так же, как

Перекладины кушетки больно впивались в плечи, а от жесткого подголовника бессовестно затекала шея. Воздух, холодный, щедро напоенный спиртовым ароматом, давил на глазные яблоки, резал сетчатку, заставляя слезы появляться и, постепенно увеличиваясь, скатываться вниз. Ритмичный писк приборов вспарывал кору мозга. Обстановка, застывшая в стоп-кадре, прокатывалась по нервным окончаниям ледяной крошкой, заставляя тело онеметь. Или это от укола в левую руку? Мукуро закрыл глаза, не в силах удерживать в приподнятом положении вмиг отяжелевшие веки. Сознание поплыло, но оставалось при нем: он все слышал и чувствовал, только не видел. Дверь отошла от порога с легким шипением. Послышались шаги. — Я опоздал. Сейчас начнем. Чьи-то руки, затянутые в перчатки, коснулись висков, ненавязчиво убрали отросшие пряди и, резко оттянув голову назад, зафиксировали эластичную ленту на лбу. Кожу сдавило. Мукуро тихонько зашипел, со свистом выдыхая воздух. — Он в сознании, — раздалось еле слышное бормотание. — Я заметил, — сухо отозвался обладатель первого голоса. — Приготовьте вторую ампулу. Хотя… нет, нет. Отложите ее в сторону и оставьте пока все, как есть. — Но… — Я, кажется, ясно выразился, Кристина. Уберите ампулу. Где-то над ним раздался угрожающий лязг хирургических инструментов. А в следующий миг мир вспыхнул. Боль была настолько слепящая и бесчеловечная, что, казалось, уничтожала каждую клеточку тела. Мукуро чувствовал, как горит одежда: трескается сукно, лопаются нити и отлетают пуговицы; как плавится кожа, расслаиваясь кусками воска прямо на теле; как с шипением покрывается бурой корочкой мясо, прожариваясь до состояния аппетитного стейка; как кипит кровь, стекая по трескающимся от жара костям сворачивающимися каплями. Огонь пожирал его плоть, оставляя после себя только омерзительные запахи да поднимающийся над рассыпающимися в пепел угольками грязно-серый дым. Сияющие голубоватыми дьявольскими отблесками искры танцевали вокруг, свиваясь в причудливые спирали — цепи грешника, обратившиеся в путеводные нити. * Необычайно тяжелый для среды ранец больно оттягивал плечи, лямки впивались в кожу, заминая ткань школьной блузки. Несоразмерный для хрупкой девочки подарочный пакет нелепо бился о ногу, завернутые в газетные листы бутылки звенели. Припорошенные пылью туфли отбивали дробный ритм по асфальту. Наги бежала, задыхаясь и прижимая руку к правому боку. Кровь в носу закипала, обжигала, заставляла кашлять. Так бывает во время продолжительного бега, Наги знает, Наги хорошо учит биологию, как и остальные школьные предметы. Только все ее вызубренные знания не спасали сейчас от опоздания. Маячащий впереди светофор, озорно мигнув желтым огоньком, загорелся предупредительным-красным. Наги остановилась, согнувшись в три погибели и упираясь взмокшими ладонями в дрожащие от недавней физической нагрузки колени. Выпрямившись, девочка взглянула на часы, висящие на стене школы с противоположной стороны. У нее оставалось девять минут до звонка и непреодоленные пятьсот метров. На удивление, все пока отлично. Это знак?.. Тревожные размышления совершенно наглым образом прервал котенок, недели три отроду, еще толком не раскрывший влажные глазки. Он трогательно перебирал коротенькими лапками, медленно выползая на проезжую часть. Девушка вперилась в него бездумным взглядом, и ее глаза изумленно расширились. Панически взглянув на светофор, она увидела, что до зеленого оставались жалкие шесть секунд. Отсчитывая их про себя, школьница периферийным зрением заметила ярко-синюю молнию машины, водитель которой явно надеялся проскочить за оставшееся время. Котенка он наверняка не видел. — Нет! — отбрасывая в сторону ставший ненужной пакет, Наги бездумно рванулась, карикатурно выбрасывая вперед руки. Столкновение было каким-то зажеванным, хоть и произошло стремительно. Школьница прочувствовала его каждой частицей. А затем время закрутилось в головокружительном калейдоскопе: молниеносно прошлись по телу рельефные шины, сдавливая в единый пласт одежду, кожу, мышцы и кости. Расплющенные внутренности загорелись адским пламенем, кровь под давлением брызнула во все стороны фонтанными брызгами. Покромсанные клочки ткани вперемежку с разорванной кожей, размазанный по асфальту фарш из мышц и внутренностей, раздробленные в щепки кости — такой неприглядной оказалась ее смерть. Однако прежде чем закрыть глаза, Наги увидела, как вокруг нее начинают кружиться сверкающие искры, свивающиеся в крученые цепи-нити, приведшие ее к Мукуро. * Было тепло и уютно — непривычно до трепещущих век. Силясь приоткрыть глаза, чтобы осмотреться, Наги тратила все оставшиеся в ее покалеченном теле силы. Открыв их, она увидела небо: утопично-светлое, размытое, будто ненастоящее. Неожиданно чьи-то пальцы закрыли их. — Потерпи, еще не готово. Подушечки были мягкие и прохладные, приятно-гладкие. Легко скользнув к виску, они убрали за ухо торчащую прядь. Девочка коснулась чужой кисти своей ладонью. Отчего-то трепетали пальцы. Чуть сжав запястье, Наги отодвинула его от своей кожи и поднесла к глазам, рассматривая пальцы. — Я не буду смотреть вокруг, только на вас. Должна же я узнать, кто вы. Она попыталась поднять взгляд, ища чужие глаза, но вырванная из рук ладонь снова опустила ей веки. — Лучше просто отдохни. Она послушно закрыла глаза и погрузилась в дрему. Спустя некоторое время ее мягко потормошили за плечо. — Наги. Девочка приподняла голову и огляделась. Взгляд сам по себе устремился наверх, к ненастоящему небу. Теперь оно было насыщенно-синим, и на нем легким налетом клубились облака. Свод казался настоящим — или был?.. — Наги. Мукуро протянул ей ладонь. — Мы с тобой похожи. — Почему вы рядом? — Наги закусила губу — наверняка она показалась невеждой. Юноша засмеялся. — Мы слишком одинаковы, чтобы быть далеко друг от друга. Поэтому искры связали нас. Ты помнишь их, Наги? Девочка задумалась и вспомнила: искры, свивающиеся в двойную цепь. Наги коснулась чужой ладони, и отблески дьявольского пламени закружили вокруг в невообразимом танце-хороводе, связывающем их вместе еще прочнее.