никуда, Юлик

— Куда ты идёшь? — Юлик успевает схватить мужчину за ладонь, придержав дверь. — Никуда, — Дмитрий вырывается из оков руки, отталкивая юношу и быстро спускаясь по лестнице. Минута молчания. Хлопок дверью. Пустота. Юлик оседает на пол, вслушиваясь в назойливую тишину. Она наступала только после подобного. Никогда больше. В груди все сжимается, а руки ужасно болят. Потирая новый синяк, что оставил ему на запястье Дмитрий, ощущает всю боль, которую только мог. Еще один в коллекции, которая уже состояла из расписанной ими шеи, словно это были татуировки, и худым рукам, которые только начинали окрашиваться в яркие, красные и синие тона. В голове вновь наплывают навязанные мысли, навязанные причины, почему в Москве лучше, навязанное чувство надежды. Нащупывает рядом телефон, что был брошен Дмитрием в порыве гнева, вместе с фразой «Кем ты стал?». Все ссоры проходили на одну тему. И все можно было описать гораздо короче, чем это было. Ларин постоянно твердил ему о том, как его заебало окружение Юлика. О том, как заебал этот цвет волос. О том, как хочет, чтобы эти чернила немедленно сошли с руки. Неужели счастье Дмитрия заключалось в косой, рыжей челке Юлика? В скетчах, которые он любил и ненавидел одновременно? В тонкой, детской улыбке юноши? Возможно. Но счастье самого Онешко состояло в совершенно других вещах. В том, как Ларин касался его по ночам, вычерчивая какие-то круги пальцем на груди. В том, как Юлик специально делал себе горький кофе, зная, что его заберет Дмитрий. В том, как юноша подходил к мужчине, пока тот занимался чем-то и посылал куда подальше, а позже сам звал. Прошло лишь несколько месяцев, а этого уже нет. Совсем нет и больше не будет. Неужели все «это» ушло туда же, куда Дмитрий, громко выйдя из квартиры? Куда-то в «никуда». Где это — Юлик не знал. Смотрит на часы. Три часа ночи. В это время Дмитрия либо изобьют, либо сопьют. Хочет позвонить, но не хочет набирать именно этот номер телефона. Знает, что будет проигнорирован. Но не знает, вернется ли Дмитрий. Поправляет взъерошенные после скандала волосы, потирая сонные глаза. Идёт в ванную, инстинктивно тихо отталкивая дверь. До сих пор не может понять, что Дмитрий ушёл. Подходит к раковине, наклоняет голову. Глаза сами наполняются красным оттенком, а Онешко всё равно пытается сдерживаться. Знает, что он один дома, но не хочет. Не хочет принимать, что все сводится к концу. Однажды эти слёзы изольются. И когда они это сделают — тогда и будет конец. Но не сейчас. Медленно включает кран, умывая лицо, будто пытаясь смыть с него все эмоции. Но не получается. Горло охрипло. Хочет затянуться сигаретой, пытаясь вспомнить, куда он ее положил. Но вспоминает лишь отрывок из ссоры, что произошла двадцать минут раннее. Дмитрий просто выкинул их из окна с криком. И слезы накатывают с удвоенной силой. Всё же Онешко подрывается с места, заходя в душевую кабинку, даже не снимая с себя одежду и, включает холодную воду. Дрожь по телу, но знает, что привыкнет. Он ведь привыкнул к холоду Ларина. Вода не хуже, Юлик уверен. Уверен только в этом. Но не в том, что Дмитрий вернется. Что однажды он опять поцелует его в губы, заставит сидеть рядом с ним, отправит спать рано, ибо синяки под глазами, по словам мужчины, Онешко слишком не красят, забыв, что ему не четырнадцать. Струи стекают по волосам, переходя по всему телу. На грудь, на джинсы, на плечи. Затрагивают каждую часть тела. И всё же, смешиваются со слезами. Единственные горячие капли здесь, разбавляющие холод. Всё же скатываются по щекам, по шее, пока Юлик старается закрыть их ладонями, чтобы даже стены не наблюдали этого. Прекрасно знает, что он один дома. Но принять это никак не способен. Пустота — реальность. Реальность, где Дмитрий твердит, что любви нет, а Юлик — что есть. Где это происходит каждое утро. Реальность, где они смотрят в серое окно, а не друг на друга. Где после этого Дмитрий уходит снимать или просто прогуляться по Питеру до какого-либо места. Реальность, где Юлик надеется на будущее, а Ларин, закрывая за собой дверь, уходит в настоящее. Слёзы скатываются с неимоверной силой, а горло все же сдерживается, пытаясь не сорваться, выкрикнув все отрицательные эмоции из себя. Пытается сделать это уже час или полтора, не считая времени того, сколько он бьётся в тихой истерике, которую быстро прервал вновь хлопок дверью. И вновь Дмитрий. Онешко опять пытается успокоить себя за долю секунды. У Онешко вновь не получается. Беспомощно сдаётся, смотря на то, как Ларин заходит в ванную, медленно открывая дверь и лицезрея заплаканного юношу. Заходит в кабинку душа, раздвигая его двери, не избавляясь от чёрного пиджака на себе. Юлик может только смотреть в сторону, пытаясь подобрать нужные слова, с трудом, но выдавив их из себя. — А сейчас что делаешь? — Онешко склоняет голову вниз, шмыгая носом и вытирая глаза. Ответа не получает. Лишь грубые губы на своих. — Ничего, — и лёгкая улыбка, что расплывается по щекам, — абсолютно ничего.