Эллипс рассеивания

По дороге домой, на Бейкер-стрит, Джон размышляет. Подленькая идейка, что Себ искал и говорил с ним не по собственной воле, а по указке нынешнего... бойфренда... отвергается им с благородным негодованием. Нет, не потому, что Моран не способен на подлость, еще как способен! В этом смысле их тандем с Мориарти просто идеален, думается Ватсону. Напор, как у танка. Прямолинейность, как у снайперской пули. Подлость, помноженная на честность... Да твою ж мать... Вот он весь в этом, чертов Себастьян Моран... И в груди у Джона опять давит от тревоги. Которую почему-то не удается успокоить мыслью, что не пришибет же Мориарти любовника просто за встречу... Даже если узнает. А он и не узнает! Правда, вот в это Джон и сам не верит... Перед глазами, как живое, лицо с дикой, полубезумной улыбкой. Бешеный взгляд прямо в центр черепной коробки собеседника и выразительно изогнутые тонкие брови: зачем убивать? Поиграть всегда интереснее! И тут Джона передергивает ознобом. Черт... Но додумать сию перспективную и жутковатую мысль он не успевает. Ибо рядом плавно тормозит черное авто. О! Ну, конечно, как всегда... Почему-то Ватсон даже не удивляется, когда видит Антею с неизменным блэкберри, строчащую очередное послание, ну кому же, как не вездесущему мистеру Британское правительство. Но, как и всегда, замирает, дожидаясь, пока красотка оторвет взгляд от экрана и ослепительно улыбнется: - Джон. - Добрый вечер, Антея. Еще одна улыбка, и она уже снова ныряет в телефонные глубины, привычно отступая на шаг, чтобы он первым сел на заднее сидение. Садится следом и, не глядя, захлопывает дверцу. Первые пять минут они едут в обычном же молчании. Джон даже усмехается про себя, надо же, у них с Антеей уже имеется свой неизменный ритуал... Продолжим. - Есть смысл интересоваться, куда меня везут? Короткий взгляд, милая улыбка: - Никакого. Джон. - Ну ладно. Правда, на сей раз никаких странных пустынных складов, да и к чему? Мистер Холмс-старший давно уже предпочитает встречаться в куда более удобных, комфортных местах. Например, в своем клубе. И Джон не станет отрицать, что сидеть в кресле у камина в отдельном кабинете гораздо приятнее, чем стоять в промозглом полуподвальном помещении с аварийкой вместо света. - Добрый вечер, Джон. Тщательно выбрит. Идеально пострижен. Неизменно невозмутим и приветлив. Ну... Почти всегда. - И вам, Майкрофт. Ватсон усаживается в кресло и бросает взгляд на столик, стоящий между ними. Ага. Виски в тяжеленном прямоугольном графине, два бокала, куда уже налит жидкий янтарь, и тарелочка с бисквитами. Элегантное движение холеной руки: - Угощайтесь, прошу вас. - Благодарю. Но ведь вы меня пригласили не полакомиться выпечкой, полагаю? - Как вам будет угодно, Джон. Но я бы на вашем месте от выпивки не отказывался. Ватсон коротко кашляет. - Что, на сей раз все совсем плохо? Майкрофт улыбается. Как всегда, строго в рамках этикета. Потом берет свой бокал, отпивает глоток, но не ставит на столик, а продолжает держать в руках, глядя на слабо потрескивающий камин. - Не поделитесь для начала, о чем была ваша беседа с мистером Мораном, Джон? Бывший капитан Пятого Нортумберленского полка смотрит в большое окно с маленькими квадратиками стекол в старинном свинцовом переплете. - Это было... личное. Хочется добавить: если вы понимаете, что это такое. Но Джон ловит себя за язык. Соревноваться в острословии и подколках с Холмсами? Увольте... Он уже достаточно долго наблюдает, как мастерски, всего парой фраз, Шерлок может размазать кого угодно. Но что-то подсказывает, что если Майкрофт всерьез поставит себе такую цель, то ему хватит и пары-тройки слов. - Личное... – задумчиво вторит мистер Британское правительство, впрочем, не глядя на собеседника. – Насколько личное, Джон? Собирались ли вы рассказывать об этом моему брату? Джон чувствует, как вспыхивают щеки. Ну да, никаких сомнений, что всю возможную информацию о нем собрали, и уж армейский... ну... роман тоже занесен в карточку с его данными. - При чем тут Шерлок? Глаза Майкрофта изучают его, Джона, лицо секунд десять, прежде чем он заговаривает снова. - Несмотря на мой опыт, а поверьте, дорогой Джон, он велик, иной раз все еще удивляюсь, как люди могут существовать с таким немыслимым сумбуром в голове. И в такие минуты сочувствую Шерлоку. Механизмы социальной адаптации у него отключены, как излишество, а находиться в окружении тех, кто практически не умеет пользоваться таким полезным инструментом, как мозг, ему приходится почти постоянно... Ватсон чувствует, как внутри вскипает волна гнева. - Не думал, что между нами дело дойдет до оскорблений, Майкрофт. - Простите, - задумчиво и немного даже меланхолично парирует тот. – Поверьте, я вовсе не собирался вас оскорблять... Некрасивое, хоть и выразительное лицо, повернутое сейчас к Джону остроносым профилем, неподвижно. Чересчур проницательных серых глаз не видно, и, может, поэтому легко разглядеть горькую морщинку у тонких губ. И в который уже раз Джон думает, что ведь старший Холмс, похоже, вообще, совсем и беспросветно один... А еще, что этот воплощенный идеал джентльмена до таких пошлых оскорблений вряд ли опустился бы. А значит... а что это значит? Похоже, что в кои-то веки Майкрофт Холмс не удержался и высказался откровенно? Это... хорошо? Или совсем плохо? - Не надо так громко думать, Джон, - слабо улыбается старший Холмс. – И сразу так о многом. Я не собираюсь упрекать вас за эту встречу... - С какой стати? – неожиданно, пожалуй, даже для себя возмущается Ватсон. - Я знаю, что инициатором были не вы, - продолжает тот, словно этой реплики и не было вовсе. – Уверен также, что всю важную информацию не личного характера вы передадите Шерлоку. Может быть и мне? Короткий взгляд. - Нет? Я понимаю. Постарайтесь успокоиться. Мне нужно рассказать вам кое-что, и я хочу, чтобы голова у вас была ясной. Джон машинально отпивает виски, отличного, к слову сказать. Глубоко вздыхает, словно прочищая легкие перед прыжком в воду, и говорит: - Я готов. *** Себ любит движение. В любом виде. Поэтому отогнав машину на мойку, остаток пути с удовольствием проходит пешком. Заходит в супермаркет, кидая в тележку пару кусков мяса, которые можно быстро пожарить, и пакет картофеля-фри. Ерунда, конечно, фри готовят в сетке, в кипящем масле, но и на сковородке сойдет. У кассы просит еще блок сигарет. Подходя к дому, вспоминает ошарашенное лицо повернувшегося на его голос Джона и весело усмехается. Пожалуй, в тот момент он понимал Джима с его тягой к пышному антуражу... Хотя его, Морана, антураж и вышел по-армейски скупым, но ведь эффектным! Хочется поднять голову и посмотреть в окна квартиры, но старая выучка сильнее. Не показывай, куда идешь, даже если уверен, что всем на это похуй. А потому заходит в подъезд, не заметив как Джим отпускает слегка отведенную занавеску, из-за которой смотрел на улицу. Лифтам Себ тоже не особо доверяет, поэтому легко шагает через ступеньку по лестнице, да и мышцы полезно нагружать. В полупролете от своей площадки привычно притормаживает и чуть тянет носом воздух. Сам он этого не замечает, но привычку пользоваться всеми дарованными природой органами чувств уже ничем не искоренишь. Все тихо. Ни одного постороннего предмета, звука или запаха. Он достает ключ, беззвучно поворачивает его в замке, спокойно шагает в темную прихожую, - странно, неужто босс спать устроился в такую рань? – и чувствует как в долю секунды шерсть на загривке встает дыбом... Кто-то за спиной... И получает зверский удар под колени, не падая на пол только потому, что в тот же миг шею захлестывает удавка... Ярость такое приятное чувство! Оно накатывает большой волной, и тут главное не сопротивляться, а седлать эту волну, тогда тебе обеспечен выносящий мозг полет. Джеймс не катался на серфе, но, говорят, ощущения примерно те же. Только оставаясь на земле можно получить бонусы, которые тебе не подарит никакая вода на свете... Он в ярости, и чувство это огромно и всеобъемлюще. Оно застит глаза красноватой пеленой и удесятеряет силы, шепчет на ухо и хохочет эхом в голове, пружинит каждый мускул, наливая его жаждой – рвать! Но Джим не был бы Джимом если бы не рассчитал все, прежде чем отдаться на волю такого сладкого безумия, за последствия которого отвечать не ему! Часа хватает, чтобы подготовить все в прихожей, еще минут сорок он стоит у окна, а увидев уверенно и легко шагающую фигуру, мечтательно улыбается, подходит к входной двери и аккуратно гасит свет. Этому удару под колени его учил сам Моран... И с размаху вламывая ногой, Джим ощущает первый накат волны, и сразу же второй – накидывая на тигриную шею – нет, не струну, он же хочет его не убить, а поймать! – а прочную стальную цепь с тонкими длинными звеньями. И даже сквозь второй накат ощущает восхищение этим зверем, унюхавшем опасность не иначе, как своей полосованной шрамами шкурой, захлест петли не занимает и пары секунд, а Себастьян успевает отшвырнуть сумку и подставить под удавку пальцы левой руки, втиснув их между цепью и шеей, а взмахом правой пытаясь достать врага за спиной... Но нет, мой дорогой, теперь бесполезно, думает Джеймс и оскаливает зубы с коротким смешком: - Привет, Тигр! Наступает Морану на голень, давит всем весом и обеими руками вздергивает его за шею вверх, затягивая цепь туже и вырывая клокочущий хрип. Слух словно тает, звуки продираются сквозь плотную вату, и Себ точно знает, что сейчас на шее у него вздуваются пережатые вены и жилы, а кожа стремительно краснеет от прилива крови. Легкие судорожно трепещут, горло пульсирует, пытаясь добыть воздуха, пальцы режет, но это не боль, пока еще нет... В голове стремительно мелькает и гаснет мысль: он отлично стреляет с обеих рук, только доведется ли теперь с левой... - Привет, Тигр! Хорошо, что это голень, а не лодыжка, ее сломать легче, и этот голос... Себ чувствует, как цепь рывком идет вверх, и в глазах темнеет... Но провалиться в обморок Джим ему не дает, приводя в себя пинком в поясницу. Черт, а ему нравится, как гибко подается вперед тело под ударом, и только, чтобы увидеть это еще раз, Джеймс бьет снова. Сейчас в нем силы не меньше, чем в его снайпере, Джим любит свое безумие не только за безграничную свободу для мозга, но и за восхитительное ощущение мощи... Он тянет цепь еще выше, совсем чуть-чуть, почти незаметно, но подходя к той грани, за которой для Морана наступит провал в никуда. Вот теперь зверь пойман. Джим легонько толкает носком ботинка многострадальную поясницу и, уловив слабый хрип, наклоняется к уху Себастьяна: - Мне бы стоило не ребра тебе пересчитывать, а по яйцам врезать, кобель! Вот тогда бы ты поскулил с полным на то правом... А так, мой сладкий, это как-то даже несерьезно... Он стоит слева, со стороны пойманной цепью руки, и как бы не силился Себ дотянуться до него, ни черта не выйдет. Он может только задыхаться на удавке, как щенок, и слушать... - Зачем ты позвал своего Джонни-боя на свидание? А, Моран? О чем вы там чирикали, два голубка? Или ты продать меня решил? Шипящий голос, оказывается, умеет вспыхивать алым, как и глаза Джима... - Сколько, интересно, ты попросил бы за меня, а, Б-а-с-т-и? Говорить он не может, но пытается помотать головой: нет! - Нет? Не продавать? Сдать? Опять нет? Какого ж хрена тебе понадобилось и с какого хрена я должен тебе верить? Старую любовь вспомнил? Натяжение чуть слабеет, и Себ успевает сделать два-три глотка кислорода, прежде чем цепь снова туже схватывает шею. - Ей-богу, Ба-а-асти... Даже не знаю, чью шкуру мне хочется исполосовать больше, твою или твоего дурачка-любовничка! Мориарти наклоняется так, что теперь Моран видит его лицо, сбоку, расплывчато и нечетко, но все же... И широкую улыбку видит тоже. - Знаешь, я придумал... Наверное, лучше всего будет, если ты сейчас получишь от меня... а твой дружок Ватсон потом – от тебя, а? Клевая мысль, Басти! Так и сделаем! Вот теперь его душат, безжалостно, всерьез, и, задыхаясь, Себ не сразу понимает, что тяжелые густые вспышки перед глазами – это еще и удары, по ребрам, в живот, по почкам – и от этого следующая вспышка расцветает ярким салютом... Воздух... Перекошенное лицо Джима с горящими, совершенно черными глазами... И удар кулаком точно в челюсть, от которого Себ, наконец-то! – падает на пол, потому что Мориарти отпускает цепь. Он лежит, почти не двигаясь, только пальцы тянут стальные звенья, чтобы освободить шею. Джеймс поддергивает идеально отглаженные штанины и присаживается рядом на корточки. - Ты пойдешь туда, куда я скажу. И сделаешь все, что я скажу. И если я прикажу стрелять в Джона Ватсона, ты выстрелишь. Иначе, Басти, труп – ты. *** Повесив в прихожей пальто, Джон быстро поднимается по лестнице и толкает дверь. Как он и думал, его гений сидит в кресле у холодного камина в позе фараона на троне. Ясно. Не ел, не пил, сидел с открытыми глазами и бродил в своих чертовых Чертогах. Ватсон осторожно присаживается в кресло напротив и негромко зовет: - Шерлок. Но прозрачные бирюзовые глаза его не видят. Джон вздыхает, привстает, дотягивается и дергает детектива за рукав. - Шерлок! - Что такое, Джон? Как будто только что проснулся... Не испуган, растерян. Ватсон еще раз заглядывает ему в лицо, убеждаясь, что его точно слышат, и спрашивает напрямую: - Шерлок, какого хрена ты пытался отравить Мориарти?