Закопай меня

Слэш
R
Завершён
2124
автор
Размер:
13 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Запрещено в любом виде
Награды от читателей:
2124 Нравится 56 Отзывы 354 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста

I tried to be someone else, But nothing seems to change – I know now: This is who I really am inside. (c) Thirty Seconds To Mars, “The Kill”

      У Тимура на пятнадцатом году жизни произошло счастье: мать написала ему e-mail с предложением улететь в Штаты на всё готовенькое.       Тимур, проживший десять лет сознательной жизни в однокомнатной квартирке спального района с бабкой, а пять лет до этого мотавшийся по непонятным уголкам города в компании молодой матери, слушал, как бьется очнувшееся от пятнадцатилетней спячки сердце, и перечитывал строчки снова и снова:       «… конечно, я пойму, если ты откажешься — у тебя там друзья, девчонки тебя все знают…» — писала в порыве дружелюбия мама с другого конца планеты.       Друзей у Тимура не было. Не смог нажить за пять лет существования в ночлежках со знакомыми матушки, а последующие десять тратил на отработку самообладания, чтоб бабке не пришло в голову, будто его стоит отдать в приют. Меж тем она грозилась, не единожды, и это подтачивало нервы Тимура посильней проблем в школе. Там, кроме пятерок и дипломов с Олимпиад, он нажил себе только врага.       Одного, зато какого! Козлов Стёпка, одноклассник, на голову превосходивший Тимура по росту и точно также на голову отстающий в успеваемости. Козлова вечно ставили Тимуру в «опекаемые», чтоб Тимур его «подтянул по азам».        — Основам арифметики и алфавиту научить, что ли? — язвил Тимур, за что получал в коридорах знатных тумаков, потому что класс ржал от его шуток, а Козлов, стало быть, бесился.       Не заладилось у них с первого класса, с линейки, а потом пошло по накатанной. Когда модно было бить друг друга портфелями, класса эдак до пятого, Козлов бил портфелем. Когда стало круто ходить на секции каратэ и мутузить ногами, Козлов пошел на каратэ и стал мутузить. К девятому классу ему в голову стукнула (Тимур считал, что удар этот выбил остатки мозгов Козлова) светлая идея пойти на бокс. Хоть на бокс никто Стёпку не взял, зато взяли в спортивный зал, где старшие ребята, уже студенты, показывали двухметровому амбалу, куда надо бить так, чтоб не было видно. И Козлов научился бить так, что Тимуру не с чем было ходить в травмпункт.       «… здесь большой дом, у Джоди есть газонокосилка, а молоко нам приносят под порог каждое утро, представляешь?»       Тимур покупал молоко раз в три дня по бабкиной указке и ненавидел его, а стричь газоны подвизался на лето, но платили убого, так что бизнес не задался. Зато «большой дом» обрадовал его несказанно, глаза загорались каждый раз, как он перечитывал заветное предложение. Тимур даже испугался, что бабка заметит этот свет и отберет у него компьютер, потом маму и даже Штаты. Изымет, как мороженое до супа, и погрозит пальчиком.       Компьютер она уже отбирала, но дело было давно, и с тех пор Тимур научился вставать посреди ночи, пока бабка спала, сидел там до рассвета, потом засыпал и просыпался уже к нужному для уроков времени. Беспокоило его в этом только вечно заспанное состояние, да оглушительный храп, под который не то что неприличные картинки, а даже вполне невинные детские мультики смотреть было невозможно.       «… поступишь здесь в хороший вуз, тут все по талантам, как сдашь — так устроишься, не то что в вашей России…»       Удивляясь, как за десять лет матери удалось отдать ему целую Россию, Тимур с иронией представлял себя американцем. Кем он там будет? Изгоем-ботаником, как здесь? Или звездой школы? Мальчик со странным акцентом, загнанным видом и синяками под глазами — это теперь в Штатах модно? Когда процветал культ эмо, было модно, а теперь Тимур плохо ориентировался в том, что считали крутым. Его интересовала устаревшая миллион лет назад готика, он любил читать про вампиров и смотрел ужастики, заедая колбасой, а остальное было по боку. Какая разница, если, несмотря на любые твои попытки слиться с толпой или выделиться из нее, к обеду кости будут ныть от боли? Тут хоть голым ходи — без разницы, всё равно будешь бит.        — Чёй-то там пишут? — бабка, должно быть, издалека почуяв подвох в происходящем, нависла над монитором. Очков она не носила, хотя с её зрением следовало бы, так что Тимур перестал убирать с монитора даже фотографии голых мужиков — для Нины Петровны они были вульгарно одетыми женщинами.        — Мать пишет, что хочет меня забрать к себе, — скупо ответил Тимур, хоть ему и хотелось до ужаса разболтать все подробности письма.       Только не бабке — та не поймет. Изгадит всю мечту.        — Ой, гляди-ка, давно пора! — обрадовалась Нина Петровна и побежала к выходу из квартиры, вероятно, делиться новостью с подружками по скамеечке.       Тимур почесал затылок. Дилемма совсем не тянула на «быть или не быть?» Шекспира и оказалась до печального простой. В России у Тимура был только ненормальный одноклассник, избивающий при первом удобном случае, ужасные бытовые условия, пожилая бабка-маразматичка, да еще весьма туманные перспективы с вузом. Читать книжки про вампиров он мог одинаково хорошо на английском и русском, так что переезд не мог коснуться даже его хобби. Ну и за чем вопрос?       «Приеду, как только пришлешь билет!» — ответил Тимур в свойственной ему виртуальной манере восторженного оптимиста. В жизни он ответил бы: «Ну, давай». Интернет делал его речь эмоциональной, многогранной, полной дополнительных смыслов.

***

      Билет матушка прислала очень оперативно, но датой отлета стоял конец июня. Тимур забеспокоился, но потом пришло еще одно письмо:       «Не забрасывай школу! Привезешь справку от руководства, тебе здесь зачтут предметы. Не теряй год зря!»       Тимур опять почесал затылок. Штаты превратили легкомысленную маму в прагматичного и здравомыслящего человека. В том, чтобы закончить девятый класс в России, было действительно много смыслов, Тимур их оценил и одобрил выбор единственной родительницы.       Отца у Тимура не было, мама даже не стала спектаклей устраивать, так и сказала ему, пятилетнему:        — Не знаю, малыш, — и улыбнулась доброй, немного грустной своей улыбочкой.       Повзрослевший Тимур понял, что вариантов отцовства было, наверное, очень много, и ни один не устраивал молодую матушку, так что она оставила графу отца пустой, чем и подписала себе «смертный приговор» от Нины Петровны, которая была уверена, что у сына должен быть отец, иначе «вырастет мерзавцем, как его папаша».       Особого беспокойства отсутствие отца у Тимура не вызывало, но к несчастью это был один из тех пунктиков, что цеплял Козлова, и если совсем не было повода побить Тимура, тот выбирал беспроигрышную «безотцовщину».        — Лучше никакого, чем как у тебя, — огрызался Тимур и не уставал делать это каждый раз, превращая сцену избиения в ритуал. Сначала они ходили кругом, обзывая друг друга, а потом Козлов бил наотмашь, Тимур пытался увернуться, у него ничего не выходило, они валились на пол, Стёпка бил сильнее, оставляя на однокласснике невидимые следы боли.        — На будущий год обещали в секцию взять, — хвастался в последнюю учебную неделю Козлов перед классом. — Буду по груше работать.        — Лучше б ты кочерыжку до ума довел, — выцедил на это Тимур, незамедлительно получив оплеуху.        — Чё ты вякаешь там, а? На будущий год, считай, труп, — ответил Козлов. Тимур в его словах услышал отчаяние, будто трупом станет не он сам, безотцовщина Тимур Липкин, а его величество Стёпка Козлов. Потом отмахнулся от мысли и вспомнил, что мать обещала ему свою комнату, новый компьютер и парк аттракционов: «Настоящий, не как у вас».

***

      Десятый «А» отмечал линейку в парке возле школы, распивая по кругу двухлитровую бутылку дешёвого пива.        — А где Хлюпик? — спросил Козлов, окидывая взглядом кропотливо собранный собственноручно круг. — Я же просил его позвать.       Десятый «А», как по команде, стал переглядываться. Ребята хихикали, многозначительно шептались, и это бесило Козлова, как всегда, когда дело касалось их с Тимуром дел.        — Вы глухие? Тимур где, спрашиваю?!        — Чё ты хамишь-то? — взвизгнула Ленка Смирнова. Юбка от формы на ней была подвернута так высоко, что Козлов видел ярко-розовые трусы.        — Да не хамлю я, — раздражаясь ещё больше, выдавил он, делая глубокий вдох, как после неудачного удара, — нормально спрашиваю: где Хлюпик?        — Да его бабка в дурку сдала! — крикнул Петя Зайцев. Зайцева Козлов ненавидел от всей души, отмечать Первое Сентября не звал, и не был уверен, что не хочет набить ему морду.        — Тебя твоя не сдала, а его сдала? — набычился Стёпка, окинув злым взглядом круг. — Давайте колитесь уже, что с ним там?        — А чего это тебе так интересно, Козлик? — захохотала Смирнова.        — Да потому что все пришли, а он — нет! — рявкнул на неё Козлов. — Что ж ты тупая-то такая?       Смирнова сжалась и состроила такую гримасу, что Козлов понял — разревется. Он сам не понимал, как ему удавалось довести Смирнову до слез. Вроде и не говорил ей ничего особенного, а чуть что — сразу заливалась и сморкалась в платок. Как царевна из детских сказок.        — Его мать забрала в Америку, — сказал Кулёк. Фамилия у него была Окуличный, но Стёпке так понравилось прозвище Кулёк, что он даже учителей приучил.        — Куда?! — по инерции он крикнул на Кулька, но тот напор выдержал и даже ответил по существу:        — В Штаты, в Лос-Анджелес вроде. Мы с ним в июне говорили, он сказал, что на западное побережье. У них там дом, мать обжилась и его позвала. Ну, а он девятый закончил, справку взял и поехал туда.       Козлов кивнул, хлебнул пива и похлопал Кулька по плечу:        — Вот нормально же сказал! Сложно было сразу так?        — Да не, я бы сказал, — замялся Кулек.        — Да он врет! — заржала Смирнова. — Хлюпик, перед тем, как свалить, нам рассылку скинул. — Она хохотала всё сильней. — Написал, мол, как Козлик очнется, вы уж его там утешьте.        — Чего? — Стёпка уже понял, что запахло жареным, но не мог оценить, откуда.        — Да пошутил он просто, — объяснил Кулек. — Написал нам, что ты, мол, в него влюбился, а теперь вас будет разделять целый океан, так что…        — Убью! — двухлитровая бутылка пива расплющилась под ударом Стёпки, а потом он пинком отправил её на задворки парка.       Пока ребята смеялись за его спиной, он восстанавливал дыхание, как после плохого удара, и обещал себе, что больше никогда и никуда не пригласит Хлипкого.

***

      Спустя год на линейке Козлов по привычке высматривал Тимура. Сплоченная компания однокашников сообщила вожаку-Стёпке, что Тимур возвращаться не собирается, но для него это было вроде обряда. Каждый год, начиная с самого первого, он отыскивал взглядом Тимура, потом дожидался, пока тот останется один, подходил и хлопал по спине.       На первый год Тимур завизжал от испуга, как девчонка, а потом долго ругался, как сапожник, и этот контраст Стёпку поразил.        — Где научился? — пораженный, спросил семилетний Козлов.        — У бабки, — шмыгнул носом Липкин.       Каждое Первое Сентября, кроме рокового девятого по счету, год назад, они встречались на линейке, Стёпка хлопал, а Тимур пугался. Каждый год было весело, как будто запустить хлопушку на Новый Год.        — Слышал новость? — Кулек, возмужавший за последний год, прохрипел вопрос басом. Дождался отрицательного кивка и заявил, что Хлипкий возвращается на родину на следующей неделе. — Слышал, как директриса говорила с классной.       Козлов почувствовал, как опускается к асфальту перед школой его смелость.

***

      При первой встрече Америка Тимуру понравилась, особенно первые два месяца, пока не пришлось идти в школу. Подтянутый стильный Джоди любил матушку Тимура, но не настолько, чтоб оплатить частную школу, так что Тимуру досталась общественная, где в первый же день ему попытались продать презерватив за двадцать центов и косяк за пятьдесят.       Оглядываясь по сторонам, Тимур искал знакомые лица: Окуличного, Смирнову, даже туповатого Зайцева. Его устроила бы даже рожица Козлова, но вокруг были только Смиты и Эриксоны.        — Не переживай, сынок, со всеми бывает, — утешала матушка, когда Тимур отчитывался ей о проделанной в школе работе.       Он вспоминал, что бабке было не важно, даже когда на лице у Тимура свежий синяк наплывал на вчерашний. Прежде это воспринималось попустительством, а теперь, когда каждый вечер ему приседали на уши, он чувствовал, что раньше был свободен.       Приятный американский опыт исчерпывался возможностью пить кока-колу, питаться в кафетерии каждый день, гулять с собакой Джоди вечерами и неожиданным открытием своей сексуальности.        — Ты — гей, — заявил Тимуру чернокожий сосед по ряду на третью неделю.       Тимур от этого заявления потерял дар речи, а сосед по ряду отвел его в дальний район, завел в переулок и там путем нехитрых манипуляций доказал свою теорию. Тимур про себя назвал эти манипуляции «эмпирическим методом».       Матушке признаваться оказалось так просто, что у Тимура свело зубы от приторно-сладкой реакции:        — Ох, Тимми, какой же ты милый котёночек! — заявила она в ответ на роковую реплику, а вечером подарила Тимуру набор для вышивания.       Он понял, что мать так же далека от реальности геев, как и он сам, но, в отличие от мамы, ему нужно было понять, как жить дальше, потому что, если его сосед по ряду был в курсе ситуации и более чем нормально воспринял ее, все остальные в общественной школе были менее дружелюбны.       Спустя шесть месяцев Тимур понял, что бить могут по-настоящему больно, а ножевые ранения в общественных школах — обычное дело. Ему нравилось ходить туда, но это было любопытство адреналинового торчка, а не здоровый интерес к наукам. Тимур собирал сумку и клал туда бинты, антисептики, пачку ибупрофена и тональник. На дне сумки валялись презервативы по двадцать центов.       Тетрадь у него тоже была, но записывал он туда в основном собственные мысли о прочитанных книгах, потому что те вещи, которые проходили в общественной школе США его американские сверстники, Тимур уже благополучно изложил в своих многочисленных эссе на областных Олимпиадах.        — Сынок, как же ты упал? — сокрушалась матушка, если Тимур возвращался с новой порцией синяков.       Он садился в своей комнате на кровать и вспоминал жизнь в России, когда его бил только один парень.       Это было странно. Как будто Козлов выбил себе у остальных эксклюзивные права на избиение Тимура. Раньше задумываться об этом было некогда: он гадал, где бы купить молоко по скидке, чтоб хватило на новые шнурки. Теперь у него оставалась куча времени на размышления, и к концу учебного года он решился на неожиданный шаг.        — Я хочу закончить школу в России, — заявил он матери за семейным обедом, пока Джоди говорил со своим деловым партнером по телефону.        — Yeah, he’s cute and funny, — трещал Джоди, и Тимур заставил себя думать, что речь идет о собаке, хотя из-за состояния одежды и манер матушкиного супруга, у него возникли определенные подозрения.        — Ты с ума сошел? — ужаснулась матушка. — Здесь хорошо, тут у тебя все есть, а там — ну, что там ты будешь делать-то, а? Куда ни плюнь, везде нужны взятки, связи, а я теперь никого уже не знаю.        — Слушай, ты сама говорила, у меня там друзья, — соврал Тимур, — ты только присылай мне немного денег первое время, ладно? Бабка там совсем зашивается.        — Как зашивается? — оторопела матушка. — Я каждый месяц вам штуку отправляла! — глаза матушки начали округляться.        — Какую такую штуку? — не понял Тимур.        — I’m gonna ask him out, — продолжал трещать Джоди, но у Тимура теперь были проблемы посерьезней.        — Тысячу долларов, — матушка начала заламывать пальцы. Они всегда были хрупкими, и сейчас Тимуру казалось, что она причиняет себе невыносимую боль. — Каждый месяц, как уехала. Писала, чтоб она тебя хорошо кормила, заботилась.        — Откуда у тебя такие бабки? — ляпнул Тимур, а потом они оба прикусили языки и посмотрели на Джоди, потому что он сбивал их с толку.        — Я ей позвоню, — решилась матушка. — Позвоню и спрошу, куда она дела деньги.        — Ну меня-то ты могла спросить раньше? — опешил Тимур.        — Я спрашивала, — она улыбнулась своей фирменной грустной улыбкой, — как ты кушаешь, все ли у тебя есть. Ты писал, что все просто замечательно. Знаешь, как я радовалась?        — Ну отлично! — воскликнул Тимур. — Старая карга грозилась сдать меня в приют каждый божий день! А муж твой — педик!       Джоди, наконец, обернулся, прикрыл трубку ладонью и попросил их говорить тише.        — Я знаю, кто он, — прошептала матушка, наклонившись над столом, — и он знает, кто я. Нас все устраивает. У нас свой дом, никто к нам не лезет. Неужели ты не понимаешь?       Тимур раскинул мозгами и все понял: приглашение в Штаты, заботу Джоди, тысячи долларов каждый месяц. Проститутка и гей решили обеспечить себе дополнительную защиту, устроив бедному русскому мальчику интересную жизнь в славной стране.        — Да пошли вы! — крикнул Тимур и пошел к себе в комнату.       С этого дня вопроса о переезде больше не стояло, обсуждали только дату. Тимур перестал спускаться к ужинам, а на попытки Джоди «поговорить» реагировал экспрессивными и лаконичными жестами.       С собой он взял новый ноутбук, ворох одежды, а за неделю до отъезда сходил к чернокожему татуировщику и набил себе на шее, в области сонной артерии, красноречивое: «Fuck the system». Мастер долго смеялся над рассказом о том, как бабка в России заработала на Тимуре состояние, и предложил сделать пирсинг бесплатно:        — Гуманитарная помощь, — смеялся он, а Тимур охотно подставил ухо, нос и язык, так что последние семь дней в Штатах не разговаривал вовсе, ссылаясь на повязку во рту, хотя вполне мог бы это делать, возникни у него такое желание.        — Я тебя очень люблю, сынок, — сказала на прощанье мама, — и всегда буду ждать тут. И я пришлю деньги, обязательно, но не матери, а тебе.       Тимур вымученно улыбнулся — это делать было действительно больно, потому что в отличие от проколотого языка, нос действительно беспокоил его.       В самолете, закинувшись тройной дозой обезболивающего, как учил чернокожий сосед по ряду, Тимур вспоминал тех, к кому собирался вернуться. В первую очередь перед глазами вставала фигура Козлова, и к концу долгого перелета Липкину в голову пришла задорная идея.

***

      Первым уроком второй учебной недели стояла литература. Для Козлова обычно это означало много пустых фраз ни о чем, обидные реплики учительницы и едкие замечания Липкина, который знал о классической литературе, возможно, даже больше классических литераторов. Сегодня Козлов пришел на литературу заранее и сел на последнюю парту, чтобы обозревать свои владения и первым заметить, когда заявится позорно бежавший в Штаты Липкин.       Ребята потихоньку стянулись к своим местам, но когда Зайцев попытался занять первую парту в среднем ряду, Козлов рявкнул на него и велел занять другое место.        — Да не придёт он, дурачок, — захохотала Смирнова. — На кой чёрт мы ему сдались?       Козлов глянул на нее, отметил, что юбка стала ещё короче, и отвернулся обратно ко входу.       Липкин всё-таки явился, успел до звонка и до учителя, но Козлова это не обрадовало, а вызвало взрыв внутри живота. Он даже не сразу понял, съел ли на завтрак что плохое, или это от увиденного. На Липкине была тонкая светло-голубая рубашка, расстегнутая на груди до самого живота, распущенный черный галстук, потертые оборванные джинсы и здоровенные военные сапоги. Козлов прищурился, чтоб разглядеть получше, и увидел на шее слева «Fuck the system», потом кольцо в носу и пять серёжек в ухе.        — Ого-го! Глядите-ка, кто вернулся! — закричала Смирнова и стала хлопать в ладоши. Класс присоединился к ней, а Липкин не растерялся, отвесил пару шутливых поклонов, сделал один реверанс и бросил сумку на свое обычное место. — Как там, в Америке, Хлипкий?        — Езжай, Смирнова, тебя возьмут, — отозвался Тимур своим прежним голосом.        — Возьмут? — удивилась Смирнова.        — С такой юбкой-то? Сразу возьмут, даже в голову не бери, — ответил Тимур, хотя не оглядывался к Смирновой, пока разговаривал. Видно, запомнил. Или угадал.        — Не понравилось в Штатах? — крикнул с соседнего ряда Зайцев, но так, чтоб слышали все, хотя мог спросить нормальным голосом. — А тебя Козлов ждал. Да, Козлик? Весь истосковался, всё спрашивал, когда ты вернешься.       Козлов на галерке сжался от предвкушения. К нему пришла четкая и ясная цель: ударить Зайцева головой о парту на ближайшей перемене.        — Я по Козлову тоже скучал, — ответил тем временем Тимур и открыл учебник, как будто Зайцева не существовало. — По тебе вот, Косой, не скучал совсем. Там таких, как ты, валом.       Класс расхохотался, как это бывало часто, если препирались Тимур и Стёпка, но Козлова обожгло непонятной смесью чувств. Он уловил, что Тимур пошутил зло не про него, а про другого человека, и это, с одной стороны, не выставило его окончательным дурачком перед остальными, но с другой было все равно, как если бы Тимур…        — Опять поедешь? — учитель задерживался, так что Смирнова продолжила допрос.        — Куда? В Штаты? — Тимур листал учебник. — Не знаю, посмотрю, как тут примете.        — Да у Козлика, вон, руки уже чешутся, — продолжала Смирнова.        — У Козлика хоть руки, а у тебя, как всегда, язык. Тренируешься? — ответил Тимур, а Козлов на галерке неожиданно понял, что его защищают.

***

      Первую неделю Липкин ходил по школе, окруженный двухметровым свободным пространством. Учителя неодобрительно цокали языком, глядя на него, а ученики боялись приближаться. Козлов разглядывал Тимура на расстоянии и понимал, что дело не в татуировке, пирсинге или обуви, а в манере ходить.       Раньше Тимур шел так, как будто за углом его ждет удар. Так оно и было. И это бесило Козлова, как будто Тимур нарочно провоцировал его. Теперь было наоборот, теперь Козлов не знал, как подступиться. Ладонь жгло сразу два невыполненных Первых Сентября. Надо было просто собраться с духом и врезать со всей дури по спине, но удобного случая все не подворачивалось.        — Козлик, уже набил морду Хлипкому? — спрашивал на переменках Зайцев, за что получал неизменный тычок в бок.       Спустя еще неделю Козлов понял, что Зайцев временно заменяет ему Тимура. Зайцев даже стал ходить осторожно, почти как Тимур раньше, а на третьей неделе к Стёпке пришли родители Зайцева и сунули ему в фойе пять тысяч рублей за то, чтоб он, Козлов, не трогал их любимого сына.       Козлов стоял с пятеркой в руке и не знал, что ответить, пока рядом не оказался Липкин:        — О, Тамара Федоровна, здравствуйте! — воскликнул он, как ни в чем не бывало. — Что это вы тут делаете?       Рука Липкина легла на левое плечо Козлова, а сам Липкин повис на этом плече.        — Тёмочка, Петеньке скоро на медосмотр, он на подготовительные курсы идет, если кто увидит синяки, ведь на нас подумают!        — На подготовительные? — заинтересовался «Тёмочка», а его рука сползла ниже и коснулась левой ягодицы Козлова.        — Он уж так мечтает офицером! — воскликнула Тамара Федоровна.        — О, не переживайте! — воскликнул в тон ей Тимур, пока его ладонь перетекала обратно по спине к плечу Козлова. — Я прослежу, чтоб никаких синяков не было. Курсы — это святое. Я сам скоро на курсы пойду.        — Правда? — Тамара Федоровна выдохнула с облегчением. — Ой, как я рада! А ты куда пойдешь?        — Я пока решаю, — Тимур улыбнулся «прощальной» улыбкой, и чета Зайцевых скоро растворилась из фойе.        — Стёпа, ну зачем ты бьешь молодого офицера? — Липкин не позаботился убрать ладонь с чужого плеча, вместо этого развернулся лицом к Козлову и заглянул в глаза. — Он же гордость отечественной армии, надежда Родины, а ты его бьешь. Не стыдно тебе, Стёпа? — в глазах Липкина плясали чёртики, а Козлов не мог заставить себя сделать даже шаг, даже одно движение — его парализовало. Он вспомнил, что случилось минуту назад, представил, как в этот момент заходит кто-нибудь из однокашников, потом представил, как никто не заходит, и так его метало из стороны в сторону, пока Тимур не положил ему указательный палец на губы. — Вечером в гости приходи.       Когда к Козлову вернулась способность соображать, он выпалил единственное стоящее, на его взгляд, возражение:        — У тебя там бабка злющая.        — Там туалет есть, — ответил Липкин, отступил подальше и поправил одежду на себе уверенным, отработанным движением. — А бабка до вечера на скамейке зависает.

***

      Только на подходе к подъезду Липкина, куда раньше Козлов ходил, чтоб подловить ботаника и «разукрасить» с самого утра, Стёпа начал осознавать, что делает. В кармане у него лежала заныканная после уроков пятитысячная купюра, в голове царил полный сумбур, но хуже всего была эрекция, с которой Козлов худо бедно справился в единственной закрытой кабинке туалета, а потом понял, что все было насмарку — путь до дома Липкина был неблизкий.       Козлов редко анализировал собственную жизнь, в основном из-за того, что его обычным состоянием было желание начистить кому-нибудь морду, но еще из-за того, что все подобные мысли приводили к безысходной грусти. Теперь, перед лавочкой, где сидела вредная бабка Липкина, Козлов думал, какого чёрта собирается сотворить пятью этажами выше.        — Да просто посидим, делов-то, — сказал себе Козлов, и мысленно оттянул сам за ухо, потому что врать старшим — нехорошо.       Липкин открыл почти сразу, велел Стёпке разуться, кинул безразмерные тапки и жестом пригласил на кухню. Там стояла бутылка подозрительно карамельного цвета с большим количеством иностранных букв, и Стёпка принял бы её за коньяк, но всё явно было не так просто.        — Это виски, — заявил Тимур. — Мамин муж их держал в баре, я одну стащил.        — Это из Америки? — недоверчиво переспросил Козлов.        — Из Штатов, Америка большая, там еще Мексика есть, Канада…        — Не имей мозг, — оборвал Козлов, и когда Тимур замолчал, почувствовал себя на голову выше обычного. — Ты надолго вернулся?        — Черт его знает, — Липкин пожал плечами, достал из серванта рюмки, разлил виски и поставил одну перед Козловым. — Бабка меня на сто штук баксов нажгла, прикинь? Сидит на своей лавочке целыми днями, а туда же.        — На сто штук? — Козлов залпом осушил рюмку и не сразу сообразил, что ударило ему в голову: цифра или алкоголь.        — О чем и речь, — кивнул Липкин. — Узнать бы, куда она их дела, можно было бы ехать, куда захочу. Заплатил бы за учебу нормально, жилье бы снял.        — Да заливаешь ты все, — отмахнулся Козлов, а Липкин разлил еще виски, и после второй рюмки Козлова повело. Пиво он пил часто, но к водке притрагивался только под чутким руководством отца на праздниках, и ему всегда было гадко и противно. Виски наоборот согревал душу.        — Не заливаю, — Липкин распахнул окно, достал из кармана сигареты и… закурил. У Козлова отвисла челюсть. — На, возьми, это еще запас из дома. Бабка спалит — вонять начнет, так что я стараюсь не злоупотреблять.        — Ты ещё и куришь? — Козлов машинально принял сигарету.       Липкин взял зажигалку, щелкнул кремнем, поднес огонек к лицу Козлова, дождался, пока тот вдохнет поглубже, а потом выдал:        — Я ещё и трахаюсь.       Козлов закашлялся, и это насмешило Липкина — должно быть, подстраивал.        — Совсем сдурел, что ли?        — Я тебя просто так пригласил? — спросил Тимур, продолжая нависать над гостем. Сигарета в его пальцах лежала так, что было ясно: курит давно. — Мы даже туалет обсудить успели. Значит, дело вот какое. Помоги мне найти, где бабка прячет бабки, и треть твоя. Сколько найдем — треть отдаю на месте. Ясно?       Козлов еще раз закашлялся, потому что курил очень редко — это было вредно для здоровья. Единственным поводом были большие компании, где курящих считали крутыми ребятами. Тимур тем временем глубоко затянулся, выпустил тонкую стройку дыма, приблизился совсем вплотную и безо всяких ужимок и предупреждений поцеловал Козлова в губы.        — Это аванс аванса, — после поцелуя Тимур улыбался. — Полный аванс получишь, когда докурю. У меня осталось две пачки, на вес золота. Здесь хрен допросишься, никто не продает.        — Мне продают, — неожиданно для самого себя ответил Козлов.        — Ну, приноси, — Тимур продолжал улыбаться. — И сам приходи. А от Зайцева отстань, сломаешь ему ногу или руку, потом родители по судам затаскают. Нахрена тебе это надо?       Козлов отвернулся. Он не мог сказать, нахрена. Это надо было ему из-за того, что он не мог хлопнуть Липкина по спине, как десять лет назад, девять лет назад, и так каждый год, до прошлого.        — Ты куда после школы? — спросил вдруг Липкин, хотя Козлов не ответил на предыдущий вопрос.        — Работать пойду, — ответил Стёпа, не задумываясь — вопрос был решенным. — Работать и тренироваться.        — Ты спортсменом хочешь стать? — удивился Тимур.        — Спортсменом? — Козлов презрительно усмехнулся. — Надо очень писюнами мериться на камеру.        — Зачем тогда в зал ходишь?       Козлов дотянулся до бутылки виски и разлил им еще по рюмке сам, потом хлопнул свою и выдал:        — Там у ребят связи хорошие. Устроят сначала охранником, потом как пойдет. Пару раз предлагали уже сходить на нормальное дело, но я не могу — школу надо закончить. Отец сказал, если школу не закончу, он меня прибьет. А он такой, что прибьет. Он в детстве сестренку мою кочергой огрел — так бы и посадили, если б мать не вступилась. Школу закончу, найду хату, съеду, и буду…        — Тридцать штук зеленых, Стёпа, — оборвал его Тимур. — Пойдешь в любой вуз. Получишь какой угодно диплом, устроишься на работу и будешь грести бабки и трахать секретаршу.        — Не хочу я секретаршу! — возмутился Козлов, а Тимура это почему-то насмешило. — Пусть идёт на хуй твой офис, твой диплом, твой вуз и твои тридцать штук. Ты, Хлипкий, нихрена не понимаешь!       Тимур наклонился к Стёпе второй раз, поцеловал, а руки его, свободные от сигареты и рюмки, потянулись к ширинке.        — Ты чего творишь, Хлипкий? — процедил сквозь зубы Козлов.        — Нашел бы мне какое-нибудь новое прозвище, что ли, — ответил Тимур, но руки от ширинки не убрал, а добрался до самого ценного и теперь хитро улыбался, ощупывая чужие габариты.       Козлову это надоело. Он встал на ноги, пошатнувшись от головокружения, но быстро с ним справился и схватил Тимура за галстук, подтянув к себе.        — Ты стал наглый, — констатировал Стёпа.        — Я всегда был наглый, только раньше мне было не все равно, — поправил его Тимур, не обращая внимания на то, что Козлов душил его галстуком, только закашлялся, когда вышел весь воздух.        — И что изменилось? Татушку набил — крутой теперь?        — Мать бросила в пять лет, бабка наебала на бабки, отчим — пидорас, да и сам я не лучше. Ни друзей, ни девушки, ни знакомых, чтоб устроили на работу. Нахера париться? — Тимур продолжал улыбаться, а Козлов — вытягивать его на цыпочки за галстук.        — Ой-ой, как мне тебя жалко, бедняжка! — фальшиво тонким голоском выдал Стёпа. — Жил на всём готовеньком. Пришёл домой — суп на столе, сидел за компьютером, доклады приносил распечатанные. Каждый год новая форма, как экскурсия — Липкин первый едет.        — Я их зарабатывал, мудак ты!       Козлов выпустил Тимура, а тот размахнулся и залепил гостю пощечину. Звон разлетелся по всей кухне.       Козлов стоял, не шевелясь, а Тимур тяжело дышал, потирая шею. Они смотрели друг на друга до тех пор, пока Козлов не кивнул в сторону виски:        — Давай последнюю, что ли?       Половина бутылки оказалась в их организмах. Козлов чувствовал себя измотанным, но неожиданно счастливым, словно всё встало на свои места.        — Помоги, Стёпа, — попросил Липкин и стянул с себя галстук, отложив на стол. Козлов усмехнулся, заметив это — решил, что Тимур испугался. Но Липкин продолжил снимать одежду. — Если я их не нагрею сам, мне жить не захочется.        — Попроси кого-нибудь еще, Хлипкий, мне школу закончить надо, — ответил Козлов, но голос его не был уверенным, потому что Тимур за год отъелся и, наверное, не терял времени на физкультуре или чем там он занимался в Америке, отчего тело его выглядело вполне спортивно. На ринг бы не взяли, но Козлов представлял себе Тимура совсем не на ринге.        — Мне некого больше, — улыбнулся Тимур. И его улыбка была такой грустной, что у Козлова чуть не навернулись слезы. — Если не хочешь помочь с деньгами, закопай меня.        — Куда? — не понял Козлов. Он следил за тем, что Тимур делает, а слова скользили мимо.        — Куда угодно. На самое дно. Ты же меня бил раньше. Вот, отлично, продолжай в том же духе! Я не хочу так жить, понимаешь? Я не нужен никому.       Козлову захотелось сказать, что это неправда, но на Тимуре уже не было одежды, поэтому Стёпа сгреб чужие брюки, рубашку, уложил все это на чужую шею и так за шкирку вытащил Тимура из кухни в туалет. Виски превращал тело в вязкую массу, но одно Козлов помнил отчетливо: бабка у Тимура злющая.       В туалете Липкина развезло окончательно и он попытался разреветься, но Козлов хлопнул его по щеке, и тот пришел в себя. Завозился, начал помогать раздеться Стёпе.        — Ты мне поможешь?        — Тебе к врачу надо, а не за деньгами, Тём, — ответил Козлов.        — Зато у меня есть презерватив, — невпопад заявил Тимур. — Вон, в заднем кармане.       И пока Козлов возился с презервативом и гадал, какого черта он делает в чужом туалете, Тимур пришел в себя. На лице его улыбка снова стала хитрой.        — А теперь без жалоб, — сказал Козлов, разворачивая Тимура спиной к себе, — сам сказал, что трахаешься.        — Никаких жалоб, — кокетливо ответил Тимур, копируя интонацию Смирновой.       Эта шутка придала Козлову смелости, потому что, в отличие от Тимура и, вероятно, Смирновой, сам он трахался крайне редко и чаще всего не помнил, как делал это. Очевидцы рассказывали, что он делал это неплохо или даже хорошо, но память Козлова, пьяного от отечественного пива, отказывалась воспроизводить подвиги. Он представлял себе технику и догадывался, откуда что растет, не в последнюю очередь благодаря своему интересу к спорту, но в остальном не был ни в чем уверен.       Пока Тимур не пошутил голосом Смирновой. Он был гибкий и ухитрялся прижиматься к Стёпе даже в тесном пространстве туалета. Щеколда была задвинута, а лишних звуков Тёма не издавал, поэтому опасаться появления лютой бабки не приходилось. Стёпа почти добрался до того момента, о котором можно будет рассказывать друзьям, многозначительно улыбаясь, но потом вспомнил Тёмино: «Закопай меня».       Он остановился, а Липкин недовольно замычал. На губах его лежала ладонь Стёпы, и он ненадолго убрал её:        — Я достану тебе твои деньги, понял?       Тёма часто закивал.        — А ты перестанешь нести всякую дурь.       Тёма снова кивнул.        — Понял?       Кивок.        — Точно?        — Ты трахать будешь или болтать? — почти зло спросил Тёма.       Стёпа придавил его к стене и очень быстро вернулся к запоминающемуся моменту.

***

       — Ты же понимаешь, что я — не гей, — утром, дождавшись, пока Тёма спустится из подъезда, Стёпа решил расставить точки над i.        — Естественно, ты не гей, — кивнул Тёма, а потом поморщился. — Голова болит.        — И мы не трахались, — добавил Стёпа.        — Само собой, мы не трахались.        — И вечером я зайду.        — Естественно.       Остаток пути они прошли в молчании.        — Стёпа?        — М?        — А как, если мы не трахались, а ты — не гей, мы объясним, что пришли в школу вместе, а у меня на шее здоровенные засосы? — спросил Тёма после того, как они вошли в фойе.        — Тьфу ты! — Козлов отвесил любовнику подзатыльник и почувствовал себя намного лучше.       Тёма обернулся, подмигнул ему и пошел дальше сам, ускоряя темп. Вахтерша покосилась на них недовольным взглядом, но ничего не сказала.       Днем Липкин вел себя так, что Козлов истекал слюной. Ронял ручку вслед за Смирновой и доставал её из-под парты, облизывал губы в столовой слишком откровенно, шумно вздыхал, потягиваясь, напоминая о том дыхании, которое Стёпа слышал минувшим вечером.       Он не мог дождаться нового, но когда шёл к подъезду, чувствуя тяжесть неистраченной до сих пор купюры, почувствовал озарение.        — Собирайся, мы идем в кино, — заявил он Тёме, хотя тот протягивал бутылку виски.        — Зайдешь внутрь, трахнешь, а потом хоть на балет, — ответил Липкин и затащил Козлова в квартиру.       Через час они шли к кинотеатру.        — Чего мы здесь делаем? — удивлялся Тёма, стоя в очереди перед кассой.        — Культурно проводим время, — ответил Козлов, потрясая билетами на девять вечера. — Мы идем гулять, потом возвращаемся сюда, садимся на последний ряд, а потом я провожаю тебя домой.        — Ты завел себе девушку? — усмехнулся Тёма, но Козлов видел, что его колючая улыбка оттаивала.        — Нет, я завел себе тебя, которому нужно вернуть бабкины деньги. — Они вывернули в парк. — Мы тут год назад с ребятами отмечали, — объяснил по дороге Козлов. — И тебя не было. Я тебя пригласил, а ты уехал.        — Как ты мог меня пригласить, если я уехал?        — Я попросил Смирнову и Зайцева, чтоб они тебе передали, — ответил Козлов. — Сели тут в кружок, пили пиво. И я понял, что ты свалил. Насовсем. Знаешь, как было паршиво?        — Некого бить?        — Вот ты странный, Тёма, — Козлов протянул ему спрятанную в недрах куртки бутылку пива. — Как ты думаешь, был у меня недостаток в избиваемых, если я с пятого класса хожу на секции?        — Откуда я знаю, вдруг ты хреново дерешься, — ответил Тёма и первым рассмеялся над собственной шуткой.        — Ты, конечно, со всей этой лабудой на ухе и татуировкой не дашь заскучать школе, но я тебя год назад хотел вот на этом самом месте пригласить в кино. Понимаешь?        — Чтобы там избить? — Тёма нервно хихикал.        — Да-да, чтобы там избить, думай, как хочешь, — отмахнулся Козлов. — И в вуз твой я тебя не пущу.        — Как это? — Тёма замер.        — Найдем деньги, половину спрячешь, куда сам решишь — у тебя башка варит, а половину возьмем и свалим подальше. В другой город, в другой мир — не знаю, так далеко, как придумаешь.        — Это очень максималистичный поступок, ты в курсе? — Тёма снова смеялся.        — А ты засранец, ты в курсе?        — Ну, это уже не ко мне претензии, это у мальчиков так работает аппарат для секса, — сказал Тёма, и Козлов понял, что не он один боится до чертиков, что у них ничего не получится. Вокруг был огромный мир умных, взрослых людей, и Козлову совершенно не хотелось на втором десятке загреметь по какой-нибудь глупости.       Но вечером у них был сеанс в кинотеатре на последнем ряду, где Тёма залез на него верхом и целовал полтора часа, пока шел фильм, а потом они пошли по знакомым улицам, и Козлов мысленно с ними прощался.        — Завтра приду пораньше, будем искать, — пообещал Стёпа на прощанье.

***

      Лютая бабка упекла Тёму на пятнадцать суток уже на следующий день — на уроки он не явился. Откуда у Нины Федоровны взялись такие связи в участке, Стёпа не хотел даже думать, но после уроков сразу побежал в зал и узнал через знакомых, как можно вытащить «нормального пацана» из тяжелой ситуации.       Вечером Тёма был на свободе и они вдвоем с Козловым сидели на ступеньках подъезда, глядя на новенький замок в квартире Тёминой бабки.        — Она совсем таво, — Липкин повертел у виска. — Мать если узнает…        — А чего она сделает-то? Приедет и будет разбираться, куда делись деньги, которые она переправляла из США, зарабатывая там проституцией? Конечно, щаз. Ну пришлет тебе тыщенки три, чтоб ты не загнулся, а жить-то ты где будешь?        — Ну делать-то что-то надо, — возмутился Тёма.       Козлов достал мобильник и набрал номер по памяти, вызывав этим восхищенный взгляд Липкина.        — Здравствуйте, Аркадий Семенович, это Козлов Степан. Да-да, из торгового центра. Аркадий Семенович, у меня ЧП, мне другу полоумная бабка замок в двери сменила, ему спать негде. Нет, Аркадий Семенович, переночевать не надо, спасибо большое. Дверь бы взломать. Спасибо, будем ждать.       Козлов диктовал адрес, а Липкин смотрел на него, как на божество, и это грело посильней виски.       Через полчаса приехал побитого вида старичок с саквояжем, достал пару острых палочек с загнутыми концами и расковырял новенький замок. Нина Федоровна, должно быть, спала, так что Тёма беспрепятственно вошел внутрь.        — Она крепко спит? — поинтересовался Стёпа.        — Можно кружку уронить, — ответил Тёма.        — Пошли, сразу и поищем.       Они зашли внутрь, а старичку с саквояжем Стёпа отдал остатки денег, выданных родителями Зайцева, который вот уже несколько дней возвращался домой без новых синяков.       Денег найти не удалось, зато они обнаружили записную книжку, три комплекта ключей от новой двери и пластиковую карточку на имя бабки, к которой был приклеен стикером четырехзначный пин.        — Она же банки ненавидит, — возмутился Тёма.        — Пошли, переночуем на чердаке, — Козлов поторопил его.       Снаружи было холодно, но Тёма прижался так близко, что Козлова грел жар, рождающийся внутри. Он представлял себе кучу денег и Тёму на вершине этой кучи. Потом это превратилось в сон, а наутро им пришлось торопливо бежать из подъезда, потому что бабка вызвала ментов.        — Она у тебя ненормальная, — заявил Козлов, провожая взглядом три машины полиции, которые стояли возле подъезда. Полицейские опрашивали стоящую в округе толпу, спали на ходу, и Тёму со Стёпой не заметили в упор.        — Они обе не в порядке, — подтвердил Липкин.       На карте лежала сказочная сумма в сто восемьдесят три тысячи долларов, которую бабка неизвестным образом запихнула на обычный депозитный счет. Тёма покрылся красными пятнами, когда увидел это, снял, сколько выдал банкомат, и побежал к следующему, но снять их сразу было невозможно.        — А какая разница? — улыбнулся Козлов, которому пришла в голову гениальная мысль. — Какая к чёрту разница, сможешь ты их все достать или нет? У нас уже хватит свалить отсюда. Покупаем билет на автобус, уезжаем, а там смотрим по обстоятельствам. Ну?       Тёма вертел в руках карточку, оглядываясь по сторонам.        — Мне уже предложили один раз уехать в другой город, — сказал он, наконец. — Видишь, чем закончилось?        — Ты куришь, у тебя татуировки и отличная задница, — ответил Стёпа, — по-моему, всё отлично.        — Ну, если ты так смотришь на это, — Тёма улыбнулся. На этот раз его улыбка была не грустной, даже наполовину не грустной, а хитрой и смелой. Стёпа провел пальцем по его губам, и они отправились на вокзал — покупать билет.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.