Цвет

Дни вдали от группы казались серыми, как цвет больничных простыней, как лица половины других больных, как бесконечное небо за окном. Да что там, как его будущее. Мэй смотрел в осунувшееся лицо желтоватого цвета, что безрадостно возвращало ему взгляд из зеркала, и чувствовал, как безысходность накрывает его удушливым покрывалом всё больше и больше, день ото дня. Какая тупость! Быть участником одной из самых многообещающих групп Англии, которая вот-вот покорит мир и... выбыть из строя из-за грязной иглы. Прививка, говорите? Видимо, от счастья, от успеха, от мечтаний и надежд. Брайан счёл бы себя излишне драматичным, быть может, но шла уже вторая неделя, и он готов был лезть на стену в самом прямом смысле слова. Роджер ещё ни разу не навестил его здесь. Дела. И лучше бы он говорил, что ему лень, потому что у Брайана сердце ныло и болело, как одинокий старик, от этих его "дел": он прекрасно знал, что ребята начали писать новый альбом – без него. Незаменимых ведь нет, верно? И кто знает, сколько ему понадобится на восстановление... Фредди, кстати, зато приходил к нему чуть ли не через день, порхал вокруг и заверял, что, дорогуша, что за глупости, никто тебя не заменит! Брайан сдержанно кивал и неубедительно улыбался, нервно, одними губами, в благодарности и неверии. Он отлично знал Фредди, его великодушие и доброе сердце. С него бы сталось уверять друга в том, что всё в порядке, пока поиски нового гитариста шли бы полным ходом, – не из любви к искусству лжи, а из жало... сочувствия. И искренней надежды, что Брайан успеет, Брайан вернётся, Брайан ещё всем покажет! А Брайан... Брайан ощущал себя уставшим, даже просыпаясь; Брайан чувствовал себя ненужным и забытым; Брайан не был уверен, что готов кому-то что-то показать, кроме своих исколотых капельницей вен – одинаковым в своей бесформенной униформе медсёстрам. Серый стал главным оттенком его существования... пока вдруг однажды в него не вернулся цвет. Цвет вошёл в его палату сперва пятнами – розовыми кедами, радужными подтяжками, яркой голубизной огромных глаз. В которых определённо плескались беспокойство и радость, но на лице отразилась лишь наглая ухмылка, такая щемяще привычная: – Чего разлёгся? Гитару тебе принести? Не вздумай, что сможешь отлынивать, пока мы там впахиваем – с каким-то там гепатитом не отвертишься, кудряшка! Прошло, наверное, с дюжину секунд, прежде чем Брайан осознал, прежде чем он смог улыбнуться шире, чем получалось всё последнее время, прежде чем рассмеялся, неожиданно до слёз. И Роджер нечасто выказывал себя чувствительным малым, но теперь он неловко гладил его по руке, говоря, что если бы он знал, что Брайану одному тут так грустно, обязательно пронёс бы ром и Красную Леди. То есть, конечно, только Красную Леди, потому что хер в бутылке он получит, а не ром, пока не поправится, и Джо Перри поэтому пусть даже не надеется на визит... Брайан ничего не отвечал, лишь чуть стыдливо вытирая глаза рукавом и улыбаясь. Он просто впервые точно знал, что ещё успеет, ещё вернётся, ещё всем покажет, да. А то как же иначе?