Эллипс рассеивания

«Он начал, он только начал» - повторяет про себя Моран полчаса спустя и радуется, что лежит на кровати, покорно опрокинувшись навзничь от легкого толчка в грудь. Радуется тому, что не надо стоять на ногах. Рубашку с него стянули, бесцеремонно отшвырнув куда-то в сторону. Зацепились за волосы, безжалостно дернули назад, заставляя задрать подбородок и открыть беззащитную шею. Легко выдохнули в нежную кожу, у самой границы роста волос, прямо за ухом, пустив по плечам короткую мелкую дрожь. Моран чувствует, как напряженно вытягивается вверх тело, прижавшееся к нему спереди. И резко вдыхает, проглатывая секундную вспышку злорадства: у него никогда не получалось – а он пытался! – сопротивляться ни голосу, ни взгляду, ни телу Джима. Но разницы в их росте это не изменит, тоже – никогда! И сразу выдыхает, так же резко, от боли. Потому что Мориарти прикусывает кожу там же, за ухом. Прихватывает кромкой зубов, а это остро, и медленно сжимает челюсти, так что тело Себа чуть заметно подается в сторону, инстинкт велит вырваться... Разум велит терпеть. Что-что, а выбивать из него инстинкты Джим умеет и любит. И способы находит порой самые неприятные. Это странное противостояние длится несколько секунд, пока зубы не разжимаются, а в ухо не льется шепот: - Нет, Басти... У меня нет комплексов по поводу моего роста. И Моран не знает, что сказать. Значит, так бывает, что ничего не помнишь, а мысли читаешь? *** Джим отпускает светлые волосы из захвата и неторопливо ведет пальцами по проступившим на шее у Себа жилам. Кровь бьется в них быстро и сильно, и ощущать этот пульс чертовски приятно. Все правильно. Руки и губы вспоминают сами. И воспоминания тем слаще, что все можно повторить прямо сейчас. Пройтись с нажимом по каменным мышцам от шеи к плечам. Подушечками пальцев проследить все выступы и впадинки плечевых суставов. Никому и в голову не придет назвать Морана костлявым, но это мощное тело прокачано не для красоты, для чистого функционала, а значит – ничего лишнего. И там, где сустав или кость природой расположены близко к коже, ничто не мешает уроку извращенной анатомии, где цель – не узнать, а распалить. Джим отпускает одно плечо Себа и касается кончиками пальцев впадины над ключицей. Ему кажется, что если надавить, немного, чуть внутрь, как сейчас... и еще чуть сильнее... и еще немного... то окажешься совсем рядом с верхушкой легкого... Оба снова замирают. Моран когда-то сам показал ему эту точку. Джим чуть прижимается щекой к щеке: - Если воткнуть сюда спицу... Себ длинно выдыхает. - Да... Не отпуская пальцем этого места Джим поднимает лицо. Глаза горячечно вспыхивают. - Смотри-ка, работает! Брови поднимаются выше, по губам ползет сначала влажный язык, а потом по-детски восторженная улыбка: - Я вспомнил это, прямо сейчас, Басти... Представляешь? Джим отворачивает голову в сторону и вдруг с почти звонким плевком отправляет на пол изжеванную резинку, оставившую на его языке привкус химического заменителя клубники. Он только начал. *** Он только начал. Но у Морана уже ведет голову. Джим усаживается на него верхом, точно туда, куда он усадил бы его сам... но черт-черт-черт! – все-таки пара брюк и пара джинсов – это слишком много... когда они – между... Зато сверху они уже раздеты, и Мориарти, почти невесомо прихватив жилистые запястья тонкими пальцами, разводит руки Себа в стороны, как крылья. И прижимается плотно, кожа к коже – этими самыми руками, плечами, грудью, замирает, а потом отрывается, прикрывает глаза и начинает танец наощупь... Бодается лбом в плечо, притирается к напрягшемуся бицепсу виском, скулой, тянет запах с его кожи так, что Морану кажется, будто от него сейчас полыхнет жаром... Дьявол, он чувствует себя, как тлеющий трут, и прогорает болезненными искрами там, где его касается Джим... Джим, который потирается носом о ямку между ключицами и щекой о его грудь. Джим, который влажно дышит и широко лижет его сосок, а потом жестко втягивает его в рот, зажимая напрягшийся кончик зубами, вырывая короткий стон... отпускает и прикусывает снова... Джим, который собирает языком и губами проступивший на коже едкий горький пот и все так же, закрыв глаза, растирает эту горечь, своим языком – по его губам... Себу жарко, мало воздуха и больно, потому что стояк упирается прямо в жесткий джинсовый шов. Но когда тонкие пальцы гладят полосы шрамов на груди и боку, он готов гореть, задыхаться и мучиться этой болью столько, сколько захочет Джим. *** С закрытыми глазами ощущения острее. Вот здесь пальцы доходят до конца самого длинного, неровно затянувшегося рубца, чуть ниже – и да, вот она, изящная реберная дуга над вздрагивающим запавшим животом. Это потому, что второй рукой Джим гладит любовника по широким напрягшимся пластинам грудных мышц, то и дело соскальзывая вбок, проходясь краями ногтей по странной эрогенной зоне Себа – узкому участку нежной кожи от подмышки до третьего ребра. Стоит задеть его здесь, и он просто «встает» на лопатки, выгибаясь всем торсом. И мышцы на животе начинают пульсировать, дрожа и то расслабляясь, то проступая жесткой броней пресса... Джим царапает снова и улыбается сам себе, в темноте под закрытыми веками картинка такая же яркая, как наяву под ладонями. Он и сам уже трется о давно затвердевший пах Морана, и на какие-то секунды их тяжелое дыхание вдруг совпадает, как и неожиданно ставшие ритмичными встречные движения: джимова зада и бедер Себа... И, может, поэтому тот решает, что можно... Но Джим, и вправду как глухая змея, улавливает колебания воздуха от только двинувшейся в его сторону руки. - Не-е-ет, Басти... Он впивается ногтями в кожу, прямо в чувствительное подбрюшье, вырывая у Морана придушенное злое шипение. - Разве я тебе разрешил? Но сам сползает ниже, чтобы дернуть, наконец, болт и молнию на джинсах, запустить пальцы под белье, во взмокшие волоски паха, нащупать крупный, мокрый от смазки член и сдавить... *** Вот теперь Себ рычит. От жесткого захвата, от боли, от сладких судорог, скручивающих бедра, - и от бессилия. Эта покорность неправильна и опасна, она – против всех инстинктов, которым он привык доверять, только им – больше ничему! Но оказывается, бывает так, что верх берет совсем другой инстинкт... Моран прекрасно знает эту игру. И он будет подставляться под ласковые, нежащие пальцы, которые в любой миг могут превратиться в беспощадные когти и сорвать его почти с самого пика. Он даст себя раздеть и не двинется с места, пока Джим сам не скинет остатки одежды. Он будет терпеть, вцепившись в простыню, трещащую под его пальцами, и ждать, ждать, ждать... пока по его ладони не пройдется с нажимом большой палец, и это будет приглашение. Нет, Джим не станет покорным с этой секунды. Но теперь он будет требовать броска на измятую, влажную постель, и переворота в коленно-локтевую, и стального тычка между лопаток, заставляющего распластаться грудью по кровати, широко развести ноги и выгнуть поясницу. А еще меток-укусов по плечам, и жестких пальцев в задницу, и мозолистой ладони на своем налившемся стояке, и все это будет длиться и длиться, пока он вдруг не застонет протяжно и тонко, не заскулит, пульсируя растянутой дыркой, выпрашивая уже совсем другого... И тогда Себ толкнется в него своим давно горящим членом, сразу на всю длину, и сразу взяв быстрый темп, вколачиваясь по-животному грубо, резко и уже без остановки до самого конца... И наградой ему будут длинные, почти жалобные стоны, и жадные толчки навстречу, и короткие вскрики, перекрывающие его собственные, рычащие на низких басах, и фееричный, вышибающий воздух из легких и последние силы из тела оргазм, один на двоих, потому что никто не умеет отдаваться, как его Джим... *** У них бывает все совсем по-другому. Потому что одно и то же – это скучно. Но сейчас, когда оба лежат, еле переводя дыхание, мокрые и обессиленные, Джим точно знает – нужно было так. Перед тем, как все взорвалось, закоротив вселенную на несколько долгих секунд, он видел совсем другую вспышку. Почти невидимую в ярком солнечном свете. Почти неслышную в обычном городском шуме. Убивающую почти мгновенно. Один выстрел. У снайпера не бывает второго. Он медленно поворачивается лицом к Морану. - Завтра поедешь и привезешь мои вещи. И достанешь винтовку, с которой пришел ко мне. - Хорошо. Джим гладит его лицо и улыбается: - Ничего не спросишь? - Ты сам скажешь, когда захочешь, босс. - Умница. Он соскальзывает с постели, встает, томно вытягиваясь всем телом, и бросает через плечо: - Пока я в душе, перестели, я в этом болоте спать не стану. Себ неслышно фыркает и прикуривает сигарету. Душ и Джим – это небыстро.