Ты без меня

Я оставляю свой шанс другим

Кевин стоит у окна: тонкий, как тростник и сумрачный, как предрассветное небо за окном. — Ты не обязан, — Джунен закусывает губу. Он знает, что говорит неправду. Не врет, конечно, но в его словах лжи больше, чем он сам бы отчаянно хотел. — У тебя есть выбор… — У меня выбора нет, Джунен, — негромко. На стекло падают первые капли занимающегося дождя. — У меня нет. Хунмин вздыхает, сжимая в руках розарий: — Помоги нам, Господи… … Улицы в этот час пусты. Лишь несколько человек глазеют на площадь, вымощенную грубым камнем, прячась за грязными окнами, прикрытыми ставнями. Дуэль благородных — это всегда так захватывающе. Сухен стоит у громадной статуи Командора и смотрит на распятие, что возвышается над главной церковью. Рядом с ним, закутанные в плащи, стоят его секунданты. — Это блажь, Сухен, — упрямо твердит Чжэсоп. — Блажь твоей семьи, а не Его воля. — Сухен, — Кендже сжимает плечо друга. — Еще не поздно все исправить. Мы увезем Кевина. Спрячем его в монастыре, в горах. — И что потом? — Сухен поворачивается к ним. Черный камзол похоронной лентой мелькает в неровном свете еще не наступившего рассвета. — Мы не преступники, чтобы убегать. — Вы безумные гордецы, — обреченно. Чжэсоп бросает обвиняющий взгляд в сторону богато украшенного фамильного экипажа, стоящего в конце улицы. Семья Сухена приехала посмотреть, как сын отстоит честь их дома. В этом мире прав нет даже у самых богатых. А кровь связывает по рукам и ногам, не хуже веревок. — Сухен, быть может, мы все-таки успеем… Раздавшийся глухой стук копыт, заставляет всех замолчать. — Не успеем, Чжэсоп-а… не успеем, — едва слышно. Сухен смотрит, как спешивается Кевин. Как медленно движется в его сторону. Как откидывает с лица капюшон. — Ты такой бледный, — неслышно. Его пальцы вздрагивают и все, кто стоит рядом понимают, каких усилий ему стоит удержаться от прикосновения. Кевин едва дышит и смотрит. Просто смотрит. Но стоящим за спиной Сухена становится неловко. — Будешь ругать меня за то, что я сегодня не позавтракал? — Сухен приподнимает уголки губ. Он готов говорить все, что угодно лишь бы не видеть Кевина таким. — Придется распорядиться насчет сытного обеда, — едва слышно. — Обед… — губы Сухена дергаются, но снова возвращаются в улыбку. — Обед — это очень хорошо. Джунен позади Кевина давит тихий всхлип. Он слишком молод. Он не готов. И он не понимает. — Только в этот раз вино будет из моего погреба, — говорит Кевин, не сводя с Сухена глаз. — В тот раз я слишком быстро опьянел. Сухен задерживает дыхание и душит в себе воспоминания об их ночи. О том, как легко было нести Кевина на руках. Как изумительно вкусна была бледная кожа под губами. Как сминались простыни длинными, тонкими пальцами. И как невыносимо потрясающе было слышать тихие стоны удовольствия. — Хорошо, — одними губами. — Как пожелаешь… И в этой фразе больше чувства, чем в тысячи «я люблю тебя». Кевин прикрывает на секунду глаза — такая непозволительная слабость — и Хунмин видит, как Сухен почти подается вперед. Это сильнее него, Хунмин знает. И отдает дань, отводя глаза. — Господин, Ваш отец недоволен промедлением, — раздается позади. Паж — молодой и испуганный — робко смотрит на своих господ сквозь челку и дрожит в коленях. — Иди, — отсылает его Сухен, но смотрит на Кевина. Только на него. — Передай ему мои наилучшие пожелания, — тихо. Кевин не винит. Не упрекает. И не просит прощения. Тонкие пальцы касаются эфеса шпаги, и мертвый металлический звук на миг оглушает присутствующих. — Сонхен-а… — в голосе Сухена столько сожаления, что Джунен не выдерживает и хватается пальцами за плащ стоящего рядом Хунмина. Кевин прижимает шпагу к груди и чуть склоняет голову в поклоне. Последняя дань уважения. Последнее признание в любви. Сухен повторяет его движение и когда поднимает взгляд, ловит в чужих глазах капельки слез. — Это нечестно, — сбивчиво шепчет Джунен, пряча мокрое лицо на груди Хунмина. И тот, крепко его обнимая, шепчет едва слышное: «Да, нечестно».