Лисьи сны

      Засыпая, Рыжий смотрел на сестру: она свернулась чуть в стороне, у самого выхода из норы. Золотистая, когда-то огненно-яркая шерсть совсем не блестела, подрагивали впалые бока, ноздри трепетали — опять сорвётся и убежит во тьму, как только он закроет глаза.       Все, что Рыжий желал — это смерти. Смерти  для Охотника. Мучительной и бесславной, в крови и зловонии собственных кишок, разодранных острыми зубами. Но Рыжий уже знал, что этого не случится, и она опять будет ластится к Врагу, тянуть доверчиво морду к руке, покорно приседать у Его ног — он все это не раз видел своими глазами и никак не мог поверить, что это его собственная сестра, такая дерзкая, такая своенравная и бесстрашная унижено лижет ладони человека.       Тот был непрост, ох как не прост. Стоило с губ Охотника сорваться странным, замысловатым звукам, как черные тени охватывали поляну, и воля попавшего в насыпанный из золы круг ломалась, как сухая ветка под копытами неосторожного оленя.       А на бледном лице колдуна появлялась мерзкая гримаса. Зубы у того были хилые: желтые, щербатые — одна насмешка, а не зубы, но Рыжий уже знал, что этот оскал был гораздо опаснее его собственных клыков.       Это люди считают, что Лесной Народ их не различает, что весь человеческий род им на одно лицо. Морду этого колдуна он узнает из всего их племени, даже если Рыжего вдруг подведёт его чуткий нос. Он бы с удовольствием вцепился в неё длинными острыми когтями, вгрызся бы в глотку зубами и рвал бы до тех пор, пока от неё не останутся одни лохмотья.       Но это тоже значило смерть — нет, не для него, а для неё, его непутевой сестры, так опрометчиво угодившей в умело расставленные чародейские сети.       А проклятый колдун уйдёт невредимым, трусливо скрывшись за волшебными тенями, и подставив вместо себя морок. Или, как тогда, в первый раз — обернёт дар Лесного Народа против них самих: когда из разложенных вокруг Охотника шкур вдруг встали соседи по чаще, и Рыжему и его сестре нос к носу пришлось столкнулся со своим бывшим собратом, подчиненным волей колдуна, они едва унёсли ноги с проклятой поляны. Тогда он и оставил сестру позади — она была сильнее и ловче его и на охоте всегда приносила лучшую добычу: то, что она осталась заметать следы, было естественным порядком вещей.       Знал бы Рыжий, что все так обернётся, и слабый человечишко сможет поймать в капкан лучшую охотницу в стае, обладательницу самого яркого и сильного дара…       Но теперь поздно было кусать свой хвост, Рыжий чутьем знал, что сестра — пропащая, и надо поступить как и другие его сородичи — держаться от неё подальше, авось беда вместе с ней пройдёт стороной. Ведь его дар тоже был нужен стае. Но брат продолжал ходить в их нору, таскать отощавшей Рыжей полевок, птиц и прочую мелкую добычу — на охоту она больше не выходила, а только каждые сумерки ждала, когда в паре холмов от их логова раздадутся громкие, нелепые в ночном затишье шаги. Иногда вместе с шагами до их норы доносило ветром странные звуки, словно переливы птиц, но таких пернатых Рыжий не знал. А сестра не отвечала и лишь начинала тихонько подпевать так, что у её брата прижимались к голове уши и топорщилась шерсть.              В последний раз Охотник встречал её не один: в круге перед ним стояла девочка, а за спиной прятался ещё один маленький детеныш — запахи у двоих были настолько одинаковые, что Рыжий, прятавшийся неподалёку, решил для себя, что они тоже были братом с сестрой. Даже глаза у них с Рыжими были похожи: древесно-болотистые и озерно-голубые с тенью старого омута.       В тот раз колдун не стал трепать сестру по голове, а вместо этого схватив девочку за запястье заставил потрогать рудую шерсть вместо себя.       Сестра безропотно терпела и смотрела в глаза ребёнку.       Охотник что-то прорычал второму щенку, но тот так и не шелохнулся.       Рыжий сквозь листья наблюдал, как мальчик робко и в то же время восхищенно наблюдал за своей сестрой. Рыжий же смотрел сейчас на Рыжую со все возрастающей паникой.       Как он и думал, сестра была безумна. Окончательно уверился он в этом, когда очередное прикосновение маленькой ладошки вытянуло наружу её дар: у девочки вспыхнул на руке маленький огонёк, а шерсть Рыжей окончательно потухла и поблекла. В лесу говорили: дар от одного живого существа другому передаётся только добровольно. Врали. Или не знали сами до конца?       Тут же колдун вновь начал что-то кричать и размахивать руками, по краям круга выросли вдруг угольно-черные тени, и Рыжий в ужасе отшатнулся.       Одна мелкая тень отделилась и впилась девочке в грудь, впиталась в тонкую кожу — та захрипела, а огонь на ладони замерцал сильнее и собрался в шар наподобие маленького солнца.       Шерсть Рыжего встала дыбом: сестра, ну что же ты наделала? Разве не видела ты других шкур, разложенных по поляне, разве не поняла, что дар их собратьев тоже забрал себе Охотник, прежде чем сотворить с ними страшную ворожбу?       Теперь он понимал, зачем Охотнику нужна была сестра и другие его сородичи — это было так естественно, так разумно: получить для своего племени и потомства силу и преимущество, чтобы остальному Лесному Народу оставалось ходить вокруг пождав хвост. Люди были слишком слабы, чтобы выжить в честном поединке, но они были столь же хитры, чтобы вместо этого украсть положенное Лесному Народу по праву.       Ударивший по земле хвост Рыжего выбил сноп ярких искр, и он уже приготовился прыгнуть перед сестрой и укрыть её от размахивающей ее же собственным огнем девочки, как вместо него это сделал мальчишка. Наверное, он тоже хотел получить такой подарок, раз принялся колотить девочку по рукам и что-то визжать.       Надо было уводить сестру, пока Охотник утихомиривал своих щенков, и Рыжий, потянувшись длинной мордой в круг, схватил сестру за кончик хвоста, и опрокинувшись назад, выкатился с ней прочь с поляны, словно они вновь были маленькими щенятами, валяющими друг друга по подлеску.       Тогда они каким-то чудом ушли, но уже засыпая у себя в норе в обнимку с дрожащей сестрой, Рыжий понял, что дурной исход будет неизбежен.              Рыжий приоткрыл один глаз и взглянул на колышущиеся по своду норы тени. Сестра вновь принялась петь: с каждым разом Рыжему казалось, что её привычный вой становиться все больше похожим на замысловатые крики Охотника. В какой-то момент он перестал её понимать.       На прогалину перед норой заглянула луна.       Встрепенулись острые уши — Охотник позвал, Рыжий все это уже знал и спрятал морду в лапы. Жаль, что он так и не успел уснуть в этот раз —он не хотел видеть как сестра уходит, потому что знал, что в этот раз она уходила навсегда.       А ему оставалось только лежать в опустевшей норе и тихо скулить.       Как всегда он не выдержал и вскочил на лапы, сестра уже скрылась в кустах, махнув поредевшим, всклокоченным хвостом.              По земле были раскиданы ржаные колоски, ведя от их норы прямо к проклятой поляне. Рыжий шёл след в след за сестрой, хотя понимал, что это была приманка. К вызревшим на колосьях гроздям он так и не прикоснулся, в отличии от идущей впереди Рыжей — у той из пасти текла пенистая слюна от разжёванных зёрен.       Он хотел хотя бы проводить её в последний раз, но вовремя опомнился и встал на границе между лесом и заросшей низкой травой проплешины: в центре уже стоял Охотник, сегодня с ним опять были детеныши.       Те, словно зверята жались к его ногам и дрожащими пальцами перебирали поредевшие охапки ржаных колосьев.       В этот раз тени уже сидели в обоих детенышах — сладковатый запах их гнили был тут же распознан сморщившимся носом Рыжего.       Надо было бежать, но вместо этого Рыжий вздыбил шерсть и зашипел. На него никто не обратил внимание.       Сестра беспечно шагнула за отсыпанную золой черту, маленькая девочка протянула ей колосок, и пока та прихватив его зубами смотрела в каре-зеленые глаза, Охотник подошёл и полоснул ножом по белой манишке горла. Рыжая даже не шелохнулась, продолжая глядеть странно блестящими глазами в столь же неподвижное бесшёрстное лицо.       Второй детеныш завизжал и выскочил из круга и тут же, словно придавленный рухнувшей сосной, замер на земле, слабо извиваясь. Девочка продолжала смотреть, как Рыжая истекает кровью, до тех пор пока лужа не добралась до кончиков её босых ступней — тогда Охотник вновь что-то прокричал, и Рыжая словно растворилась в золотом вихре, окутавшем человеческое дитё. Маленькая тень тоже выползла наружу и смешалась со стремительным потоком. Охотник наклонился и бережно собрал несколько капель крови в ладонь, пропел над ней и перевернул руку — на примятую мокрую траву упали тускло мерцавшие камушки.       За это время вихрь утих, и вместо Рыжей, тени и человеческого детеныша на поляне замерло на задних лапах неведомое существо, с такими же как у сестры Рыжего глазами. Оно подобрало с земли затвердевшую, словно смолу кровь, и сжало в когтистой лапе.       Дальше Рыжий смотреть не стал, тем более, что второй детеныш, так и лежавший за пределами круга, вдруг с криком кинул в него всей зажатой в руке охапкой колосьев и продолжал кидать все, что ему попадалось и до чего он мог дотянуться, пока Рыжий не развернулся и, прыгнув, не скрылся за деревьями.              Теперь он знал, в чем главный секрет колдуна. Не в загадочных звуках, не в круге, не в тенях, а в приманке, которую держали в ладонях его щенки. Но Рыжий не съел ни единого зерна. Глупая, бедная сестра! Но благодаря ей сам он теперь не попадётся в ловушку Охотника. Рыжий больше никогда не подойдёт близко к человеку, разве что глянет последний раз в эти огромные испуганные глаза маленького детеныша, неотрывно смотревшие ему вслед. Глаза, затягивающие, словно омуты, притаившиеся за синей гладью пруда, покрытого ряской.       Огненного Лиса им не поймать. Он ни разу не шагнул в колдовской круг, не слушал странного лая Охотника и не подпевал ему, не касался теней и не ел брошенную ему в морду рожь.                            Мальчик держал в руках перчатку из остро пахнущей кожи с нашитыми на ладонь кровяными каплями — точно такую же, как и у его сестры, и плакал.