Солнце мертвых

- Гюльнихаль, наконец-то! Я так боялась, я молилась Аллаху за тебя! - Хюррем сияла улыбкой, обнимая наконец пришедшую в чувство подругу. Лжет. Как же она лжет! Гюльнихаль-Мария слышала это в каждом слове, видела это в улыбке и взгляде — так ясно и отчетливо, как никогда прежде. Всё это время Хюррем думала не о ней, она тряслась за собственную жизнь, а если и обращалась к Аллаху, то лишь с благодарностями за то, что в роковую ночь не она, а Гюльнихаль заснула в ее постели. Фальшивая улыбка, лживые слова — от всего этого ей хотелось зажмуриться или накрыться одеялом с головой и лежать так, как лежала последние дни — неподвижным трупом. Но вместо этого Гюльнихаль продолжала смотреть на Хюррем, улыбаться и расспрашивать о детях и слушать беспрерывные восклицания: «Аллах спас тебя!». О, если бы знала Хюррем, что даже Аллах не спас ее. Что от таких страшных ран не выживают, не возвращаются из-за черты, отделяющей жизнь от смерти. А если и возвращаются — то уже не людьми. Грешна, видно, Мария, ставшая отступницей, назвавшаяся Гюльнихаль, раз вернулась такой, и даже пламени адского ей не уготовано... Но говори, Хюррем, говори. Лги дальше, восторгайся силой своих молитв. А Гюльнихаль будет смотреть. Куда приятнее ей смотреть на Сюмбюля. Он приходит к ней каждый день, улыбается ей, и радуется, как ребенок, видя, как Гюльнихаль с ложечки ест принесенный прямиком от Шекера-аги густой горячий суп. - Ай, Гюльнихаль, что за умница! Слава Аллаху, вот уже и щеки зарумянились! Набираешься сил... И правильно, а то я даже испугался, ты последние дни почти не ела! И снова Гюльнихаль приходится улыбаться в ответ. Милый, добрый Сюмбюль искренне переживает и радуется за нее. Язык не поворачивается сказать ему, что ароматный суп, гордость Шекера-аги, кажется ей жидкой грязью, отвратительной на вкус. Ей нужно не это, и у румянца, наконец появившегося на ее щеках — другая причина. Но лучше Сюмбюлю этого не знать. Глотая очередную ложку супа, Гюльнихаль скользнула взглядом по лежащей на соседней постели Гюльшах. Вот уж кому точно не становилось лучше! Белая, как полотно, она неподвижно лежала, глядя в потолок, а стоило только Гюльнихаль взглянуть на нее — начинала дрожать. И недаром. Ведь Гюльшах-то прекрасно знает, что вернуло румянец на щеки Гюльнихаль-хатун. Но она никому и словом не обмолвится об этом. Какое там! Она теперь почти не говорит, не кричит, не просит пощады, а лишь тихо скулит, когда Гюльнихаль в ночной тишине склоняется над ней, приникая бледными губами к беззащитной шее. Почему-то ее кровь кажется Гюльнихаль слаще всех дворцовых кушаний, слаще всего на свете. И будто давний сон, припоминается ей то, что слышала когда-то еще не Гюльнихаль, а Мария у себя дома, в страшных сказках, рассказанных матушкой — неупокоенному упырю милее всего кровь того, кто лишил его жизни земной. Кровь его убийцы. И есть еще кое-кто, знающий это не хуже самой Гюльнихаль. Глубокой ночью Гюльнихаль поднялась с постели. Тишина. Едва дышит забывшаяся сном Гюльшах, а больше здесь никого и нет. Конечно, за дверями лазарета, в дворцовых коридорах полно стражи, но сейчас Гюльнихаль ее не боялась. Бесшумнее тени выскользнула она из лазарета — дверь не скрипнула, ни один шаг не нарушил тишину, ни один страж, зорко оглядывающийся кругом, не заметил босоногой девушки, рассыпавшей по плечам русые кудри, одетой лишь в одну полотняную рубашку. Да и не до того было страже. Другое заставило их встревожиться — кажется, из покоев Хюррем-султан донесся испуганный крик... Вот и дворцовый сад. Лунные лучи серебрят цветы и деревья, воду в фонтанах, и отчего-то так ласково греют лицо и руки Гюльнихаль, бесшумно скользящей по саду... Но вот она остановилась, огляделась и шепотом позвала: - Лука! Он появился из-за деревьев так же легко и бесшумно, как и сама Гюльнихаль — точно из-под земли вырос. Луна с готовностью осветила его, точно приласкала, обогрела приветливее самого солнышка, не смущенная ни бледным лицом, ни следами крови на губах. - Мария! Лука шагнул к ней и остановился, явно смутившись. Мария вдруг озорно улыбнулась: - Где ты был? Уж не в покоях ли Хюррем-султан? - Да. Но не думай, я просто прилег с ней рядом и... - Отдыхал после сытного ужина? - Мария бросила выразительный взгляд на алые следы на лице художника. - Я слышала, как она кричала... - Она решила, что это всего лишь страшный сон, - со странным сожалением произнес Лука. - Она заслужила это. И ты это знаешь лучше меня, - протянув руку, Мария аккуратно стерла тонким пальчиком кровь с губ художника и с явным удовольствием слизнула ее. Нет, это не кровь Хюррем. Лука, несмотря на всё, что пережил по ее вине, никогда не выпил бы и капли ее крови. Скорее бы, снова согласился съесть тот проклятый отравленный лукум, тот, который оборвал его прежнюю жизнь... - Кто был сегодня? - с любопытством спросила Мария. - Художник. Тот, что работал рядом со мной, пока я писал портрет султана... Мария понимающе кивнула. Кому приятно, если твои работы, в которые ты вкладываешь душу, какой-то чурбан называет языческими идолами? Что ж, больше он не будет этого делать. Мертвые в картинах не разбираются. - Мария, - Лука взглянул на девушку и глаза его взволнованно блеснули, - я подумал — здесь нас больше ничто не держит. Мы уже сделали всё, что хотели. Давай уйдем наконец из этого проклятого места и вернемся домой! - Домой? - Мария вздохнула и положила руку на плечо художника. - Ты прав, Лука, вернемся. Но подожди еще совсем немного. Я просто хочу кое с кем достойно попрощаться. Лука провел ладонью по щеке Марии, заглянул в глаза — и, похоже, всё понял без лишних слов. - Благослови тебя Аллах, Гюльнихаль-хатун, пусть ожидание твоё недолго длится, а брак счастливым будет! - Сюмбюль лил слезы, даже не стараясь их скрыть, и обнимал свою любимицу — сейчас, на прощание, можно всё. - Не забывай Сюмбюля! - Я никогда, никогда не забуду тебя, Сюмбюль-ага! - Гюльнихаль от всего сердца обняла евнуха, своего единственного друга в жестоком мире гарема. Та же, что называла себя ее подругой, готовилась сейчас к очередной ночи с султаном. До того ли ей? - Прощай, Сюмбюль-ага - Прощай, цветочек мой. Счастья тебе! - Сюмбюль махнул рукой на прощание. Гюльнихаль помахала в ответ и села в ожидавшую ее карету. Она прекрасно знала, кто ждет ее там — и это был совсем не жених, выбранный Дайе-хатун. Карете предстояло проехать совсем немного. Правда, возница явно об этом не подозревал, не слишком торопя коня. Но и Гюльнихаль-Марии, и Луке, сидящему рядом с ней, торопиться было ни к чему. Да, дорога далека, но вдвоем они легко одолеют ее. А пока можно просто сидеть рядом, держась за руки, и чувствовать такое краткое тепло, что может согреть пальцы лишь после обильной трапезы. - Гюльшах-хатун? - лукаво улыбнулся художник, лаская руку любимой. Мария кивнула. - Да, самое сладкое оставила напоследок. А у тебя? Лука на мгновение прикрыл глаза. - Ибрагим-паша. А ведь Хюррем порадуется, мелькнуло в голове Гюльнихаль. Хотя и будет выражать горячее сочувствие несчастной Хатидже-султан... Но куда больше, чем радость бывшей подруги, Гюльнихаль занимал сейчас румянец на щеках возлюбленного, не хуже нее самой помнившего старые сказки, оказавшиеся явью. - Кровь убийцы — слаще всего... - прошептала Мария. - Да, - кивнул Лука. - Но есть кое-что еще слаще. Мы едем домой, Мария! - Домой... - и Мария счастливо вздохнула. Пусть нет уже того дома, нет семьи, но будет родная речь вокруг, и родная земля под ногами, и куда теплее будет пригревать на Руси сама луна — бледное солнце мертвых. И под этой луной куда милее им будет идти вдвоем.