметь на своем столе, как какую-то… Неважно, Доминик. Не думай так, — Мэтт отвернулся к стене, опустил голову, нервно теребя пуговицы дрожащими пальцами. Я спрыгиваю со стола, поправляю галстук, обнимаю его за плечи и утыкаюсь носом в его взъерошенные волосы. — Я бросил ее, — тихо говорю я, опускаю руки на торс и прижимаю брюнета к себе. Весь мир строится на херне: кому-то плохо, а кому-то от этого хорошо. И, как бы мне не было стыдно, сейчас этому подонку-миллионеру было хорошо, как и мне. Мэтт молчал. Да и что он мог мне сказать в ответ на такую новость? Восторженно кричать и прыгать по кабинету? Нет, это — не в его стиле. — Мне пора работать, — прошептал босс. — Я отвезу рубашку в химчистку, как обычно, несмотря на то, что ты уже одет, — усмехнулся я, а затем выпустил Мэтта из объятий и направился к креслу.       Иногда я вспоминаю те сентябрьские теплые деньки, когда, находясь в этих стенах, я спотыкался о каждый угол, здоровался со всеми, кого еще не знал, заглядывался на Эмму, старался не попадаться на глаза боссу и выбегал на обеденные перерывы с Томасом, тщательно пытаясь с ним подружиться. Кирк был первым, кого я увидел возле офиса в свой первый рабочий день. Улыбчивый парень, знающий толк в искусстве, болтливый, неприхотливый, добродушный, но ответственный и любящий свою работу. Именно он, почему-то, знал все и всех в этой фирме. Мэттью был вторым, кто попался мне на глаза. Глупая ситуация тогда вышла. Не особо хочется вспоминать… Скоро этот деспот будет гонять меня в магазин, химчистку и за чашкой кофе в ближайший буфет (мой американо был не столь восхитителен). Через пару недель после приема на работу я буду таскать невероятное количество папок и документов, разрываться на несколько частей из-за телефонных звонков, сообщать Мэттью о делах, подготовленных на день. Через пару месяцев начну его ненавидеть. Через полгода я почти потеряю работу, но на следующий день стану отвечать за финансовые вложения фирмы. Сегодня же, я выбегаю из кабинета начальства растерянный, жаждущий распятия общества, утопающий в стыде, с распухшими губами и раскрасневшимся лицом, и тут же натыкаюсь на Томаса. Стойте, существует-ли способ удостоверить лучшего друга в ложной информации, если он трезв? Насколько сейчас мое: «между нами ничего нет» прозвучит убедительно? — Все в порядке? — Кирк удивленно поднимает бровь. — Да, разве нет? — я усмехаюсь, чем выдаю самого себя с потрохами, но друг, видимо, не спешит закидывать меня вопросами, стараясь поставить в неловкое положение. — Ты взволнован и выглядишь глупо. И… потрепанно, — продолжает Том, сложив руки крест накрест. — Ради бога, парень, все отлично, — иронизирую я. — Мы можем поговорить после работы? — просит друг. Знаете, что пугает меня больше всего? Серьезный тон Кирка и отсутствие шуток в мою сторону. — Давай выпьем сегодня, — предлагаю я. *** POV Крис — Не говори мне этого, детка! Ты убиваешь меня! — я размахиваю руками и нарезаю круги по кухне. Холодильник нараспашку, потому что я пребываю в поисках пива. — В нашем доме больше не будет алкоголя, — фыркает Келли и обидчиво отворачивается к окну. Я, недолго думая, обнимаю ее и целую в плечо. — Ты ведь передумаешь, малыш? — Нет, Крис, ты каждый вечер как младенец у сиськи мамочки. Присасываешься к бутылке так, что за уши не оттащишь. Я хочу здоровую семью, ты меня понял? — она хмурится. — Пиво — это ржаной хлеб, только вкуснее. Детка, ты не можешь лишить меня необходимых для жизни веществ, только не это! — я плюхаюсь на диван и пытаюсь нащупать у себя пульс. — Келли, я теряю сознание. Ты чувствуешь у меня пульс? Проверь сердцебиение! Что-то мне нехорошо… — Перестань паясничать, — шипит моя девушка, но я закатываю глаза и скатываюсь с дивана, изображая мертвеца. — Не смешно, Уолстенхолм! Скоро ты и горизонта видеть из-за пуза не будешь, — она похлопала меня по животу. — Я не эстет, детка, мне не обязательно видеть что-то дальше твоей груди, — я засмеялся. — Я тебя сильно огорчу, если скажу, что когда-нибудь ты не сможешь иметь меня, когда я буду сверху? — она поджала губы и скорчила смешное лицо, скрестив руки на груди. — Ну не говори так… — я вздохнул и притянул ее к себе. В кармане завибрировал телефон. Это был Кирки. Что, уже закончился рабочий день в их конторке, аль случилось что? — Да? — прикладываю мобильник к уху. Одной рукой я все еще обнимаю свою Келли. — Привет, парень, — Том напряженно сопит в трубку, — Дело дрянь… — Томас, что за херня? Что случилось? — я отхожу к двери и стараюсь делать голос тише. Мало-ли, что-то серьезное. — Только, пожалуйста, сядь… — Твою мать, Кирки, объясни мне, что происходит? — надеюсь, Доминик снова не попал в аварию, или что-то вроде того. Этот подонок давно не объявлялся… Да и Томас звонит мне посередь рабочего дня только в крайних случаях. — Доминик, он, — вот же блять. — Что? Что Доминик? — я топчусь на месте. Сердце вот-вот выпрыгнет наружу… Говори уже, Том. — Он позвал меня выпить в баре сегодня, парень… — Том громко смеется в трубку. — Блять, я убью тебя, идиот… Ты перепугал меня до чертиков! — я кричу на друга. Какого хрена он вытворяет? — Эй, все в порядке? — Келли подходит ко мне и одергивает за руку. — Да, малыш, просто Том — мудак, — я улыбаюсь. — Сегодня в половину восьмого у «The DrumLeyton» (название бара на улице Lea Bridge), — назначает встречу друг. — Договорились, — я сбрасываю звонок. — Ну что, — обращаюсь я к Келли, — Пора бы тебя познакомить с моим воображаемым другом. *** POV Том       Мой друг — отличный экземпляр для психотерапевтов. Он нервный, слегка тощий, немного истеричный. У него часто меняется настроение. Иногда он не понимает шутки. Когда сидит — дергает ногой, когда что-то рассказывает — ярко жестикулирует. Когда возмущается — его голос срывается, дикция становится сбивчивой, невнятной, а зрачки расширяются в гневе. Философ, каких мир не видывал. И говорит, и думает слишком много. Ему бы книги писать, или вести какой-нибудь журнал.       Сейчас у Доминика дурацкий период — он запутался в себе. По каким причинам — неизвестно. Ходит замученный, поникший, осунувшийся и раздраженный. Такое ощущение, что он избегает меня, Криса, и Эмму, которую бросил вчера вечером. Эмме настолько это не понравилось, что она ведет себя как сука. И с Домиником, и со мной. Причем тут вообще я? Человек, который, судя по многим факторам, определенно ей не нравится как мужчина. Разве переспать со мной — выход? Или это способ насолить Доминику? Ее проблема в том, что она не понимает степень безразличия моего друга к ней. Ховард далеко не закомплексованный маленький мальчик, коим может казаться. Он не сможет долго быть с человеком, которого не любит. С другой стороны — умеет ли Доминик любить вообще? Другое дело — Крис, помешанный на своей девушке. Несмотря на то, что часто вижу Уолстенхолма без нее — она все-равно будто рядом с ним.       Я сижу на скамейке возле офиса и ежусь от пронзительного осеннего ветра. Листья перекатываются с места на место, по асфальту пробегают нити песка и пыли. Такой вот у нас сентябрь в стране дождей. Видимо, воздух до сих пор не может прогреться после вчерашнего ледяного ливня, от этого по телу пробегают мурашки. Сигаретный дым уносит ветром и растворяется в общей серости улицы. Ко мне подходит Доминик. — Одолжи зажигалку, — он прячет руки в карманы пальто, а затем садится рядом. — Снова куришь? — поддерживаю диалог. — Балуюсь, — пожимает плечами Ховард. — У тебя точно нет дел по работе после шести? — пускай он скажет «нет» — мне будет спокойнее. — Нет. — Отлично, — я поворачиваюсь к нему. — Крис будет? — спрашивает друг. — Угу, — киваю я. — Хорошо. — Он написал, что будет с Келли, но попросил тебе об этом не говорить, — я застегнул верхнюю пуговицу пальто. Ветер усиливался. — Ты испортил сюрприз, — усмехается Ховард. — Я тебя подготовил ко встрече. Постарайся быть приличнее, парень, — улыбаюсь я, — И постарайся удивиться, ведь это должно было оставаться в тайне до вечера. — Я буду в шоке, обещаю, — Доминик сминает фильтр сигареты в пальцах и снова дергает ногой. Волнуется? — Не нервничай, Хов, это же не знакомство с родителями Мэтта, — я стараюсь сдержать смех, а Дом опускает глаза и делает глубокий вдох, пропуская дым в легкие. Затем на его лице появляется натянутая улыбка, и раздается саркастичный наигранный смех. — Блять, как смешно, — Ховард хватается двумя руками за живот. Через пару секунд мы оба заливаемся громким смехом, пихая друг друга в бок. *** POV Доминик       В принципе, вся моя жизнь — это прорицания Тома. Иногда я хочу у него спросить: «-Твоя бабушка, случаем, не ведьма? Твой дед, случаем, не шаман с огромным ручным барабаном из кожи диких животных?». Продолжай шутить, Кирки. Заставляй меня смеяться над тем, где стоило бы плакать. Я не удивлюсь, если ты пророчишь мне смерть в виде несчастливой семейной жизни с какой-нибудь пышечкой, увольнение из компании из-за ревности Мэтта к женушке, техасскую резню с отцом из-за того, что тот узнает, что я спал с мужчиной, и, скорее всего, несмотря на «сладкий пончик» под боком, сплю с ним снова и снова, наслаждаясь каждой секундой процесса. И срать я хотел на то, что отец воспитывал меня «стойким мужчиной», у которого теперь «стоит на мужчину». Мы все-равно никогда не доверяли друг другу секретов.       И сейчас Кирки, абсолютно довольный результатом собственной шутки, тушит сигарету о край мусорки, хлопает меня по плечу и уходит, ссылаясь на количество нынешних дел, а с моего лица сползает улыбка. Глаза словно на мокром месте. И живот сводит от ползущего по всему телу чувства адреналина.