Посмотри на солнце

На солнце загляделся я, И солнце очи ослепило. Затем, что сердце свет любило, На солнце загляделся я. Наощупь я пошел, но была Не в стыд мне слепота моя: На солнце загляделся я, И солнце очи ослепило. Максим Богданович

— Если бы у тебя появился шанс оказаться снаружи, что бы ты сделала первым делом? — когда-то спросил её Каллен Резерфорд. Глупый был вопрос. Ведь тогда Амелл была уверена: она никогда не окажется снаружи. Больше — нет. — Я бы посмотрела на солнце, — тихо ответила она. — На такое… настоящее солнце, знаешь ли. А не то, что я вижу сквозь витражи башни. — На солнце нельзя долго смотреть. — А я бы смотрела. До рези в глазах и слез. До тех пор, пока не ослепла. Я бы смотрела. Смотрела за все те годы, что провела в этом проклятом заточении. Я бы посмотрела на солнце — вот что бы я сделала, если бы вышла за пределы Башни. И вот теперь единственным напоминанием о ней, спустя столько лет, письма. Письма о солнце. Героиня Ферелдена пропала, растворилась, словно её и никогда не существовало. Каллен, однако, прекрасно знал, что она была. И есть. Инквизиция с ног сбилась, ища Амелл и Хоук. Однако, не преуспела ни в одном из поисков… Он перебирал её письма за эти годы. Их накопилось множество; десять лет — изрядный срок… Она отправляла ему письма: сначала в круг Ферелдена, а затем и Киркволла. Каллен подозревал, что какая-то их часть и вовсе не дошла до адресата, а часть тех, кто он хранил не так уж и хорошо сохранились: чернила выцвели, пергамент был готов обратиться в пыль. «Каллен, Солнце совсем не такое, каким я его помню, — писала она, — и оно постоянно меняется. С утра оно было бледно-желтым, потом насыщенным, как желток яйца, а ближе к вечеру стало красным, когда касалось озера Каленхад. Жаль, что времени на него смотреть совсем нет: наука Стражей тяжела, а путь до Остагара — долог.» Это письмо она отправила, когда была в пути. Затем перерыв на несколько месяцев, пока она вновь не объявилась в Башне. Следующее письмо она передала ему лично в руки, не сумев отправить иными путями, не сказав ни слова, слишком напуганная его сумасшествием. «Каллен, надеюсь, мое письмо найдет тебя в добром здравии! В Морозных горах солнце совсем белое. Ужасно слепит глаза, я даже отказалась от своих планов смотреть на него до темноты в глазах. А в лесу у эльфов очень приятно любоваться на небесный диск через кроны деревьев. Это очень красиво, правда. Я бы хотела, чтобы ты мог видеть это. Чтобы ты шагал со мной рядом.» Прошло много времени, очень много… слишком много. Тогда он был полубезумным сумасшедшим фанатиком, но Киркволл вернул ему голову на плечи. Первый год, находясь под командованием командора Мередит, он редко отвечал на её письма. Но потом… «Каллен, я рада снова получать твои ответы! Ты знаешь, сколь я ценю тебя и нашу переписку. Надеюсь, мои письма и твои ответы не слишком вредят исполнению долга. Должна сообщить, что в Амарантайне небо серое и постоянно идут дожди. Солнца я почти не вижу, но когда оно выглядывает, оно — ослепительно. Надеюсь, над тобой сияет не менее яркая звезда.» Кажется это, последнее, еще сохранило аромат её духов: чистое кокетство, которое она стала себя позволять, став леди из Серого эрлинга. Эти письма нагоняли на него легкую грусть: повернись все иначе, он бы ни за что не упустил Амелл, перекроил их судьбы на иной манер. Но теперь он — командор Инквизиции, а Амелл… Амелл — пропала. Что не удивительно: в искусстве исчезновения она всегда была одной из лучших. В кабинет, без стука, вошел Джим. Впрочем, являясь одним из доверенных командора, ему это было дозволительно. — Вам письмо, командор. Прислано с птицей, — отрапортовал он. — Можешь быть свободен. Пергамент, плотно свернутый в трубочку и запечатанный до боли знакомой печатью, содержал в себе послание от вполне определенной персоны, пусть подписи, как всегда, не было. И командор не мог не усмехнуться, читая эти строки. Неуловима, как всегда. Никогда не забывает старых друзей… «Мой дорогой друг, что так близок моему сердцу! Надеюсь, что это мое послание — прости за долгое отсутствие весточек — застигнет тебя в здравии. Я знаю, что навалилось на Инквизицию и на тебя лично, но, поверь, у меня дел не меньше. Предупреждая твое ответное послание: перед Инквизицией я не появлюсь, прости, не до того. Честь спасать мир на этот раз выпадет тебе. Там, где я сейчас нахожусь, светит солнце. Ослепительно-золотое, на закате подернутое розовым маревом. Хочется верить, что и ты наблюдаешь не хуже. Когда все это закончится, и если мы останемся живы, мы можем попытаться вновь. И сделать так, чтобы над нами сияло одно небесное светило: схожее по приметам. Я знаю, что ничего еще не позабыто тобой, знай: и мной ничего не позабыто, и я по-прежнему храню в своем сердце нежнейшую привязанность к тебе. Если тебе будет тяжело, если кажется, что сил больше не осталось, сделай то, что когда-то так часто делала я. Пожалуйста, друг мой: посмотри на солнце!»