Цвет набуанских вод

Чернь в иллюминаторе сменяется чернью. Чем ближе к Среднему Кольцу, тем звезды тусклее, тем больше пустот между секторами, тем, будто бы, холоднее. У императора мерзнут руки, не спасают даже извечные кожаные перчатки, не снимаемые словно бы никогда. Он то и дело поправляет мундир, но движение это больше нервное, компульсивное, нежели действительно носящее характер необходимости. Они не были в этих регионах уже около трех месяцев, переговоры на Хосниан-Прайм затянулись, превратившись в долгую бессмысленную возню демократов и монархистов. По истечении такого, казалось бы, небольшого срока императору все же не помешает отдохнуть, поэтому, именно поэтому, твердит он себе, они летят к сектору Чоммелл. – Ваше императорское величество, – рапортует прибывший в кабинет императора офицер. Какая бесполезная глупость – делать кабинет в командирском шаттле, но, увы, пришлось настоять на подобном усовершенствовании, в последнее время приходится разгребать слишком много бумаг и отчетов, а делать это на мостике не представляется возможным. Император вздрагивает, смотрит на офицера, словно впервые видит, и лишь через несколько секунд кивает, позволяя говорить. – Мы вышли из гиперпространства и пересекаем сектор Вар Хаген на обычной скорости. Также нами было принято решение обойти сектор Мулгард стороной, так как в данное время там неспокойно и могут возникнуть некоторые проблемы. Мы войдем в гиперпространство снова при пересечении границы с сектором Тиус, после чего окажемся в секторе Чоммелл. Ожидаемое время прибытия, учитывая нашу настоящую скорость – примерно полчаса. – Благодарю, полковник Дату. Свободны. Не беспокойте меня до входа в атмосферу Набу, у меня скопилось множество бумаг, которые нужно просмотреть, – император отвечает немного устало. Когда они прибудут в Тид, будет уже вечер по меркам Набу. По меркам Хосниан-Прайм – вообще утро. Он устал и бесконечно хочет закрыть глаза, поспать хоть пару часов, но пока на это нет никакой надежды. Император летит в Тид не просто так. Не для того, чтобы устроиться в удобной кровати и проспать целые сутки. Офицер уходит так же тихо, как и появляется, и император ненадолго все же закрывает глаза. В голове тут же возникают образы прошлого – кричащая сенатор Гиллен, соглашающаяся с ней сенатор Селла и еще несколько женщин за их плечами, их имена внезапно позабылись. Императору кажется, что Сенат в это время сплошь состоит из женщин, а это чревато. Спокойствие дает лишь колкая мысль о сенаторе, который ждет его на Набу. Сенаторе, который не посчитал нужным ввязываться в очередной монархический конфликт. Сенаторе, который вообще, кажется, слишком ленив, чтобы куда-то лететь со своей родной планеты. И именно этот человек, противоречащий всем гласным и негласным принципам императора, способен заставить его забыть о бесконечной «холодной» войне между секторами. Именно к этому человеку он едет «отдохнуть». Как-то все же так выходит, что он засыпает. Минут на двадцать, не более, но возвращение полковника кажется громом среди ясного неба. Император вскакивает и тут же принимается поправлять белый мундир, словно от этого зависит по меньшей мере его жизнь. Полковник Дату едва ли не сбегает от такого странного поведения главнокомандующего, ретируясь через автоматические двери, но мужчину это не волнует. Он оглядывается, всматриваясь в виды за стеклом иллюминатора. Засыпающий Тид встречает ночными огнями. Самой яркой точкой становится Дворец Королевского дома, от которого легкими линиями-штрихами отходят улицы во все стороны. У императора спирает дыхание где-то посреди горла, он не замечает, как закусывает губу, едва ли не прилипая к иллюминатору. Жалкое зрелище, если бы, конечно, подобную картину удалось кому-то наблюдать. Но мужчина в кабинете один, поэтому не боится показать свою слабость хотя бы наедине с собой. Это решение он принял уже давным-давно, еще в те времена, когда сенатором от Набу был совсем другой человек. Стабилизаторы «Ипсилона» медленно и плавно втягиваются, складываясь, вставая вертикально под прямым углом, и судно мягко садится, как и подобает транспорту подобного уровня. Император в последний раз бросает на себя взгляд и твердым шагом выходит из кабинета, направляясь к трапу. За его спиной без единого слова встают имперские штурмовики и чеканным шагом движутся следом. О прилете императора не было сообщено, поэтому его никто не встречает, вряд ли они успели бы снарядить парочку ответственных лиц для встречи подобного масштаба. К тому же так поздно вечером. Тем лучше, императору не нужна шумиха, он быстрым шагом проходит через арки, ведущие к Дворцу, и останавливает сопровождающих одним движением руки. Штурмовики, повинуясь невербальной команде, по стойке смирно встают по обеим сторонам больших ворот, и мужчина заходит внутрь в одиночестве. Каждый поворот этих разукрашенных вычурных коридоров он знает наизусть. Один черт может сказать, где сейчас носит сенатора, но значения это не имеет, он подождет его в его личных покоях. Дворец уже засыпает, не слышно ни привычного гомона, ни щебета набуанских птиц, ни разговоров придворных. Каждый шаг императора раздается как раскат грома в пустых коридорах, но никто не стремится его остановить. По-хорошему, он вообще никого не встречает по пути, кроме, разве что, маленькой девочки лет пяти, которая грызет огромный фрукт, неизвестный императору, сидя прямо на полу. Он лишь на секунду останавливается перед ней перед тем, как откуда-то выкатывается ее, очевидно, мать – круглая женщина маленького роста. Она тут же начинает ругаться на одном из диалектов Набу и не скоро замечает мужчину перед собой. Зато когда замечает… – Императ… То есть… – она округляет глаза и краснеет, словно ее кто-то душит. – Ваше императорское величество, как мы рады видеть вас снова, это так неожиданно, мы совсем не успели… – Забирайте девочку и отправляйтесь спать, – императору совсем не хочется выслушивать очередные дифирамбы своему статусу, когда заветная комната всего в паре поворотов от этого места. Он в прямом смысле смотрит на женщину сверху вниз и намекает всеми возможными способами, что ей пора идти. Проходит не меньше минуты, прежде чем женщина хватает ребенка и укатывается в одну из комнат чуть дальше по коридору, не сказав ни слова. Как же прекрасно иногда обладать такой силой слова, когда все замолкают, стоит лишь намекнуть на это. Жаль, это не всегда работает. Очень жаль. Император действительно ожидает увидеть личные покои сенатора пустыми, поэтому удивляется свету внутри, когда проскальзывает за дверь. Жаль, что он встретил по дороге эту женщину, слухи разнесутся со скоростью света. Лучше бы это произошло с утра, чем под ночь, но, впрочем, слухи будут всегда, так или иначе. Он давно с ними смирился. – Ваше… ммм… как же вас там… – сенатор стоит к императору спиной, что-то рассматривая в окно и медленно потягивая набуанское вино. Он говорит лениво, растягивая слова, но уверенно, словно точно знает, кто именно к нему пожаловал. Точнее, он на самом деле знает. И нисколько этому не удивлен. – Императорское величество, – он все же оборачивается и растягивает на лице такую же ленивую, как и слова, улыбку. Бокал покачивается между пальцами, а голова будто бы сама по себе наклоняется в сторону, изучая. – Давно вас не было в нашем Дворце, где были, что видели? – он медленно подходит к молчаливому хмурому императору, отпивая еще немного вина. – Опять ты весь в побрякушках, – вместо ответа проговаривает император, осматривая сенатора. Набуанский принц. Он идеально влился в эту «должность». И так же идеально продолжает носить титул, каждый раз подчеркивая новыми блестящими штуковинами на шее, руках и в волосах. – Что это за цвет? Цвет набуанских вод? – он сам не замечает, как начинает шептать, срывая голос к концу фразы. Он хочет сказать, что сенатору идет. Он, черт бы его побрал, самый идеальный возможный принц Набу. Но не подобает императору расхваливать подчиненных, не сейчас, по крайней мере. – Бен, – он выдает, наконец. И тяжело выдыхает, словно с этим именем с плеч свалилась тяжкая ноша. – Опять ты небритый, – сенатор Амидала легко подхватывает указательным пальцем подбородок мужчины, чуть приподнимая его вверх, а потом словно срывается, чуть царапая кожу. Никому другому это не было бы позволено. Ни в одном мире. Ни на одной планете. Никакому титулу. – Хосниан-Прайм? – он спрашивает легко и снова отпивает из бокала, ни на секунду не отводя от императора глаз. – Корр Селла снова пыталась поразить тебя идеей всепоглощающей демократии? – Ее крикливая подружка, Нахени Гиллен, довела меня до мигрени, – император устало прикрывает на секунду глаза. – Ты вообще слышал, как она может кричать? Вся планета слышала, не побоюсь этой фразы. – Как еще ты там развлекался? – Бена, кажется, действительно не интересует политика. Не интересуют принятые императором решения. Не интересуют крикливые члены Сената. Его внимательные глаза направлены внутрь, в самое сердце главнокомандующего. Он без единой проблемы, не дернув ни одной мышцей, мог бы вытащить все воспоминания из головы мужчины, но не стремится даже пробовать. Это, кажется, на его языке зовется доверием. – Казнил невиновных, – без зазрения совести лжет император, наконец скидывая плащ и начиная расстегивать верхние пуговицы мундира. – Нет-нет, погоди, куда ты, – Бен быстро перехватывает его пальцы, перед этим отставив бокал в сторону. – Неужели откажешь мне в удовольствии сделать это? Ты-то каждый день себя раздеваешь, а вот я… – он переходит на шепот, остающийся на коже приятным флером. – Хакс, почему так долго, – он наконец говорит почти у самого уха императора, заставляя мурашки пробежать вниз по позвоночнику. Ловкие пальцы тут же подхватывают пуговицы одну за другой, протаскивая их через маленькие дырочки, раскрывая грудь мужчины, словно заставляя его раскрыть душу. – Ну а ты? Ты как развлекался? – бормочет Хакс, млея под редкими прикосновениями. Редкими пока. Сам он кладет ладони на бока мужчины, скрытые под рубашкой. Ткань удивительно тонкая, настолько, что почти не ощущается под пальцами. Император неверяще сжимает руки чуть сильнее, а сенатор лишь обдает его ухо горячим дыханием. – Полегче, ваше величество, умерьте свой пыл, – Хакс чувствует, что мужчина улыбается. Он пахнет просто удивительно, этот запах словно пропитывает всю планету, отчего сюда хочется возвращаться снова и снова. – А я… в прошлом месяце мы летали на Чандрилу. У них красивый Гладеанский парк, ты был там? – мужчина уже расправился со всеми пуговицами и медленно стягивает с плеч императора мундир, шепча ему при этом в самое ухо. – Знаешь, торговые союзы… Я не особенно разбираюсь, но Лея сказала, что нам это будет полезно, – он приступает к рубашке, оглаживая сначала руки, переходя к плечам, слегка массируя их и ловко перебираясь к пуговицам. – Не изменяешь себе и зовешь мать по имени, – хмыкает Хакс, прикрыв глаза. Голос Бена успокаивает. – Не имеет значения, – обрывает он императора, расстегивая рубашку медленнее, чем того хотелось бы Хаксу. – Ты слышал легенду о том, что через несколько лет после битвы на Эндоре на Чандрилу Империей были отправлены семь Звездных разрушителей? Хакс, семь! – кажется, Бена восторгает лишь одна эта цифра. – Не понимаю, зачем так много, может, расскажешь? Меня заводит, когда ты начинаешь говорить непонятными политическими терминами, – он смеется и доходит до края рубашки, осторожно стягивая и ее с плеч мужчины. – А лучше давай как-нибудь слетаем на Звездный разрушитель? Никогда не был на такой махине. Свозите меня, император, – он довольно бросает одежду на пол и проводит горячими пальцами по крепкому животу Хакса. Император позволяет обращаться со своими вещами так лишь потому, что устал. В любое другое время он заставил бы это все повесить как полагается, но, впрочем, к утру все равно придет прислуга и все развесит. – Нечего тебе там делать, – отрезает император, даже представлять не желая такого человека, как Бен Амидала, на борту Звездного разрушителя. – Мы еще вернемся к этому разговору, – шепчет Бен тем временем и тянет мужчину на себя за руку. Для Хакса это больше похоже на какую-то борьбу: его ноги не слушаются, он едва ли не спотыкается, ведомый мужчиной. Зато принц Набу оправдывает свой титул и движется легко и непринужденно даже спиной. Не разрывая зрительного контакта ни на секунду. Садясь на кресло и протягивая руки в желании продолжить этот вечер одним хорошо известным способом. – Мечтай, – наконец отвечает император, забираясь к Бену на колени. Это должно быть унизительно как минимум, но вместо этого Хакс чувствует, как натягивается ширинка под давлением изнутри. Это заводит его не меньше предыдущих действий сенатора. – Почему ты все еще одет, боги, – он нетерпеливо расстегивает пуговицы той самой рубашки, едва не отрывая их вовсе во внезапном порыве. Грудь у Бена такая же горячая, как и его пальцы, которые теперь по-хозяйски расположились на пояснице императора. Они согревают и успокаивают. Как бы не заснуть… Хакс забывает о времени. Он наклоняется и пропускает этап с губами, сразу же припадая к шее Бена языком. Проводит длинную дорожку по кадыку, еще немного вверх по подбородку, и только после – по-настоящему целуя. Он ждал этого три чертовых месяца, и оно того стоит. Губы сенатора вкуса сладковатого набуанского вина, и Хакс целовал бы только одни их вечно, если бы член так не рвался наружу. Он придвигается чуть ближе, пуская ладони по бокам Бена под рубашку, оглаживая горячую кожу. Это граничит с легким помешательством, особенно когда мужчина ловко расстегивает брюки императора и одним движением вытаскивает его член. Хакс облегченно выдыхает ему в губы и наклоняется немного сильнее, ставя руки по бокам от головы, чтобы не съехать куда-нибудь с колен. Так не должно быть, но Бен лучше него самого чувствует его усталость, поэтому лишь двигает рукой по члену, обводя большим пальцем головку, слегка надавливая, а потом возвращаясь к основанию. Этого достаточно. Правда достаточно. Конечно, император мог бы и сам, но какой в этом толк, если ладонь Бена гораздо лучше? – Сними ты эти перчатки, в конце-то концов, – его дыхание, кажется, тоже слегка сбивается, но он и виду не подает, продолжая дрочить Хаксу. Император кое-как стягивает плотную кожу с пальцев и касается лица мужчины уже без этого. Обхватывает его ладонями и жадно целует, углубляясь, сильнее толкаясь в подставленный кулак. Приятных ощущений так много, что он не замечает, как начинает стонать, а Бен – ловить каждый этот стон губами. Надолго Хакса не хватает. Темп движений бедрами срывается на ненормальный, прерывистый, дерганный, и уже через пару секунд он кончает, пачкая живот Бена и шипя ему в губы. Со спермой выходит и усталость. Напряженность наконец пропадает, на смену ей приходит сладкая нега сна. – Так лучше? – Хакс все еще чувствует улыбку в голосе сенатора, который так и прижимает его к себе одной рукой, а другую пытается незаметно обо что-то обтереть. О штанину императора, например. Но Хаксу, на удивление, совершенно все равно. Он устраивается головой на плече Бена и прихватывает его мочку с серьгой губами. – Лучше, – подтверждает. – Сними на ночь побрякушки эти, за волосы цепляются, – он бормочет сонно. И лишь через пару минут соображает, что не так. – Я… Бен, – он тихо произносит, поднимая тяжелую голову обратно в вертикальное положение. – А как же ты? Не хочешь? – он спрашивает, имея в виду, конечно же, секс. Он настолько устал и расслабился, что напрочь забыл о том, что Бен так и остался неудовлетворенным. – Хочу. Успеется. Ты же останешься еще на пару дней? – он смотрит с надеждой, мягко потирая поясницу большим пальцем. – Хосниан… – Справится без тебя, – заканчивает фразу Бен и чуть улыбается. – Если ты пообещаешь в следующий раз присоединиться к дебатам… – Я ничего не смыслю в политике, и ты это знаешь, – продолжает мягко улыбаться сенатор. – Ты можешь просто прибыть туда по этой причине… А там уже видно будет, – заканчивает Хакс, но добавляет спустя пару секунд: – И я, пожалуй, останусь на пару дней. На это заявление Бен Амидала лишь загадочно улыбается и позволяет снова устроиться на своем плече головой. Лея определенно будет против этих дальних полетов в оплот монархии, придется императору сказать свое веское слово, хотя когда она его вообще слушала в последний раз? Хакс потакает ей лишь потому, что она мать сенатора, который ему так дорог. В любом другом случае ее давно бы отправили на суд за неподчинение прямым приказам. Все-таки в отношениях с императором есть свои плюсы. И Бен старается найти их все до того момента, когда всему придет законный конец.