❣☒❣☒❣☒❣
Лухан никогда не хотел иметь брата или сестру. Ему нравилось быть единственным ребёнком в семье, получая всю любовь и ласку родителей, которую делить с кем-то он не собирался. А по словам детсадовских друзей мальчик знал, что младшие в семье забирают себе всё внимание. Поэтому когда в возрасте шести лет ему сказали, что скоро у него появится брат, он устроил небывалую истерику, швырялся игрушками в своей комнате и отказывался от еды, пока отец-альфа не утихомирил его. Лухан был очень вспыльчивым и непослушным в детстве, будучи слишком избалованным родительской любовью. С возрастом же он и его внутренний мир разительно изменились, как то часто бывает. Но тогда он ненавидел ещё новорождённого малыша всем нутром, настолько, насколько себе могла то позволить светлая душа ребёнка. Он не любил его за то, что из-за него папе-омеге делалось плохо и он постоянно лежал в кровати. За те новые игрушки, которыми обставили для него комнату. За саму эту комнату, куда его даже не пускали. За то, что все знакомые их семьи, а в особенности приходившие навещать папу друзья-омеги, все только и вели разговоры о нём. Говорили Лухану, что он должен быть очень счастлив и ждать поскорее появления на свет своего братика. Тот не понимал, чему должен был радоваться, но, будучи уже отчитанным однажды, помалкивал. Его злило любое упоминание о «братике», который должен был появиться непонятно откуда в скором времени. И вообще, почему он вдруг решил прийти к ним? Почему именно к ним? Неужели он не может остаться там, где живёт? Так думал маленький Лухан, а родители лишь смеялись, когда он задавал им эти вопросы, от чего-то называя его милым. Что в его поведении было милого он тоже не понимал, потому злился ещё сильнее. Но как бы он не упрашивал родителей не приводить к ним в дом «чужака», отремонтированная детская скоро встретила своего нового владельца, названого Сехуном. После того, как это случилось, старший, что называется, обиделся. Он лишь раз подошёл к младшему, из любопытства заглядывая в кроватку, когда папа-омега укачивал в ней малыша. Со сведёнными к носу бровями и абсолютным холодом он смотрел на брата, рассматривающего его с интересом своими большими голубыми глазами. Лу нахмурился ещё сильнее, получив лёгкий укол зависти: он всегда хотел такие же светлые голубые глаза как у папы-омеги. Красивые и чистые, словно ясное небо, привлекающие и восхищающие, прекрасные голубые глаза, коими можно любоваться вечность. Но, к сожалению, ему достались тёмно-карие, как у отца-альфы. Словно почувствовав родную кровь малыш широко улыбнулся, протягивая свою маленькую ладошку с милыми пухлыми пальчиками. Старший неосознанно ответил на эту улыбку, потянувшись к нему рукой, но, будто очнувшись, отшатнулся, отойдя от кроватки и только фыркнув на говорящий взгляд отца. С тех пор он не подходил к Сехуну и старался держаться от младенца подальше, старательно делая вид, что того вовсе не существует. Возможно, это продолжалась бы очень долго, если бы один раз папа-омега не вышел ненадолго в магазин, оставив младенца с Луханом одних. Старший играл в приставку, даже не смотря в сторону ребёнка в ходунках. Малыш никак не мог справиться со своей бутылочкой, крутя её и так и сяк, но ничто так и не попадало в рот из-за закрытой крышки. В конце концов, так и не получив своё заслуженное молоко, он сначала захныкал, а после зарыдал во весь голос. — Что такое?! – раздражённо воскликнул Лу. Увидев причину истерики младшего в виде упавшей на пол бутылочки он закатил глаза, но всё же поднял оную и, открыв, всучил ему. – Хватит реветь. Сехун тут же перестал плакать и присосался к бутылочке, красными от слёз глазами радостно смотря на брата, при этом щуря их так забавно, что тот невольно умилился. Внезапно малыш оторвался от своего занятия и заскакал в ходунках, покатившись к нему, протягивая руки и смеясь. — Эй, ты чего? – Лухан отодвинулся, но Сэ снова подкатился к нему, упираясь в ноги основанием ходунков и просто выпрыгивая из сидения. Лу только убегал от него, в конечном счёте запрыгнув на диван и показав малышу язык со словами: «Ха! Теперь не достанешь!». Сехун так же упорно дрыгал ножками, смеясь. Но когда устал топтаться на месте, снова заплакал. Лухана на долго не хватило – не обращать внимание на этот крик было невозможно. В нём внезапно проснулась чувство совести и стало как-то даже жаль младшего. Всё же он был добрым ребёнком. Пусть немного эгоистичным, но добрым. И сердце его сжалось от надрывного крика только недавно улыбающегося малыша. Он осторожно достал его из ходунков, в первый раз держа на руках ребёнка и волнуясь. Омега пытался развеселить Сэ погремушками и даже позволил ему поиграть с его любимым плюшевым кроликом. Маленький альфа на удивление быстро успокоился в руках брата, снова сверля его своими голубыми глазами и от этого взгляда странное чувство тепла каждый раз заполняло омегу. Он игрался с братом, чувствуя непонятную радость, такую, какая обычно бывает, когда его обнимает папа-омега и целует в лоб, укладывая спать. Или когда он гладит ласкового дворового котёнка, а тот ластится к ладони. Крошечное создание на руках было совсем беззащитным и это казалось Лухану удивительным – держать на руках целую жизнь. Он совсем не понимал этого чувства, но оно определённо было сродни волшебству. Маленькое чудо, которое хотелось закрыть руками и прижать к себе, защищая от всего мира. Сехун улыбнулся брату, возможно действительно чувствуя в нём родного и в который раз потянул вперёд пухлые ручки. Лухан же впервые коснулся их своими и улыбнулся в ответ. С того дня он стал терпимее относиться к малышу, проявляя всё больше внимания и заботы, пусть и пытаясь внешнее это скрыть, держа сложившийся образ. Сам он конечно ничего не признавал из упрямости, но всё же со временем он всё больше привязывался к брату. Да и разве мог он не любить его, когда тот так мило шепелявил свое «хён»? Сехун всей душой любил брата, таскаясь за ним хвостиком. Лу-хён был для него идеалом, примером для подражания, совершенным во всём. Старший заботился о нём как никто другой. Лухану это было нужно. Желание оберегать, одно из проявлений омежьей сущности рождалось без его воли, усиливаясь с возрастом. И он окружил Сэ своей заботой. Одним из её проявлений было забирать учащегося уже в выпускном классе брата из школы, когда можно было уйти с работы пораньше. На следующий день после их разговора о истинном омеге брата, он так и не смог справиться с тревожными мыслями и улизнул из офиса как только начался обеденный перерыв. Уроки уже закончились и поток вырвавшихся на волю учеников становился всё меньше, но Сехуна так и не было. Лухан вышел из машины и направился к школьным воротам. Как только он оказался там, сразу заметил брата среди остальных ещё не ушедших школьников. Тот разговаривал с каким-то парнем и по его лицу можно было понять, что он хочет поскорее от него сбежать. Он покусывал губы и бегал взглядом по сторонам, как делал всегда, когда нервничал. Лу нахмурился, почувствовав что-то недоброе, и двинулся к ним. Парень что-то верещал Сехуну, очень настойчиво, даже хватаясь за его плечо. Сэ от этого попятился назад, а Лухан ускорил шаг. Он уже издалека почуял приторно-сладкий запах. Омега. — Но ты не можешь! – возмущался парень. – Ты что, не понимаешь, что мы истинные?! — Я не… Но Сехуну не дали договорить. Наглый омега высказав своё «А вот так?» и впился ему в губы, хватая за волосы на затылке. Лухан замер, как и опешивший Сехун. Альфа кое-как отпихнул от себя упрямого омегу и скривился, с остервенением вытирая губы рукой. Вид у него сразу сделался какой-то несчастный, словно он готов был вот-вот разрыдаться. Ярость вскипела в Лу и он за одно мгновение оказался рядом с омегой, набрасываясь на довольно-таки рослого парня с кулаками и вцепляясь в крашенные волосы, желая выдрать те с корнями. Никто не имеет право так касаться его брата, целовать против его воли. Однажды такая бесстыжая омежка уже сделала подобное. Тогда Сехуну было лишь двенадцать. Лухан никогда не сможет забыть, как младший пришёл домой весь в слезах и кинулся ему на шею, сжимая его футболку и не в силах произнести внятно и слова. Для него это было странно. Он был совсем наивным ребёнком, не таким, как его ровесники альфы. Это было неправильно, что кто-то может прикасаться к нему так, как прикасается только брат. Разве может кто-то, кроме брата, обнимать его и целовать? Противоестественно. Он сказал об этом родителям и Лухан получил ту ещё трёпку, ведь Сехун просто не понимал. Лухан же всё прекрасно осознавал, но ему было плевать. Его не мучили мысли о неправильности своих чувств. Потому как неправильными он их и не считал. Сехун его брат, его родной брат и он не хотел бы менять этого факта. Родство по крови говорило Лу не о запрете их отношений, а о особой связи, такой, которой у Сэ не будет ни с одним другим омегой. Вместе с инстинктами заботы о младшем в Лухане проявились и собственнические. Он считал, что Сехун, его младший братик, любящий его как никого другого и всегда находившийся рядом, принадлежит ему. Он никогда и не задумывался о том, что у младшего может быть кто-то другой, что кто-то вообще может быть с ним рядом, целовать, не так как он – невинным мимолётным касанием, заменявшим приветствие, а по-настоящему, дотрагиваться до его братика так интимно и чтобы Сехун смотрел на кого-то взглядом, полным обожания и слепой любви. Лишь иногда мысль о том, что у того есть истинный, предназначенный ему природой омега, мучила его. И то, только после того, как Лу сам встретил своего парного альфу. Встретил так не вовремя – прямо во время течки, и, не совладав с инстинктами, отдался тому. Минсок был хорошим альфой. Добрым, обходительным и способным сделать любого омегу счастливым. Любого, но не Лухана. Их отношения не продлились долго: почти каждый день случались ссоры, что для неконфликтного и терпеливого Кима было совсем удивительно. Но он не мог терпеть выходок Лу. Да и какой альфа и даже омега отнеслись бы нормально к тому, что их партнёр любит кого-то больше, чем его? Лухан напрямую говорил Мину, что на первом месте для него всегда будет Сехун. Когда Лухан был учеником, за ещё совсем подростком Сэ уже бегали омеги. Бывало даже те, что на несколько лет старше. Младший рос не по годам, был высоким и с хорошими внешними данными. Лухану понадобилось много времени, чтобы вдолбить в голову каждой распутной омежке, пускающей слюни на его братика, что тот – только его. Против особо наглых фанатов ему не раз приходилось применять силу, так как на словах те урока не усваивали. Никто из школы не осмелился бы клеиться к Сехуну. Но новенький омега того не знал и позволил себе поцеловать его брата, за что получил опухшее лицо, выдранные волосы и огромный синяк под глазом. Всё было бы куда хуже, если бы не подоспевшие учителя.❣☒❣☒❣☒❣
Лухан сидел на кухне, пока Сехун обрабатывал перекисью царапины на его лице, оставленные ногтями омеги, что был явно слабее и мог ответить на его удары только так. Тем более учитывая семь лет, что Лу посвятил ушу и тхэквондо. Как же всё-таки подшутила над ними природа! Сехун, который больше похож на омегу и Лухан, что этой омегой никогда и не был. Всё должно было быть наоборот. Его милый, утончённый брат, обожающий искусство и готовить ему сладости должен был родиться омегой, а он, вспыльчивый, непокорный, страстно любящий спорт и боевые искусства Лухан – альфой. Он только ещё раз убедился в этом, наблюдая, как изящные длинные пальцы брата аккуратно прижимали вату к его щеке. Губы младшего были поджаты, а голова опущена так, что чёлка прикрывала глаза. Лухан пристально посмотрел на него. Сехун всегда чувствовал его взгляд, даже если был на другом конце переполненного школьного коридора, и оборачивался, встречаясь своим небом с кофейной темнотой. Но сейчас он избегал смотреть в глаза хёна и в конце концов тому это надоело. Он обхватил его лицо руками, так неожиданно, что у младшего всё выпало из рук и он замер вблизи его лица, склонившись. Лухан заставил его посмотреть на себя и ласково, почти шёпотом произнес: — Прости за то, что допустил это снова. Не беспокойся, малыш. Обещаю, я никому больше не позволю сделать с тобой подобное. — Со мной всё в порядке, хён. Но ты… — Сехун нахмурился, с горечью окинув взглядом красные отметины на щеках и еле заметные синяки на запястьях. Ему самому сделалось так больно, что заныло сердце и полоснуло дикой злобой. Как же он злился. Всегда такой добродушный даже к своим неприятелям никогда он ещё не чувствовал столь разрушительной ненависти, сколько испытывал к «своей» новообретённой омеге. Лишь раз он испытывал подобное, когда старший брат проиграл на своих первых соревнованиях и широкоплечий, явно сильнее тогдашнего Лу, альфа прямо у него на глазах сломал ему руку, сославшись на то, что не рассчитал силу. И всё же охватившие его чувства были намного сильнее, чем те, в детских воспоминаниях. — Это пустяки, не волнуйся об этом… — Хён, — впервые Сехун позволил себе перебить его да ещё и таким решительным тоном, что у Лу невольно приоткрылся рот. – Пожалуйста, хён, не делай так больше. Я не хочу, чтобы ты пострадал из-за моей слабости, не хочу, чтобы кто-то причинял тебе вред из-за меня. И не только из-за меня. Я вообще не хочу видеть на тебе синяки, как раньше. Мне невыносимо от мысли, что кто-то сделает тебе больно. Лухан вспомнил те времена, когда он только начал заниматься единоборствами и каждый раз, приходя с тренировки и снимая футболку, находил всё новые и новые тёмные пятна на светлой коже. Вспомнил он и то, как Сехун с боем отвоёвывал у папы-омеги тюбик с мазью и сам втирал её брату. И то, как тогда совсем хрупкий, проклинавший природу, подарившую ему омежью худобу, Лухан постоянно ломал себе что-нибудь и как каждый день его в больнице навещал Сехун, принося всевозможные сладости. Светлая грусть заполнила его. Он тепло посмотрел в молящие глаза брата и невесомо коснулся его губ. Всё волнение младшего медленно растаяло, оставляя лишь нежность еле ощутимого поцелуя. «Я всегда буду о тебе заботиться, глупый малыш. Всегда. Даже если ты этого не захочешь».❣☒❣☒❣☒❣
Горячая вода расслабляла ноющие мышцы и пар подымался с поверхности, заставляя запотеть зеркало над раковиной. Лухан откинул голову на бортик ванны, наслаждаясь запахом лаванды, что понемногу заполнял всё помещение. Он прикрыл глаза, нежась в воде и даже не шевельнулся, когда позади послышался скрип двери и шорох скидываемой одежды. Только улыбнулся уголками губ и, когда Сехун опустился напротив, приподнял веки, смотря из-под длинных ресниц на голые ключицы – острые, как и широкие плечи – и на привычно заалевший румянец. В детстве они постоянно мылись вместе, чтобы с маленьким Сэ ничего не случилось. Тогда Лухана это достаточно раздражало. Когда же младший уже был в состоянии мыться сам, он всё равно не упускал шанса незаметно для родителей прошмыгнуть в его комнату и вместе принять ванну. Теперь же старший не имел ничего против, а только и ждал его тихих шагов. Для него это маленькая «традиция» стала неотъемлемой частью жизни. Как ароматный запах каждое утро и нелепый розовый фартук на брате. Лухан потянул Сэ на себя, устраивая между своих ног. Тот откинулся спиной на его грудь, уже давно не стесняясь, но всё равно продолжая краснеть. Кажется, это останется с ним навсегда: сколько бы не прошло времени, его щёки всё так же будут заливаться румянцем, а сердце бешеным ритмом отдавать в уши, когда брат так близко и касается его так интимно. Лу обнял его за пояс и уткнулся носом в светлую макушку. Они долго разговаривали еле слышимым шёпотом. Так, словно любой лишний шум мог разрушить их уединённую атмосферу. Они просидели так довольно долго, пока у Лухана внезапно не закружилась голова. Сначала он не придал этому значения, списывая всё на духоту от пара, но когда внизу живота появилась знакомая тяжесть, а в сознании всё поплыло как от алкоголя, он понял настоящую причину. Сехун тоже всё понял, уловив, что тонкий аромат зелёных яблок – его любимых, только потому, что так пах его хён – стал усиливаться, приятно щекоча нос. Он глубоко вдохнул запах, от которого по коже шли мурашки и покалывало в кончиках пальцев. — Хён… — Прости, — Лухан оттолкнул его, на ватных ногах выходя из ванной и по пути кутаясь в полотенце. Выпив сразу двойную дозу блокаторов, он натянул огромную мешковатую футболку и завалился в кровать, зарывшись в плед и свернувшись в комочек. Течка начиналась раньше обычного и таблетки здесь, конечно, мало чем помогут, но хоть запах не будет распространятся по всему дому, не давая заснуть его брату. Если бы не ночь на улице, он бы как всегда ушёл на неделю пожить к другу-омеге Кёнсу, но придётся потерпеть до утра. Сехун оделся и уже собирался идти к себе, но у самой двери остановился, развернувшись. Щёлкнул выключатель и в полумраке он ещё с несколько минут смотрел на скорчившееся на кровати тело, в сомнениях жуя губу. Лухан почти провалился в беспокойный сон, когда на периферии сознания почувствовал запах брата. Сильный запах брата-альфы и его неуверенные объятья. Отступивший было жар вернулся и стало трясти от нахлынувшего возбуждения, скопившегося где-то в низу живота и отдавая дрожью по всему телу. — Сехун, иди спать, — всё же с твёрдостью в голосе сказал он. Он не выдержит присутствия брата и сорвётся, а ведь сам себе обещал, что не сделает этого. Только не сейчас. Это ведь его маленький братишка, ему только семнадцать! Нет, Сехун слишком дорог ему, чтобы так поступить. Младший вздрогнул от тона, немного отстранившись, но ответил: — Нет. Он никогда не перечил ему. Его Сехун всегда был послушным ребёнком. Ребёнком... — Что значит «нет»? Я не спрашивал, я сказал «иди спать, Сехун». — Нет, — уверенней повторил Сэ, коснувшись губами открытой шеи и прижимая брата ближе. В обычное время Лухану стоило бы хорошенько наказать его, запретить заходить к себе в комнату и не разговаривать недельку-другую. Это подействовало бы лучше любых воспитательных мер – младший бы просто не выдержал. В обычное время. Тогда, когда смазка не льётся ручьями на чистую простынь, а тело не ноет, требуя разрядки и заставляя сгибаться в позу эмбриона. Когда не тянет метаться по подушке, не зная, куда себя деть от болезненного возбуждения, всё сильнее путающего мысли. Уж точно не тогда, когда кожа стала так чувствительна, что любое прикосновение отдаётся жаром по всем конечностям, усиливая тягучие спазмы. — Мм-м, — промычал он, когда холодные пальцы забрались под футболку, проходясь по взмокшей спине вверх и обратно, затем устраиваясь на животе и неспешно поглаживая его. У Сехуна тряслись руки, а кожа покрылась мурашками. Ему было так страшно сделать что-то не так, так непривычно и так смущающе, что он прятал горящие щёки в изгибе чужой шеи. Но не останавливался. Совершенно новые эмоции охватывали его и от них было и стыдно, и приятно, а возбуждение росло с невероятной скоростью. Он чувствовал всё, что угодно, но только не неправильность происходящего. Он совершенно точно не считал, что то, что он делает с братом — неправильно. Он всегда думал только о нём, никто не привлекал его внимания, никто не владел его мыслями и никому он не был так предан. Столько светлого он испытывает к нему, так любит только его. Разве могут эти чувства быть неправильными? — Прекрати, — вяло упирался ослабевшими ручонками старший, когда Сехун перевернул его на спину, нависая сверху. – Так нельзя, Хунни… — Почему? Разве это плохо, что я люблю тебя? Почему мне нельзя любить тебя? – Сехун не ждал ответа на свои вопросы, они ему не нужны. Даже если это запрещено, противоестественно, плохо и ужасно – как бы то ни было, ему плевать. Он готов быть плохим. Он накрыл губы старшего своими, напористей, чем обычно, но не углубляя поцелуя. Лухан понял, что тот этого просто не умеет: тот никогда не целовал никого по-настоящему. «Я пожалею об этом», — растаяла последняя мысль на задворках разума и вместе с ней исчезли и внутренние тормоза Лу. Он перехватил инициативу, зарываясь пальцами во влажные волосы младшего, целуя глубоко, так, что у того дыхание перехватило и голова пошла кругом. Безразмерная футболка Лухана отчаянно задралась почти до самых ключиц, подставляя щекочущему ветру из приоткрытого окна обнажённую кожу, от чего мурашки так и просились. Сехун осторожно поглаживал выступающие рёбра и бока, не решаясь на что-то большее. Он сам заварил эту кашу, но как только Лу начал действовать, вся решимость куда-то улетучилась, оставив жуткое смущение и неловкость. Лухан всё прекрасно понял по его взгляду и обхватил ногами за пояс, а руками обвил шею, заставляя вплотную прижаться к себе. Он тихо выдохнул младшему прямо в ухо и прозвучало это настолько возбуждающе, что тот невольно дёрнулся, что-то промычав и почувствовав, как стало вдруг невыносимо неудобно в просторных домашних штанах. Одежда альфы неприятным холодком касалась голой кожи и омега отстранил его, скидывая свою единственную кофту и избавляя его от ненужной одежды. Когда он уже собирался стянуть и боксёры, Сехун остановил его, жутко покраснев, опустив низко голову и тихо пробормотав «я сам». — Ты такой милый, — посмеивался Лу, нависая сверху, хотя это давалось ему совсем не легко. Весь эффект таблеток пал под одуряющим запахом его альфы, пусть и не предназначенного ему судьбой, но сводящего с ума не хуже «истинного», если не лучше. Ведь он так его любил, настолько, что никогда не позволял себе думать о чём-то подобном, сбегал от желаний, не признаваясь в их существовании даже самому себе. Он поцеловал его в лоб, двинувшись ниже к прикрытым векам, горящим щекам, острым линиям скул и, наконец, легко коснулся губ, совсем нежно, заставляя сердце Сехуна зайтись трепетом. Как порхание крыльев птицы, сдерживаемой клеткой, только его прутья – рёбра. Сехун неумело отвечал на ласку, неловко поглаживая хёна по плечам и, осмелев, по бёдрам. У Лухана от этого невесомого прикосновения напрочь всё потеряло чёткость, расплываясь неясными пятнами. Он приглушённо простонал в поцелуй и Сехун, понимая, что находится на верном пути, повёл руками вверх, перемещаясь на внутреннюю сторону бедра и тут же чувствуя вязкую жидкость на пальцах. Лухан совсем обмяк, еле держась на согнутых локтях, и Сехун быстро перевернул его, снова оказываясь сверху. — Сехунни… Я всё сделаю, — запротестовал было тот, но альфа его прервал: — Нет, я сам. — Но ты ведь… Ах.. – пальцы младшего уверенно проскользнули в сочащуюся смазкой дырочку, а губы припали к открытой шее, покрывая её короткими поцелуями и спускаясь ниже к груди и маленьким красным бусинам сосков. Лу выгнулся в спине, запрокинув голову, когда язык альфы прошёлся по одной, в то время как Сэ начал осторожно растягивать его. – И где ты только этому научился, мм? – прохрипел он, из-под прикрытых век смотря на то, что вытворял с ним его «невинный младший братик». — Я… это… в манге прочитал. — И что ты только читаешь, мелкий?.. – Лухану хотелось засмеяться, но он протяжно простонал, когда пальцы внутри коснулись железы. Сладкий запах омеги заполнил каждый миллиметр комнаты, окутал всего Сехуна полностью, не оставляя и крупицы спасительного кислорода. Он не мог противостоять, всё больше теряя контроль над разумом и отдаваясь инстинктам. Ему всего семнадцать. И да, все его знакомые альфы имели уже не одну омегу. Но он был другой и потому ворох похабных картин, сменяющихся перед глазами одна за одной, и крепкий стояк с пульсирующим жаром внизу живота были для него новы. Незнакомые ныне ощущения кружили голову молодому альфе. Он вошёл на всю длину, даже не до конца подготовив Лухана и сразу начиная двигаться. Смазка стекала по бёдрам омеги и её было так много, что тот и не почувствовал боли от резкого проникновения. Он лишь вцепился в его плечи, умирая от удовольствия, толчками бьющего по всему телу, и хриплых полурыков-полустонов над ухом. Когда альфа отстранился, устроив его ноги на своих плечах, продолжая вколачивать в матрац, Лухан осознал, насколько был глуп, всё ещё считая Сехуна маленьким ребёнком, тем, кто так мило выпучивал небесные глазки, шепелявил и, ища защиты, хватался за его рукав. Омега не мог оторвать взгляда от своего повзрослевшего брата: от его сведённых вместе бровей, периодически открывающейся красивой шеи, острого кадыка, что был готов вспороть ему кожу, когда он запрокидывал голову, выступивших капелек пота на взмокшем теле. Это был первый раз, когда Лухан подумал, что всё куда правильней, чем ему казалось. Слушая размеренное дыхание, опыляющее теплом его затылок, он понимал, что сцепка в придачу с течкой — не есть хорошо, а сцепка с родным братом — того хуже, и вообще всё это чертовски не верно. Но он подумает об этом завтра. Тогда он всё решит и будет беспокоиться. А пока ему слишком хорошо и уютно в путанице простыней и переплетении конечностей. С родным человеком рядом. Сехун засыпал, утопая в яблочном запахе и знакомом до одури уюте, прижимая к себе родное тепло и зарываясь носом в волосы брата. Понимал, что ни в чьих объятьях ему не будет так хорошо и спокойно. Что только Лухан может быть с ним, а он может быть только с Луханом. Что они истинные друг друга. Истинный альфа, с повадками омеги и его истинный мужественный омега, готовый защитить его от всего на свете. Пусть даже природа с этим не согласна.