Happy bday, Sid

Быстро скинув кеды у порога и швырнув их куда-то под обувную полку, я быстро поставил сумку на пол и размял руки, сложив их в замок и выгнув покрасневшие фаланги пальцев. Мои затекшие суставы с характерным щелчком посетило облегчение; руки, предплечья и кисти перестали монотонно ныть, и я смог наконец повести плечами и размять шею, наклонив голову влево и вправо. Ну вот я и дома. — Джеймс! — громко крикнул я. Дом ответил мне неродной и негостеприимной тишиной, от которой хотелось тоскливо выть. — Джеймс! — вновь громко повторил я, но ответа не последовало. Коричневые ботинки Джеймса стояли около порога, его куртка висела на крючке рядом с входной дверью. Я вновь захватил непослушными после холода пальцами режущую ладони ручку спортивной сумки и прошел на кухню. По серовато-синему кафелю струилось тепло, блестящий солнечный свет бил в окно, разбрасывая солнечных зайчиков по всей кухне. Как бы прекрасно здесь не было, все же холод одиночества давал о себе знать. Рут бросил меня в день моего рождения и даже не приехал встретить меня с аэропорта. Черт, я получил поздравления от всех! Даже от Крейга, хотя в его духе поздравить меня через неделю после после праздника; и только Джеймс, мать вашу, Рут совершенно забыл обо мне. Я расстроенно пихнул ногой ножку стула, так как сил на большие разрушения не было. Выйдя в гостиную, я скинул куртку, с трудом стаскивая ее с плеч из-за плотного свитера. Колючий старый свитер я пытался снять несколько минут, ведь даже в таком обмундировании я умудрился продрогнуть, а колючая пряжа свитера царапала раздраженную кожу, делая ощущения даже не неприятными, а жутко болезненными. Когда треклятый свитер, наконец, уже не касался моей кожи, а покоился на диване рядом с курткой, я принялся собирать покрасневшими пальцами ворсинки со свитера, царапая неаккуратными ногтями кожу и причиняя себе еще большую боль. Ворсинки собирались в небольшие серо-коричневые комочки, и я сбрасывал их на пол, с наслаждением ощущая, что почти ничего не сковывает мои движения. Я стянул носки, после дороги пахнущие, как Фреди и Бадди вместе взятые, если не мыть их дня три-четыре, стянул джинсы, с ужасом рассматривая свою покрасневшую, едва ли не обмороженную кожу на ногах. Видимо, Джим тоже принимал душ — после него на перилах лестницы висело большое белое полотенце, и когда я коснулся его, оно было еще влажное, словно даже пахло Джеймсом. Я не смог удержаться и прижал полотенце к лицу, вдыхая еле слышный запах влаги и Джима — это были неуловимые нотки сандала, которыми пропахли его запястья и ключицы, густой запах его роскошных натуральных волос, пахнущих нежным шампунем, характерный запах пота, присущий исключительно таким громилам, как Джеймс. Ноги сами потянули меня в ванную, где я мог бы расслабиться, раз уж Джеймса нет рядом, нет рядом его улыбки, смеха и объятий. В ванной было жарко, душно, влажно, и даже чуть остывшая испарина на кафеле, даже запотевшие зеркала и влажный коврик, все здесь говорило, что, как минимум, полчаса назад здесь был Джеймс. Был. Куда же он мог деться? Я присел на край ванны и, ссутулившись, наклонил голову. Может, отлучился в магазин? Решив, что позвоню ему после того, как немного приведу себя в порядок, я с наслаждением опустил ноги в глубокую ванну, предварительно избавив свое тело от тесного белья, и включил горячую воду. Капли касались моего тела, и словно вместе с ней из меня уходило все напряжение, скопившееся во мне за эти дни, пока я был вдали от дома. Я сел в воду и взял в руки жестковатую мочалку. О, черт, такое блаженство... Хотелось закрыть глаза и уснуть, откинув голову на подушечку, погреться в этом чудесном царстве ласкающей воды, где вокруг лишь приглушенный свет, успокаивающий шум воды, любимый запах геля для душа; но меня за руки тянуло желание позвонить Джеймсу и спросить у этого мудака, куда же он делся. Он клялся мне своей бородой, что будет ждать меня дома или встретит в аэропорту, но, как оказалось, он врал мне, наивно думая, что я не обижусь. Не в его духе было спрятаться где-нибудь в доме и ждать, пока я не раскрою его сюрприз, — Джеймс был одним из тех нетерпеливых людей, которых на одном месте не удержит даже супер-клей. И он был нужен мне сейчас — лишь бы просто прижаться к нему, рассказать о своих чувствах, погреться в его широких объятиях. Просто побыть вдвоем, без обязательств и разговоров. С этими мыслями я вылез из ванной, выдернув затычку слива. Кожа все еще была красной, но уже не от холода и раздражения, а от тепла и нежности. Я закутался в полотенце, вытираясь так, чтобы вода не текла с меня ручьем, тщательно просушил волосы, с ужасом обнаружив пару седых волосков в огненно-красной шевелюре, обвернул полотенцем бедра и вышел в коридор. Холодные частички воздуха касались моей кожи, оставляя приятный ласкающий след и даруя нереальный релакс. Я вдруг почувствовал, что мышцы уже не болели так нудно и сильно, как по дороге домой. Вытянув правую руку вперед, я потянулся, сгибая ее в локте и зевая. Что же, вот так я и проведу свой тридцать восьмой день рождения — в одиночестве, с чашкой какао, с полотенцем на теле, с Фредом и Бадди. Я выудил из кармана грязных джинс телефон и посмотрел на экран, впоследствие грустно вздохнув — ни пропущенных, ни даже сообщения. Я зажал в одной руке мобильный, в другой — край полотенца, чтобы оно с меня не упало, и отправился на второй этаж, чтобы заглянуть в нашу с Джимом спальню — может, он спит и не подозревает, что я тут без него уже тоскую. Шлепая босыми ногами по ковролину, устилающему второй этаж мягким синеватым ковром, я подошел к двери и локтем толкнул ее, но она не поддалась. На секунду я отпустил край полотенца, и оно предательски упало, открывая тишине и одиночеству мой обнаженный вид. Я дернул ручку и ступил шаг вперед, только после этого посмотрев вперед себя. И я едва не упал в обморок. — С днем рождения, Си-идели, — издевательски протянул Джеймс, рассматривая меня прожигающим ехидным взглядом. Весь его вид, от кончиков ушей, выглядывающих из-под мокрой каштановой копны волос, до кончиков пальцев на ногах, все говорило мне о том, что он издевается, даже его большие яркие глаза, казалось, подсвечивались наглой ехидностью. — Я уж думал, ты сегодня не дойдешь... В другое время я бы радостно кинулся к нему; а сейчас все мое существо заставило меня сделать порывистый шаг назад, прижимая полотенце к себе. Рут закрыл ноутбук и положил его на тубмочку рядом с кроватью, сбросив с постели толстый шнур зарядки. — Ты не рад меня видеть? — мурлыкнул Джеймс, и его лицо стало издевательски удивленным, а губы растянулись в улыбке, обнажая желтовато-белые ровные зубы. Рут фирменным жестом руки пригладил бороду, расправляя длинными тонкими сильными пальцами усы, и вновь положил руки на кровать. Он был абсолютно голый, и только полупрозрачная простыня едва скрывала его узкие бедра от моего взора; на его голове были кошачьи ушки. Естествено, я сразу понял, что это муляж, но они были словно настоящие, подходили ему под цвет волос. Когда он повернул голову чуть в сторону, позволяя мне увидеть его с другого ракурса, я заметил голубой кошачий ошейник, закрепленный на его шее, золотистая застежка тонкой цепочкой спускалась по позвоночнику. — Р-рад, — я был не в силах даже отчитать его за то, что он заставил меня так расстроиться; я был полностью заворожен его крепким стройный мощным телом, которое сопровождалось такими нелепыми атрибутами, как ушки и ошейник. — Что это за хуйня? — крепко завязав полотенце на бедрах, я кивнул на него. Я весь покраснел от какого-то небывалого смущения, словно никогда прежде не видел Джеймса голым. — Ты еще самого главного не видел, малыш, — Рут вновь усмехнулся и залез на кровать с ногами, сначала поджимая их под себя, чтобы немного размять — видимо, он долго в таком виде ждал меня, — и затем поворачиваясь ко мне спиной и опускаясь на четвереньки. Ах, черт, вот таким Джеймса я еще ни разу не видел... Между его ног болтался пушистый аккуратный кошачий хвост, начинающийся аккурат меж его округлых ягодиц. Хвост был в тон ушкам; черт, это выглядело так забавно и сексуально одновременно! Я сделал шаг вперед к кровати и замер, внимательно разглядывая Джеймса. В ответ он поглядывал на меня из-за плеча, приоткрыв рот и закрыв глаза. — Я знаю, ты всегда мечтал оттрахать меня, — Рут вильнул бедрами, прогибаясь в спине и запрокидывая голову, издав едва слышный стон. — И раз уж сегодня твой день рождения, то я исполню твою мечту, — я подошел к кровати и остановился. — Это так мило с твоей стороны — подарить мне свое тело, — я опустил руку на его ягодицу, нежно впиваясь пальцами в упругую кожу, все еще пахнущую гелем для душа. — Но нарядиться котом — глупо, — я улыбнулся, поглаживая его там, где остались красноватые следы от моих пальцев. — Но, блять, — я резко вдохнул и выдохнул, чувствуя, как ноги подкашиваются, а внутри опять разрастается это странное чувство, к которому невозможно привыкнуть, — блять, Джеймс, ты просто неимоверно милый... — А-а-ах, — протянул Джеймс, когда я провел рукой по его аккуратному кошачьему хвостику. Он не чувствовал, что я его трогаю, но знал, что его тихие постанывания меня заводят. Пробежавшись пальцами по заднице Джеймса, я потянул за цепочку на поводке. Рут послушно придвинулся ко мне, не прекращая постанывать и болезненно скулить. Я наклонился к его шее и нежно укусил в затылок, чувствуя на губах его густые шелковистые волосы и вдыхая ни с чем не сравнимый запах шампуня. Одну руку я опустил на ладонь Джима, прижимая его пальцы к одеялу, другой поглаживал его мускулистое плечо, сжимая напряженные мышцы пальцами и чувствуя мелкие судороги в его руках. Я кусал его затылок, нежно проводя губами по волосам, с каждый укусом продвигался все выше и выше, оставновившись на макушке, где у корней волосы были еще мокрые. Там я нащупал губами ободок от кошачьих ушей; легонько пощекотав их носом, я поцеловал за ушком. В живот больно упиралось основание хвоста, и я, наконец, понял, что это — анальная пробка. Джеймс шипел и выгибался, когда я слегка подавался вперед, надавливая острой тазовой костью на его хвост. Отстранившись, я вновь оглядел Джеймса — он уже раскраснелся и тяжело дышал, хотя даже толком не успел возбудиться. — Вытащить? — спросил я, аккуратно надавливая на основание хвоста. Джеймс болезненно ойкнул и застонал, кивая мне. Уцепившись двумя пальцами за латексную основу, я медленно извлек пробку из Джеймса, от чего тот облегченно выдохнул и вновь оскалился. Пробка была совсем сухая, словно Джеймс пожалел для себя смазки. — Ты так неаккуратен к себе, — я поцеловал его поясницу, отбрасывая хвост на пол. — Ты мог бы смазать ее лучше, чтобы так не мучаться. — Ах, я хочу, чтобы это сделал ты, — выдохнул Джеймс и уткнулся носом в подушку, опускаясь на локти. — Вот, на тумбочке, — Джеймс глухо отозвался, когда я слегка надавил на его дырочку указательным пальцем. Раз уж Джеймс так рискованно разрешил мне делать с ним все, что я захочу, то я решил не быть грубым с ним. Я знаю, как это больно, ведь не раз получал от Джеймса после его пьянок. Рут очень эмоциональный, и моя жестокость запала бы ему в душу еще на очень долгое время. — Вставай с колен и ложись на спину, — заботливо скомандовал я, дергая тоненькую цепочку на его ошейнике. Она больно впивалась в пальцы, когда я зажимал ее в руках, но боли я уже не замечал; мною полностью овладело возбуждение. Каждое движение словно заставляло меня двигаться жестче; каждый момент, кадр — словно у тумане. Джим лег передо мной, царственно занимая всю кровать, и мне оставалось только немного места у его сведенных ног. Джеймс горел от смущения, и меня это веселило. Красным было все его лицо, шея, даже кончики ушей. Мой медвежонок тяжело дышал, покусывая тонкие, почему-то бледные губы, резко выделявшиеся на фоне красного лица и каштановой бороды. — Удобно? — он поспешно кивнул. Я развел его ноги, придерживая под коленями. С этого ракурса он был просто прекрасен. Я жадно разглядывал его прекрасное тело, желая вылизать, искусать, покрыть поцелуями каждый квадратный сантиметр, может, грубоватой, но такой сладкой кожи. У меня никогда не было с мужчинами...так, но я судорожно вспоминал все те действия, что Рут совершал со мной, прежде чем удовлетворить себя. На дрожащих от возбуждения руках я подтянулся к лицу гитариста, заглядывая в его затуманенные глаза и сталкиваясь с его очаровательным носом с небольшой горбинкой. Ощущая его частое дыхание на своих губах, я медленно поцеловал его, кусая верхнюю и нижнюю губы поочередно, чтобы как можно дольше наслаждаться его прерывистым дыханием, когда он с едва слышным причмокивание отрывался от меня, коротко вдыхая. Разрывая поцелуй, я продолжил покрывать мелкими точечными поцелуями его верхнюю губу, кривоватый нос, переносицу, широкий лоб. Когда Джеймс был сверху, то его роста хватало, чтобы целовать меня в лоб в такой позе, но я не отличался таким выдающимся ростом, как Джим, поэтому для удобства я сел ему на бедра, крепко прижимая его возбужденный член к своему. Рут вскрикнул, выгибаясь в спине и прижимаясь своей широкой грудью к моей. Я продолжал принюхиваться к тонкому аромату волос Джеймса, зарываясь носом в его волосы и ощущая кончиком носа, какие же они шелковистые и густые. Рут вздохнул, рвано постанывая. Я слегка толкнулся бедрами вперед, и Джеймс застонал от трения наших органов друг о друга, положив руку мне на поясницу и настойчиво требуя продолжения. Я провел языком по шее сверху вниз, целуя адамово яблоко и огибая ленту поводка. Его ключицы пахли каким-то недорогим, но пристойным одеколоном — каждое утро Джим капал на запястья пахучую жидкость в зеленом тонком флаконе, а излишки одеколона вытирал о ключицы. Я прикусил кожу на выпирающей косточке, подбирась к небольшой ложбинке между ключицами. Джеймс отзывался на каждое мое движение тихими стонами. Может, он даже не чувствовал чего-то приятного; просто мне нравилось пробовать на вкус его тело. Я притронулся пальцами к плотным темным соскам Рута, и он болезненно поморщился, видимо, ему это не очень нравилось. Джеймс обеими руками пытался толкнуть меня еще немного вперед, чтобы вновь потереться об меня. О черт, его лицо просто незабываемо при этом: чуть сведенные брови, плотно сжатые губы, зажмуренные глаза и тяжелое дыхание — все это делало его очаровательным. Он дразнил меня просто тем, что находился подо мной, но я терпеливо ласкал Джима, чтобы показать ему всю свою любовь, и о моем возбуждении говорил лишь каменный стояк. Моя рука скользнула между нашими телами, я притронулся пальцами к нежной головке члена Джима. Он глубоко вздохнул, приподнимая меня на бедрах. С рычащим стоном я слез с гитариста и наклонился к его паху, медленно погружая головку в рот. На Джиме был вкус синтетической смазки. — Твои губы и мой член, зажатый между ними, идеально подходят друг другу, — простонал Джеймс, почему-то не пытаясь насадить мою голову на себя. Пальцами он зарывался в свои волосы, потягивая их на себя в такт моим неритмичным движениям. Его кошачьи ушки уже слегка сбились на лоб, но он все равно был ужасно милым с ними. — Мы с тобой, Сид, вообще идеально подходим друг другу. Я не видел его лица, когда он говорил эту фразу, так как с упоением облизывал основание его члена, но я внутри, для себя знал, что он говорил это с любовью. О, ты даже не представляешь, как я люблю тебя тоже, Джеймс Дональд Рут! Я отстранился от Джеймса, чтобы поглядеть на него. Кажется, это мое хобби — рассматривать Рута. Его раскрасневшаяся кожа выглядела очень тонкой, словно раздраженной; он утирал рукамт пот, выступивший на лбу и груди; рот приоткрыт, ноги широко разведены — он ждал, покорно ждал, когда я его возьму. Я зацепил двумя пальцами тюбик смазки с тумбочки в паре метров от меня. Даже не представлял раньше, что это мне придется сосредоточенно размазывать смазку по пальцам, чтобы мягко проникнуть, а не Джиму, справлявшемуся с этой задачей за считанные секунды. — Блять, — я не смог сдержать ругательства, когда представил тугого Джеймса на своем члене, Джеймса, кричащего и стонущего в унисон моим развратным действиям, — Джеймс, ты готов? — один хрен от того хвоста, который Джеймс всухую впихнул в себя — никакого толку. — Расслабься и посмотри на меня, — я наклонился к нему и поцеловал в нижнюю губу, касаясь холодными влажными пальцами его узенького отверстия. Рут вздрогнул, покорно вглядываясь мне в глаза. Я без труда ввел фалангу одного пальца внутрь, но ее тут же вытолкнул Джеймс, испуганно зажимаясь. Как я в наш первый раз. Я закинул одну его ногу себе на плечо, поглаживая ее плавным мягким движением, и резковато ввел два пальца на две фаланги, заставив Джеймса вскрикнуть. Его глаза широко распахнулись, его взбудораженный вид сводил меня с ума, я поскуливал от напряжения, вызваного очередной волной возбуждения. Проталкивая пальцы дальше, глубже, я нащупал бугорок — простату, — и с небольшой силой надавил на него. В одно мгновение Джеймс расслабился, перестав зажимать мои пальцы, и громко несдержанно застонал. Я вытащил пальцы, нанес еще немного смазки, затем вновь ввел их в Джеймса, уже имея возможность разводить пальцы в сторону и шевелить ими. Джеймс, прикрыв глаза, из-под дрожащих ресниц, кажется, смотрел на меня, легонько толкаясь на встречу моим движениям. — Расслабься, — повторил я, уже резковатыми движениями нанося смазку на свой отекающий член. — Будет немного неприятно. — Ты говоришь совсем как врач, — выдохнул Джеймс, улыбаясь сквозь сводившие его мышцы судороги от жуткого ожидания. — Тогда сделай все как можно аккуратнее, я же знаю, вы способный доктор, Сиденли. Я уже почти разозлился за «Сиденли». Приставив свой член к немного приоткрытой дырочке Рута, я мучительно медленно ввел в него головку, погружаясь под таким углом, чтобы сразу же коснуться простаты и не мучить Джима. Лицо Джеймса исказила гримаса боли, он судорожно вцепился в простынь, выгибаясь в спине и выставляя напоказ тонкую шейку в ошейнике. Я резко двинул бедрами, полностью заполняя собой Джима. Гитарист тяжело сопел, постанывая через плотно сжатые губы. Я аккуратно повел бедрами назад, почти выскальзывая из него, но затем вновь входя до упора. На этот раз Джеймс очень бурно отреагировал на мой толчок, звонко застонав и прикусив нижнюю губу до крови. Обнимая его ногу, я методично двигался в нем, вдыхая и выдыхая, вдыхая и выдыхая. Мне не хватало воздуха и сил противостоять желанию разогнаться и трахать Джеймса с такой силой, на которую только способен человек. Я не пожалел смазки, поэтому легко скользил внутри Рута, но при этом он был на столько узким, что мгновениями даже становилось больно. — Быстрее, сильнее, жестче, — в едва слышной молитве, задыхаясь, шептал мне Джим, но я ничерта не слышал его. Положив руку на его член, я сделал пару размашистых нечетких движений, заставив Джеймса, открыв рот, выстанывать каждый звук по-особому. Я, наконец, услышал его слова и начал сильнее подаваться бедрами вперед, надрачивая ему обеими руками. Джеймс по-девичьи краснел, когда я шептал в бреду ему какие-то неразборчивые пошлости, сам себя уже не контролируя. С рычанием я схватил его за ошейник и потянул на себя, наклоняясь к Руту и целуя его со всей страстью, что у меня имелась. Джеймс обнял меня двумя руками, прижимая наши тела друг к другу со всей любовью, что имелась у нас на двоих. Я трахал его, больно сжимая основание члена Джима, но когда почувствовал приближение разрядки, то продолжил яростно надрачивать Джеймсу. Спустя мгновение я кончил, даже согнувшись от того, что у меня в глазах потемнело от набежавшего оргазма. Джеймс кончил сразу, следом — белые капли его спермы окропили мою руку, его живот и постель. Я лег рядом с Джеймсом, возвышаясь над ним на каких-то пол головы. Обняв его шею рукой, я поцеловал его в висок и довольно улыбнулся. — Ну, с днем рождения, Сид Уилсон, — устало, но радостно ответил Рут, прижимаясь ко мне и закрывая глаза.