***
Баки не понимает толком ничего. Сон, бред, прозрение, без разницы – он верит. Этот бычара не намного выше ростом, но силой от него просто несет. Руки железные, одна – буквально, господи. Черт, черт. Да стоит ли жить, черт, – ради такого. Ради такого стылого в глазах. Того, что он и сам в себе уже, бывает, узнает. Это молчание скупое, обреченность. Так значит вот к чему все приведет. Никого рядом. С этим – разве может. Ну что, зато целуется неплохо. Руки тяжелые. Уверенные. Черт. У него в жизни не было... хотел бы, но... такого...***
Он смотрит жадно. Всю одежду – к черту. Два детских глупых шрама – вот и все. Обычные, почти мальчишеские еще мускулы, совсем нежная кожа. Он как безумный, втягивает ее в рот, целует, лижет, прямиком на пол утягивает Баки – так удобней. Пока он не опомнился. Но Баки лишь смеется.***
Странно, когда тебя другой – как воду пьет. Он чувствует себя водой для умирающего, девушкой для истосковавшегося по дому солдата – он видел их, этих солдат, он сам будет такой же. Он запускает пальцы в волосы – знакомые ему легкостью. Он ловит взгляд – чертовски удивленный. Дергает кожаную куртку за застежку: – Это снимается? – говорит Баки. – Это все? Что самое смешное – это он. Баки себя отлично узнает, и почему-то с этим стало проще. Какая-то уже определенность. А то – что будет на войне, да выживет ли он, да скажет ли он Стиву – все непросто. Руки подрагивают – это ничего. Под кожаной броней не так уж много шрамов, но плечо, о черт... – Эй, я имею право видеть, – говорит другому. Под черной формой слишком много мышц, железа, воли... А потом этот раздвигает Баки ноги. И Баки смотрит снизу вверх. Смеется. Злится. Ждет.***
Баки красивый. Жадный, распаленный. Плохо уже соображает, просто отдается, льнет без различия к правой и левой руке, и к губам, и стонет. Он помнит, в кого Баки так глупо влюблен. Но ничего. Сейчас сойдет и так. Сейчас ему довольно и кого-то, кто просто будет сильным, хоть на эту ночь. Кто позаботится, кто защитит и примет. Тот, кто его хочет. Хочет почувствовать, попробовать, потрогать. Вобрать в себя всю эту глупость, молодость и все это дурное молодое одиночество. Сожрать его кто хочет, впитать в себя, сделать опять собой, сделать себя – таким... Баки бормочет, стонет. – Глубже, глубже, боже... Он трахает, чувствуя, как стекает по виску горячий пот. Он трахает его, снова и снова вбивается в горячее нутро, тискает мягкий пока зад до синяков, особенно на левой стороне, целует до засосов. Баки красивый, когда судорожно стонет, когда кончает себе на живот. Когда лежит – измученный и сонный. Смотрит. Странно смотрит. Как будто это он знает о чем-то, о чем не знает... его будущее. Он. – Эй. Стив живой? – он спрашивает. Вот как. Стив. – Да. С ним все хорошо. Баки кивает. Медлит. А потом... – Я рассказал? Он медленно качает головой. Барнс усмехается: – Наверное, ты сможешь.***
Когда он одевается и наконец уходит, то Баки говорит: – Эй, все будет нормально. Верит. Еще может. Верить. Или... это он и знает? У него задумчивая сладкая улыбка на губах. Сладкая. Горькая. Зимний Солдат уходит. Миссия не ждет. Устройство Старка не найдет его само. Баки красивый. Сильный. Может быть, и прав. – Да. Все будет нормально, – обещает он. Он постарается. Ради него. Он сможет.