Елене пришлось ждать около месяца, чтобы развалины дома разобрали, и она могла вернуться в него. Было дико от осознания, что в половине здания можно спокойно жить, потому что стены и крыша были целы с одной стороны, а то время как с другой был лишь пустой участок и воспоминания, которые не давали покоя.
Она заходит в дом и на мгновение замирает, оглядываясь по сторонам. Воображение сразу же рисует в голове картинку того, как это место выглядело всего несколько недель назад, и ее сердце сжимается от боли.
Это не должно было случиться. Все должно было быть совсем по-другому. Она должна была вернуться домой, Деймон бы встретил ее, она бы, давясь эмоциями, рассказала бы о том, что случилось, он бы сообщил с напускной серьезностью, что сам бы убил Коула, если бы видел все своими глазами, она бы смеялась, а потом… потом они бы целовались. Долго, жадно, прижимаясь друг к другу и не видя ничего вокруг. У них могло быть будущее, будущее, которое они не планировали никогда, но которое самое появилось из ниоткуда.
Но теперь его никогда уже не будет.
Елена медленно проходит дальше и поднимает голову, глядя на разрушенный потолок. Нанятые работники уже начали восстанавливать стены и крыши, но что бы они не сделали, ничего уже не будет прежним. Она даже не знает, сможет ли в будущем жить здесь, в месте, где воспоминания ни на секунду не покидают ее мысли.
Девушка медленно идет дальше, осторожно и максимально тихо ступая по пыльному полу. Ей не хочется шуметь, словно она боится, что что-то случится, если покореженные стены услышат ее. Ей самой становится дико от своих мыслей, и она ускоряется, но потом снова замирает, глядя на то, что осталось от кухни.
Стол, за которым они ели, комод, в которому он ее прижимал, стена, возле которой он взорвал ее мир своими уверенными движениями. Каждый сантиметр этого дома буквально дышит Деймоном, и Елена сглатывает, обхватив себя руками. Идя сюда, она думала, что справится, но сейчас понимает, что поспешила с выводами. Сердце бешено стучит в груди, слезы давят, норовя вылиться, и она еле держится, сжав челюсти.
Встряхнувшись, она вспоминает, вообще зачем сюда пришла, и идет дальше, поднимается по лестнице и замирает, глядя в сторону, где находилась комната Деймона, от которой не осталось ничего. Ни огромной кровати, в которой она так любила просыпаться, ни шкафа, в котором глаза начинали болеть от количества черной одежды, ни комода, на котором она сидела, пока он целовал ее шею. Это все осталось только в ее памяти.
Повернувшись, она проходит в соседнюю полуразрушенную комнату, где находился кабинет Деймона, и оглядывается, скользя взглядом по стенам и редким предметам мебели. Облизав губы, Елена останавливается возле комода и, раскрыв его, берет в руки бумаги, нахмурившись. Она неожиданно понимает, что никогда не видела этих документов, и опускается прямо на пол.
За пару секунд она разбирается в неразборчивых строчках, написанных явно на скорую руку и не за столом, и начинает хмуриться, сравнивая две колонки и какие-то подсчеты. Спустя еще минуту она, наконец, разбирает самое важное — это таблица, в которой Деймон сравнивал его и… Энзо. У нее на мгновение замирает сердце, и Елена плотно жмурится, пытаясь взять себя в руки, потом раскрывает глаза и снова читает.
— Елена? — в дверях появляется Рик и на мгновение застывает, непонимающе уставившись на девушку, которая сидит на грязном пыльном полу и почти плачет, сжимая в руках какие-то документы. — Что случилось?
— Это так… так странно, — сипло отзывается она, проведя рукой по лицу, и опускает глаза на строчки текста, — Деймон долгое время записывал все, что происходит в его жизни, и сравнивал ее с жизнью Энзо. Они оба говорили мне, что между ними всегда было какое-то необъявленное соревнование, и это действительно так. Такое впечатление, что они правда всю свою жизнь соревновались друг с другом, пытаясь быть лучше другого, добиваясь всего самого лучшего, лишь бы обойти второго брата. И вот сейчас, — она облизывает губы, смаргивая слезы, — между ними ничья. Что бы ни было при жизни, итог у них одинаковый.
— Елена… — он подходит к ней и садится на корточки, встревоженно глядя на нее бледное лицо, покрытое красными пятнами, но Елена лишь качает головой и быстро облизывает губы, — может, тебе стоит…
— Нет, все в порядке. Черт, — вдруг усмехается она, закусив нижнюю губу, — как любопытно выходит — и между братьями ничья, и я тоже теперь ничья, хотя частично принадлежала обоим. А теперь у меня есть только я… Как это глупо, наверное, звучит со стороны.
— Я правда не знаю, что могу тут сказать, — признается Рик, поджав губы, — я понимаю, что должен как-то помочь тебе, сказать что-то умное и взрослое, чтобы привести тебя в чувство, но во время женских слез я отчаянно тупею, так что извини. Остается только надеяться, что я не заплачу вместе с тобой, — Елена усмехается и утыкается лбом ему в плечо, на мгновение закрыв глаза. — О, улыбка! Может, я не так безнадежен, как думал.
— Спасибо, Рик, — искренне отзывается она, подняв на него глаза, — спасибо, что согласился помочь мне. Во всем, что я задумала. За то, что спас меня, потому что это было бы самым глупым моим решением.
— Вот тут даже спорить не буду.
— Еще бы.
— Нет, серьезно. Самое тупое, что ты могла сделать после всего, — это совершить самоубийство. Я всегда видел в тебе воина, девушку, которая будет стоять на обоих ногах, даже если земля расколется на две части и начнется апокалипсис. Но мне не нравилось твое состояние после похорон, и на всякий случай я поехал за тобой. Как оказывается, не просто так.
— Хорошо, что ты не опоздал…
— Я бы никогда себе не простил, если бы не успел спасти тебя. Частично я должен Деймону, потому что, каким бы ублюдком и эгоистом он ни был, мою задницу он вытаскивал всегда и везде, даже если бы нужно было подставить себя. И я никогда уже не смогу отплатить ему за то, что он делал. Поэтому мне остается только оберегать ту, которую он любил, столько, сколько у меня получится.
— Ты думаешь… — голос подводит ее, и Елена начинает заново, нервно теребя в руках бумаги, — ты думаешь, что он правда любил меня?
— А у тебя еще остались сомнения?
— Я… я не знаю… — замирает она, опустив глаза, — я просто никогда не верила в то, что такое вообще может случиться. Он взрослый, состоятельный, безумно красивый, у него за плечами насыщенная жизнь, а я… я никто, которая умеет стрелять и ругаться. Больше во мне нет ничего.
— А он видел в тебе все, — перебивает ее Рик, сверкнув глазами, — он видел в тебе весь мир, огромный мир, мир, в котором он нуждался. У него было много отношений, у него была жена, ему нравилось менять женщин, он имел в жизни все, что только может пожелать любой человек. Но он был несчастлив. И обрел свое счастье только тогда, когда появилась ты. Да, он постоянно говорил мне первое время, как ты раздражаешь его и как он мечтает напоить тебя ядом, чтобы поскорее расправиться, — Елена усмехается сквозь слезы и сглатывает, глядя на него исподлобья, — но это были эмоции, настоящие, неподдельные эмоции, которых ему так не хватало. Ты заставляла его чувствовать, и ему это нравилось.
— Он любил меня злить.
— Как и ты.
— Тоже верно…
— Каким-то непостижимым образом вы получали удовольствие от того, что раздражали друг друга, дрались, я даже не знаю, что еще. Но у вас явно не было романтики и этого конфетно-букетного периода, к которому все привыкли. Ваша история была другой, и от этого она уникальна. Вы постоянно ходили по лезвию, находились на грани, и это вас закалило.
— Я…
— Постой, дай мне договорить. Я знаю Деймона всю гребанную жизнь. Я привык к тому, что он всегда раздражен, зол и почти всегда пьян. Ему не нравилась его жизнь, не нравился его бизнес, не нравились люди вокруг, даже я его раздражал, но он все равно не посылал меня, потому что боялся остаться один, так как в свое время он жестоко ошибся в выборе спутницы жизни.
— Ты имеешь в виду Роуз?
— Именно. Между ними был пожар, который потух в ту самую секунду, когда они обменялись кольцами. Да, они жили на углях несколько лет, но потом, когда и от них ничего не осталось, они просто разошлись, не желая больше оставаться рядом и даже не борясь за свое прошлое.
— Она даже не пришла на похороны.
— Она приходила после всех. Я видел ее, так как ушел последним.
— Правда? — ее брови взлетают вверх, и он кивает. — Не ожидала.
— Она сказала, что никто не должен об этом знать, потому что она планирует начать новую жизнь, и в ней не должно быть имени Деймона Сальваторе. Она сказала только, что ей ничего не нужно от него, оставила на могиле кольцо и ушла.
— Сука…
— Нет, Елена, — Рик качает головой, облизав губы. — Я видел Роуз всякой, от влюбленной до безумия до орущей стервы, которую так и хочется убить. Но такой я не видел ее никогда. Она была серого цвета, с абсолютно неживыми глазами и… она плакала. Я видел ее слезы и, кажется, никогда не смогу это забыть. Что бы ни было между ней и Деймоном последние несколько лет, но она правда любила его и помнит об этом до сих пор.
— Как и он, думаю, — медленно кивает она, нахмурившись, — каждый раз, как он говорил о их прошлом, в его глазах появлялось что-то… Я понимала, что это правда была любовь, но она прошла, хотя и осталась у него в душе. Он пытался это скрыть, но все равно это было заметно, потому что, судя по его рассказам, такие чувства так быстро не проходят, да они вообще никогда не растворяются.
— Наверное, так и было. Но в последнее время только ты была в его голове, так что сомневаюсь, что стоит говорить об этом. Особенно сейчас. Поэтому, возвращаясь к твоему вопросу, да, Елена, он любил тебя. Возможно, он любил тебя даже больше, чем кого-либо в своей жизни. По крайней мере, я никогда не видел его счастливее, чем с тобой.
— Хорошо… — эхом отзывается Елена и опускает глаза, пытаясь спрятать улыбку. Медленно перебирает другие листки и вдруг замирает, увидев письмо, на котором стоит дата несколько летней давности. Сердце снова начинает быстро стучать, и она, взяв его в руки, застывает, увидев, что оно адресована Энзо. — Он… он написал письмо Энзо, — шепчет она и потрясенно смотрит на Рика, который так же удивленно опускает взор на листок бумаги, который дрожит в руках девушки.
— Это… это странно, — он хмурится и пожимает плечами, напрягшись, — думаю, тебе стоит прочитать.
— А это не будет… неправильно?
— Сомневаюсь, что у Деймона было, что скрывать от тебя. А если учесть, что ты была связана непосредственно с ними обоими, думаю, ты заслуживаешь знать то, что происходило между ними.
Замешкавшись, она пару секунд всматривается в его лицо, мельком облизывает ставшие сухими губы и снова опускает лицо на письмо, бережно держа его в руках. Самое письмо занимает почти половину страницы, а внизу, уже другим почерком и другой ручкой, более аккуратно и ровно, дописаны еще пару строк. Взяв себя в руки, Елена начинает читать, крепко стиснув челюсти.
Привет, брат.
Черт, никогда бы не подумал, что буду писать тебе первым. Особенно если учесть,
что в последний раз мы нормально общались в прошлой жизни. Ну, или немного позже, не берусь гарантировать, а врать не люблю да и не вижу смысла.
Если сейчас меня кто-нибудь спросит, почему мы поссорились, я не отвечу. Кажется, мы еще при рождении, еще внутри матери, воевали за то, кто первым родится, и с этого все началось. Потом больше — одежда, транспорт, учеба, бабы,
работа… И закрутилось.
Я не помню времени, когда не ненавидел тебя. Может, его и не было вовсе, а, так же вероятно, я просто забыл, потому что это было очень давно. По крайней мере сейчас мне это не нравится. Я много раз порывался встретиться с тобой, чтобы поговорить… да обо всем, но каждый раз меня что-то тормозило. Наверное, мое эго и упрямство. Впрочем, думаю, тебе это знакомо, и ты меня поймешь.
И почему я все-таки сейчас пишу. Наверное, потому что я снова чертовски пьян,
и мне скучно. Думаю, если бы мы сейчас встретились, мы бы поубивали друг друга,
так что, может, это и к лучшему, что я только пишу, а не еду к тебе домой. И, кстати, я даже не удивлюсь, если потом не отправлю это письмо, а оно будет гнить у меня в комоде, но я все-таки его допишу и буду предельно честен.
Моя жизнь — одно сплошное дерьмо. И я сам сделал ее такой, так что я не думаю никого винить. Особенно тебя. Тебя я, наверное, даже мог бы поблагодарить, хотя бы за то, что ты заставлял меня идти вперед и не останавливаться. Но не буду, потому что не собираюсь лизать тебе задницу.
Кажется, пора сворачиваться, потому что я начинаю нести настоящий бред. Еще скажу, что скучаю по своему брату, и это будет уже занавес, а мне это нафиг не надо. Так что буду трезветь и приходить в себя.
П. с. не сдохни раньше меня, скотина, не желаю стоять на твоих похоронах и думать о том, что так и не отправил это письмо.
Елена понимает, что плачет, но даже не пытается остановиться, а опускает взгляд ниже и читает приписку, прижав руку к губам.
Все так и вышло, как я сказал: я не отправил письмо, а забросил его в комод, ты умер, и я ненавидел себя на твоих похоронах. Изменилась только одна вещь — моя жизнь больше не дерьмо. Из-за Елены. Из-за твоей Елены, брат.
Каждый… каждый гребанный раз, как я смотрю на нее, я чувствую, что предаю тебя, потому что ты поднял ее, хотя и началось это назло мне. Ты сделал из нее настоящего бойца, и я не могу перестать восхищаться ею. Это бомба, граната замедленного действия, и она взрывается, постоянно взрывается, и я сдох под осколками. Я люблю ее, черт, я люблю ее так, что у меня сейчас дрожат руки, и я пишу, как школьник. Но мне мерзко, мерзко от того, что я снова взял твое. Это ведь я начал все, я вспомнил — я задирал тебя из-за того, что я старше, я бесил тебя,
я ставил себя выше и не желал идти на компромисс, а ты всегда был таким же,
как я, поэтому и слал меня в ответ.
Я виноват, Энзо. Дьявол, я буду ненавидеть себя за то, что сделал в детстве, всю свою оставшуюся жизнь, потому что я не сделал даже малого — я не сделал шаг тебе навстречу, когда мог, не отравил даже письмо в угоду своему эго. А ведь это могло тебя спасти.
Я знаю, что ты уже никогда этого не узнаешь, но я любил тебя, брат, я правда любил тебя и никогда не забуду. Надеюсь, хотя бы на том свете я смогу извиниться перед тобой.
Задыхаясь от рыданий, Елена выпускает из рук письмо и прижимается к Рику, который обхватывает ее руками и касается губами виска, пытаясь успокоиться. Но она лишь крепче цепляется за его куртку, чувствуя такую боль, словно каждая клеточка ее тела разрывается на части. Никогда еще с ней не творилось ничего подобного, и она хотела бы избавиться от этого чувства, но понимает — ей придется жить с ним до конца.