Перерыв

      — Стоп, снято! Перерыв пятнадцать минут! Потом снимаем диалог в квартире Магнуса, и на сегодня мы закончили с двенадцатой серией. Всё. Ребята, пока отдыхайте. Съёмочная группа отреагировала на это заявление довольным гулом и толпой ринулась к выходу. Мэттью недоумённо посмотрел на режиссёра — они только разогрелись и могли бы продолжить съёмки дальше, но МакДжи решил иначе. — Давай, Мэтт, иди, отдохни. Успеешь ещё намиловаться со своим магом после перерыва. Мужчина договаривает уже у дверей, торопливо покидая съёмочную площадку — рабочий день был невероятно насыщенным: утром они сняли напряжённую сцену каминг-аута Алека, а днём была выездная съёмка в дом Рагнора*. Итог: к концу дня все выбились из сил, но осталось всего-ничего — пара сцен диалогов, и свобода. Хотя, как заметил Мэттью, те, кому участвовать было не нужно, поторопились уйти, воспользовавшись перерывом, от которого осталось уже минут двенадцать. Даддарио не собирался покидать площадку, чтобы сходить перекусить или отдохнуть в общем зале. Ему было комфортнее здесь, в декорированной комнате Магнуса Бейна, где он мог подумать в тишине и спокойствии. Если быть честным с самим собой, то его всё ещё потряхивало от утренних съёмок поцелуя. «Вот ведь, — Мэттью напряжённо потирает лоб. — Кто бы мог подумать, что Гарри целуется так. Потрясающе». При воспоминании, губы тут же начало покалывать, а сердце участило свой ритм. «Что же такое? Как же его повело от простого поцелуя. И не одного. Сколько дублей они сделали? Не меньше пяти, это точно, — Мэттью думал, что при наличии прошлого опыта Малек не покажется ему очень сложным. — Хах. Как же он ошибался. Всё дело в Гарри». Гарри Шум-младший был фееричен, с подведёнными глазами, накрашенными ногтями и чарующей улыбкой Чеширского кота, который хитро улыбался и смотрел так, что у Мэттью перехватывало дыхание. И он не мог дышать. И не мог забыть этот поцелуй. Тишину, такую редкую для съёмочной площадки, нарушил звук шагов, и Мэттью оборачивается к двери, сталкиваясь взглядом с накрашенными глазами Гарри, сверкнувшими удивлением, когда он увидел Даддарио. «Чёрт». Дыхание тут же перехватывает, и Мэттью замирает, будто бы пойманный с поличным мальчишка. Нет, разумеется, Гарри не Магнус, и читать мысли он не может, но Даддарио уверен: Гарри прекрасно понимает, какие чувства обуревают актёра сейчас. Они так и не поговорили, хотя Мэттью сомневается — надо ли? Они оба взрослые мужчины, которые просто выполняют свою работу, но, как показалось Мэттью — конечно, только показалось! — репетиция не вызвала ни у кого из них отторжения. И Мэттью казалось, — опять-таки, только казалось! — что Гарри был совсем не против, когда он прижимал своего напарника к себе, усиливая чувства, и целуя куда более страстно, чем того требовал сценарий. Все мысли проносятся за секунды или тянутся вечность — Мэтью не может понять. Но, ни он, ни Гарри не прерывают этого странного контакта, этого разговора глазами.       — Ты здесь, — первым произносит Гарри, поправив воротник накрахмаленной рубашки. Сейчас он в образе Магнуса, и Мэттью ещё труднее отличить — Гарри это, или же маг всё еще стоит перед ним. Его маг. Тот, кого он любит. Тот, кого он не боится любить. Даддарио не отвечает, лишь поводит плечами — не объяснять же Шуму всё, что кружится в его голове подобно цепочной карусели. Нет, он не может смотреть в его глаза, не может видеть этот взгляд, которым Магнус смотрит на Алека, смотрит так, как будто он — центр мира, единственное, что важно и дорого для него. Даддарио отворачивается и принимается разглядывать обстановку квартиры. Да уж, декораторы постарались на славу: весь интерьер слишком аляпистый и разнообразный. А каких только предметов нет в комнате: тут и старинные карты, и мечи, и картины, и подушечки, и ковры, и вазы, и книги. Перед глазами всё плывет, но это лишь от того, что Гарри подходит ближе, становясь рядом с ним. Если скосить взгляд вбок, то можно увидеть растрепанную прическу актёра с блёстками в волосах — Шум единственный, кто проводит у визажистов больше всего времени как до, так и после съёмок. Гарри ниже него — не намного, по сравнению с другими актёрами, но Даддарио не чувствует эту разницу.       — Смотри, — Шум тянет его за рукав к столу, стоящему сбоку от двери. — Шахматы. Сыграем? Мужчина поворачивается, поймав его взгляд, и вопрошающе улыбается, ожидая, что Мэтт ему не откажет.       — Не знаю. Сколько еще у нас времени до конца перерыва? Мэттью не знает, от чего он мнётся. После всего, что они сняли вдвоём, после всех эмоциональных сцен, он не уверен — правильно ли проводить с Гарри столько времени. Эстер не раз говорила ему, что на совместных интервью они выглядят весьма скованно вместе и выражала недоумение по этому поводу. Сам Даддарио даже не представлял, как ей это объяснить. Да он и сам не мог этого понять. Гарри смотрит своими карими глазами, так изящно выделенными чёрной подводкой, очерчивающей красивый разрез глаз, и Мэтт торопливо отворачивается — не хватало ещё залипнуть на напарника.       — Давай, — соглашается он, лишь бы уйти от взгляда, следящего за ним, подобно лучу прожектора, нагоняющего беглых преступников. Сам Мэтт чувствует себя преступником, и ещё каким — Гарри женат, у самого актёра есть девушка — и о чём он только думает? Всё правильно — об этих глазах, преследующих его с самой первой встречи. Карие, тёмные, чёрные, ореховые — самые разные в зависимости от освещения — Мэттью качает головой: «Нельзя так думать. Он не девушка, помешанная на Гарри. Он парень и Гарри тоже. И... Хватит, — обрывает он самого себя, присаживаясь на стул. — Пора остановиться». Гарри садится напротив и тянется к фигуркам, расставляя их в нужном порядке. Мэттью повторяет за ним, стараясь отвлечься и заставить мозг работать в нужном направлении — проиграть он не хочет. Поэтому нужно собраться. Ему достались чёрные фигуры, а Шуму — белые. Даддарио пытается найти в этом какой-нибудь скрытый смысл, но не выходит. Гарри ходит первым. Белая пешка делает два шага вперёд. и Мэттью повторяет его ход. Конь прыгает на четыре клетки, а Мэтт выводит слона на один ряд вперёд. Пока нет опасности, и нужда в постоянном контроле над позицией соперника отсутствует, а Гарри думает над следующим ходом, актёр может позволить себе взглянуть на них со стороны. Стол слишком широкий, и они сидят в метре друг от друга, разделённые деревянной столешницей, и к тому же высокой, и если Мэтту удобно, то Гарри приподнимается с места, нависая над столом, пытаясь разглядеть расстановку его оппонента. Очередной ход, и офицер движется по диагонали, «съедая» подошедшую пешку. Мэтт позволяет себе лёгкую улыбку — его первая «съеденная» фигура. Гарри сосредоточен: ладони сцеплены в замок и лежат под подбородком, а внимательный взгляд бегает по полю, в поисках выгодного шага. Но, будто почувствовав, что Мэттью смотрит на него, актёр поднимает голову, встречаясь с ним взглядом. Линия чёрного карандаша, обводящая контуры глаз, смазалась, расплывшись толстой линией, делая взгляд более выразительным. И Мэттью нервно сглатывает. Мужчина не должен выглядеть так сексуально. Мужчина не должен быть накрашен, но Гарри Шум младший ломает все правила. Он чертовски сексуален с накрашенными глазами и изящными пальцами, которыми поднимает тонкую фигуру чёрного офицера. Съеденного офицера. Мэттью моргает — как он не усмотрел? Сильная фигура ставится вправо от шахматной доски, и Гарри, будто невзначай, проводит пальцами по длинной, округлой форме фигуры. Жар просыпается где-то в центре груди и расползается по рукам, впрыскивая в вены расплавленное золото карих глаз. Гарри смотрит на него, и в его глазах плещется обжигающий драгоценный металл, от которого странная дрожь в руках никак не желает успокаиваться.       — Твой ход, — бархатный голос затапливает разум тягучей волной, и Мэттью расплывается на стуле. Ноги больше не держат, и ему трудно сидеть — всё тело отяжелело, наполнилось негой его голоса и полностью расслабилось. Гарри улыбается, и хитрая усмешка Чеширского кота проскальзывает в уголках его губ. От неё Мэттью приходит в себя — надо сконцентрироваться и не отвлекаться на тонкие пальцы с накрашенными ногтями, потянувшиеся к вороту чёрного пиджака. Ловко расправившись с мелкими, блестящими пуговицами, Гарри расслабляет воротник и Мэттью замечает промелькнувший треугольник загорелой кожи. «Чёрт». Во рту пересыхает, а телу становится жарко. Облизнув засохшие губы, он переводит взгляд на доску — его ход. Пешка делает шаг вперёд, но Мэттью даже не проверяет — безопасный ли. В голове крутятся образы длинных пальцев, унизанных кольцами, с лёгкостью справившихся с маленьким пуговичками.       — Интересно, — протягивает Гарри, устремив взгляд на стол. — Шахматы на шахматной доске на столе в виде шахматной доски. Мэттью усмехается, также заметив эту несуразность:       — Магнус весьма эксцентричен.       — Ты так считаешь? Почему?       — Ну-у, — ненадолго задумывается Мэттью. — Потому что у него всё так ярко, насыщенно, навалено в кучу. У него всё «слишком». Он кажется экстравагантным, вычурным. Будто он хочет показать, как ему плевать на мнение окружающих.       — Я думаю по-другому. Мэттью осторожно встречает его взгляд: не обидел ли он актёра? Но Гарри спокоен и в задумчивости перебирает пешки, которые успел «съесть», склонив голову на бок.       — Магнус не стесняется себя. Он сильный. Если ему это нравится, он делает это. Он живёт так, как хочет, а не так как ждут от него другие. И в этом нам нужно у него поучиться. В его словах столько подтекста, и Мэттью чувствует, как сжимается сердце: Гарри говорит о себе самом, о нём, о них. Но Мэттью прячет глаза — он не готов: «Как можно признаться в этом всем, если скрываешь правду от самого себя».       — Мэттью, — Гарри зовёт его по имени, и мужчина откликается всем сердцем, всей душой, мысленно тянется к нему, заглядывая ему в глаза в поисках ответов, но наталкивается лишь на стену вопросов: «Готов ли он? Уверен ли? Может ли?» Столько недоговоренности, столько мыслей и гамма чувств. Яркая, солнечная, с золотистым отблеском его глаз и чёрной подведённой линией, будто разделяющей Эстер и Гарри в его мыслях. Мэттью трясет головой — он запутался, так же как Алек. Но если его герой мог спокойно отменить свою свадьбу, которая была построена на расчёте и взаимном уважении, то его отношения с девушкой имели куда более сильное давление, чем у Лидии.       — Мэттью, — снова зовёт Гарри.       — Я не знаю, — собственный голос прерывисто обрывается, и мужчина закрывает глаза: он не готов, он не может принять, не может разрешить себе. Гарри оказывается рядом — Мэттью чувствует дуновение, а вслед за ним тепло, исходящее от актёра, подошедшего ближе. Он боится открыть глаза — иначе всё станет слишком реальным, а к этому Мэттью пока не готов. Теплые руки ложатся ему на плечи, разворачивая к себе, и Гарри проводит большим пальцем по его шее, лаская мягкую кожу, очерчивая выступающие ключицы и обводя временный рисунок рун. Выдох вырывается из раскрытых губ, и Мэттью позволяет себе открыть глаза. «В конце концов — они взрослые мужчины и смогут решить свои проблемы». Гарри стоит рядом, нависая над ним, и от этого мысли умирают окончательно. Его глаза, манящие, сверкающие в тусклом освещении кажутся волшебными, гипнотическими. Чёрная линия карандаша — единственное, что держит его в границах дозволенного. А вот Гарри не держит ничего. Он тянется к мужчине, прижимаясь своими губами к его губам. Всё происходит так невероятно быстро, что Мэттью не сразу понимает, откуда взялось это ослепительное чувство, охватившее его с ног до головы. Он отвечает на его поцелуй, позволяя себе сдаться, отдать инициативу. Сейчас он не Алек, и он может быть ведомым. И Гарри использует эту возможность: их поцелуй становится резче, крепче, губы твердеют от напряжения, от стремления стать ближе, объединиться, слиться в одно целое. Шум обнимает его за шею, и Даддарио запрокидывает голову, потому что он сидит, и ему неудобно, но плевать. Гарри здесь, с ним, он целует его так, что перед глазами пляшут звезды, и мельтешат улыбки Чеширского кота, и ему кажется, что он сходит с ума, но пускай, ибо никогда он не видел такого фейерверка, взрывающегося под закрытыми веками, от которого кружится голова, и не чувствовал такой безумной жажды в себе.

***

      — Перерыв кончился. О, ребят, вы тут?       — Шахматы? Ну вы даёте!       — Слушай, давай я вас сфоткаю. Доминик и Альберто вваливаются в комнату одновременно, застревая в дверном проёме от того, что ни один из них не желает уступать и пропустить другого.       — Аха, двойной шахматный стол. Прикольно.       — Кто выиграл? От них столько шума и суеты, но Гарри не обращает на это внимание — его взгляд прикован к Мэттью, у которого волосы торчат ещё сильнее, а на щеке красуется след от его подводки — он случайно оставил его, когда прижимался губами к тонкой коже на шее, оставляя влажную дорожку из чувственных поцелуев. Мэттью улыбается ему в ответ — Шум выглядит счастливым, а его глаза блестят как у кота, наевшегося сливок, с такой же хитринкой во взгляде и опухшими губами, при взгляде на которые желание возникает снова.       — Кто победил, а? — повторяет Альберто, переводя взгляд с одного мужчины на другого.       — Магнус, — после недолгой заминки отвечает Мэттью. — И мне многому нужно у него поучиться. Гарри ловит его взгляд и улыбается: он помнит эти слова и рад, что Мэтт правильно понял его урок.