To wake. To dream. To see the stars.

Это началось с [удалено]. Что ж, может это действительно происходит. Это несколько.… Сбивает с толку. Он помнит запах чернил, старой бумаги и краски. Запах скипидара – тяжелый, почти кислый. Звук движения кисти и пера по холсту и бумаге. Движение стилуса по планшету. Стук пальцев по клавишам. Ощущение антисептика в воздухе. Пузырящиеся колбы в гробовой тишине. Правда в том, что он действительно не знает, где же все это началось. … Надо начать сначала. (Снова и снова и снова и сно-) Все началось с идеи. С того, от чего и появляется любая вещь. Идея, что он нашел, зародилась в пустом пространстве, и просто повезло, что фон был белым, черным или же серым. Но для него все было черным. Он устал и хотел спать, как обычно, даже когда появился здесь. Сначала ничего необычного, лишь смутное ощущение того, что он получает(или же возвращает?) некую форму, что еще явно не закончена. Он вспомнил бытие кем-то еще, однажды; может быть, несколько знакомое. К тому времени, когда он, все же, открыл глаза полностью, он уже отличался от того, кем он был раньше. Так или иначе. У него пока не было способа физически увидеть все отличия. В один день начался снег. Это был достаточно ленивый феномен, который, как ни странно, медленно, но передвигался к нему. За несколько дней это не двинется и на миллиметр. Он сворачивается калачиком и наблюдает за приближением феномена. Любопытно. Он подумал о звездах и их образ, далекий и расплывчатый, появился в его голове. Когда белые крапинки стали ближе, он обнаружил, что это был вообще не снег. Они были слишком большими; слишком широкими и слишком тонкими. Шуршащий звук «снега» в его руках окончательно изменил его мнение о том, чем он все это время представлял это. Бумага, полагает он, после чего выпускает лист из рук, почесывая череп. Странно. На ней ничего не было. Просто пустая, совершенно белая. Даже ярче, чем его кости. По крайней мере, на данный момент она была такой. Но, тем не менее, это уже было чудом! Что-то новое! Другое. Но… После этого все равно ничего не изменилось. Он все так же много спит, и все еще ничего не происходит. Ничего ничего ничего ничего- А потом- Потом- Каракули. Несколько непонятных линий, сплетенных воедино. Он трогал эти сухие чернильные строки так часто, как только мог, с таким неподдельным, непонятным волнением. Ведь, в конце концов, они смогут стать чем-то большим. В один прекрасный день эти каракули стали бы прекрасной картиной, подумал он. Но каждую чернильную линию пришлось бы чуть править с помощью карандаша и ластика. Убирать углы и слегка потирать края. Размазать тени и… Кофейные пятна? Сок? Вода? Он вновь почувствовал себя маленьким скелетом, что впервые наблюдает за магией вместе с [удалено]. Он спит, и, каждый раз, просыпаясь, он чувствует, что что-то словно изменяется в нем, добавляется что-то новое. Что-то… Узнаваемое. В один день он достает из кармана одну из бумаг и начинает смеяться, пока не беспомощно падает на пол. Это же Папирус! думает он. Ностальгия. - Кто такой Папирус? - Он спит. Беспокойный. Сердитый. Его глаза горят. Кости дрожат и болят, а сам он чувствует такую боль и грусть, и… и… и- Его брат, Папирус. Он высок и шумен. И… Он умирает и умирает и умирает и никогда не помнит этого, за исключением- За исключением- Рисунок закончен рядом с ним, но он даже не хочет посмотреть на него. Он идет куда-нибудь, в надежде уйти как можно дальше от него, но, в конце концов, он вновь стоит перед ним. Казалось бы, он мог с легкостью потеряться здесь, но невидимый след все время приводит его обратно. Он берет рисунок в руки много раз, мнет его и пытается выбросить. Но, на полпути, он все же останавливается, распрямляя его и касаясь нарисованного чернилами лица брата в странной одежде. Ему кажется, что в этой картине есть что-то другое. - Он спал, а кошмары и мечты стали нежеланными посетителями в его сне. - Царапающее слух эхо в пустом пространстве вокруг него, сильное и стойкое, словно вырезанное в камне. Приглушенный звук шепота. Он несколько раз ворочается, после чего чувствует, как в его глазу что-то загорается непонятной магией, после чего он видит, как возле него появляется странная область, которая раньше не существовала. На земле, рядом с ним, волочатся завитки букв, четкие и яркие. Рассеянно, склеивая написанные слова вместе, он начал читать. - А потом и попросту не смог остановиться. - Руки его уже чесались, а душа пульсировала ярко-голубым цветом. Мир стал собираться воедино и пока лишь были туманные формы, чтобы точно идентифицировать его. Он сидит перед картиной с изображением своего брата и смотрит, как слова несутся друг за другом по кругу, образуя вихрь с ним в середине. Различные чернила, многие из которых были совершенно разных цветов. Наброски, вначале незавершенные, а затем все лучше, лучше и лучше. Он вспоминает имена и лица, хотя их наряды уже иные. Андайн, Альфис, Папирус(Великий! Самый лучший и самый крутой брат!), Гриллби, Ториэль, Асгор. Фриск. Флауи. Чара. Он замечает, как пустые точки формируются в звезды на земле, а законченные – становятся кометами, кружащимися вокруг планет, пока, наконец, на самой вершине не появляется оно. Название, в котором расцветали четырехконечные звезды: «Outertale.» - Медленно, еще одна снежинка становится еще одним листом бумаги, устраиваясь в его руках, словно он ведом(соединен) передвижными цветными строками. В тот же день, он клянется, что смог почувствовать сильное влечение в своей душе, острое и сильное, но, в то же время, такое теплое, что магия сама собой вырывается на его скулы, показывая его восхищение. Он движет это к себе, чтобы еще некоторое время посмотреть на это, на какую-то новую версию тех, о ком он заботится больше всего, перед тем, как вновь посмотреть на плавающие бумаги в небе, с интересом, не без трепета, размышляя о том, откуда, хотя бы примерно, все они появились. - Блокнот, с крепкой обложкой с обоих сторон, полный чистых, белоснежных листов, появляется тогда, когда он только подумал о нем. Ошеломленно, он все же берет его в руки, тратя немного больше времени на то, чтобы найти что-нибудь, чем можно было бы писать. - Он начинает делать заметки в нем по странной привычке, о которой он не знал, что таковая у него вообще есть. - Во-первых, он называет их альтернативными таймлайнами. Различные ответвления от того, что, как он предполагал, являлось оригиналом. Первый, картина которого накрепко закрепилась в его собственной памяти, со своей собственной историей, которая часто разветвляется, но никогда не отклоняется слишком сильно от основы. Некоторые из этих таймлайнов, похоже, основаны на чьем-то сделанном, достаточно сильном, выборе, чтобы разделить и вызвать абсолютно разные результаты. Но это слово не очень сильно подходит. Таймлайны. То, что дождем сыпалось на него, не всегда так просто классифицировать. Эти изменения часто заходили за рамки выбора и, вместо того, чтобы менять лишь весь мир, чаще меняли и общества и его действия. Это… Как действительный мир. Это вселенные. Бумага напоминала снег при падении, но то, как их было много, напоминало ему о звездах, часто воображаемых и покрашенных. Таких, что находятся вне его досягаемости из-за того, что они еще слишком высоко. Намного позже, наполненный надеждами и, страница за страницей, полный его собственными набросками, помеченными как то, что он увидел сам. Он зачеркивает на обложке блокнота уже неподходящее слово, и, с гораздо более аккуратным почерком, заменяет его словом получше.

А Л Ь Т Е Р Н А Т И В Н Ы Е В С Е Л Е Н Н Ы Е Сборник, часть первая.