Произведение искусства

Это уморительно, захватывающе. Акан не сдерживается и снова смеется. Громко, непринужденно. Фанатично. Разворачивающаяся перед ним картина действительно забавляет. Это как развлекательное телешоу. Крики и скрежет сотрясают воздух, искры слепят глаза. Множество десятков киборгов, стая безмозглых озлобленных машин, сейчас крушат к чертям вышку небоскреба. Полнейшая неразбериха. Безумие. Но это его стая, его собственное безумие. Акан склоняет голову и улыбается. Взгляд неотрывно следит за главным героем всего действия. Генри — профессиональный убийца. Каждое его действие отточено, железно. В каждом ударе настоящая сила. Каждый выстрел убивает наповал. Генри — звезда его телешоу. Акан чувствует секундную дрожь во всем теле. Снова. Это наслаждение, упоение. Даже восхищение. Генри прекрасен. Он не на поле боя — на сцене. Движения проработаны до мелочей, смерть в его руках представляет собой отдельный акт театральной постановки, отдельный кадр кино. И Генри в нем, его Генри, персона первого плана. Его творение, произведение искусства. Тяжелые столбы холодного ветра бьют со всех сторон, будто пытаются столкнуть Акана с крыши. Но он стоит крепко, не двигаясь. Чувствуя, как напрягается каждая мышца и мускул. Адреналин разносится по всему телу. Плотный горячий запах крови и гари заливается в нос. Рассудок мутнеет. Мерцающие огни ночной Москвы сливаются в один большой океан под ногами. Нет, это лава, кипящая, яркая, завлекающая. А над ней — холодный простор глубокого темно-синего неба. Оно бесконечное, с одним лишь ярким пятном — янтарной луной. Генри продолжает свой бой, Акан наблюдает. Когда требуется помощь — он радушно ее предоставляет. Стоит лишь чуть-чуть напрячься, сосредоточиться, и волна телекинеза мигом сносит десяток противников, давая Генри незначительную, секундную передышку. Видит ли он, понимает ли, что его «враг номер один» сейчас подыгрывает ему? Поддается? Возможно. Представление продолжается. Генри — тоже машина, но лишь наполовину. Другая часть у него человеческая, живая. Уязвимая. Именно в этом заключается диссонанс, в этом его ошибка и поломка в программе. Он дерется, убивает, разрывает на куски, сметая все и всех на своем пути, как одержимый. Но он под властью обычных низменных человеческих чувств и эмоций. Любовь? Что-то вроде, только механическая. Любовь. Омерзительно и одновременно прекрасно. Акан улыбается шире, но хмурится сильнее. Это его диссонанс, его личный сбой в системе. Невозможно человеку в одну и ту же секунду испытывать такие разносторонние чувства. Если, конечно, ты не сумасшедший. Генри почти справился с поставленной задачей: киборгов осталось совсем немного. Молодец: почти у цели, почти у самого финиша. Вот только до него добежать не получится, таков уж сценарий, такова постановка. Улыбка на лице Акана сменяется гримасой недовольства. Шоу подходит к концу — печально. Генри придется убить — прискорбно. И это не должно составить особого труда. Генри и вправду хорош, но все его профессиональные навыки — ничто в сравнении с той силой, которой владеет Акан. Кулаки против телекинеза — абсолютная неравная схватка. Генри лежит на раздробленной бетонной плите, залитой кровью. Акан склоняется над телом, улыбается, хмурится, дрожит. Вот он — финал. Дайте больше искр, больше слепящих огней и оглушающего шума. Пусть луна взрывается, а здание с грохотом падает! Но ни того, ни другого не происходит. Акан медленно, а затем рывком склоняется к Генри, прижимается губами к губам побежденного. Голова окончательно едет, на языке оседает вкус железа и крови. Кажется, этот небоскреб на какое-то мгновение действительно падает. Генри избитый. Мертвый? Омерзительный и прекрасный. Акан вновь фанатично и дергано смеется. Это его творение. Его произведение искусства.