bloody aphrodisiac

Холодное прикосновение рукоятки кухонного ножа отдается в мозгу чем-то сладко-соленым - специфический вкус сумасшествия, от которого хочется прильнуть к толчку и хорошенько проблеваться. Что он делает? Зрачки незаметно расширяются. На самом деле он просто выпучивает глаза от приступа ебанутой радости, беспочвенного веселья. Так сильно предвкушает предстоящий момент, что аж перестает хотеть это совершать только потому, что понимает, что это будет пиком. И больше не сможет повториться, только единственный раз, а он может не успеть распробовать этот изысканный вкус, доступный даже самому плебею. Кусок деликатеса со стола царя, который вдруг падает к твоим ногам, но только вот... он насквозь пропитан смертельным ядом. Тяжелые шаги по коридору, которые даже в собственном мозгу отдаются страшным гулом, как удары топора по шеям грешников. А скоро его очередь. Тот, кто ничего не подозревал - обречен. А губы дрожат так предательски, и их приходится закусывать и прятать нож за спину. - Д-дима, - голос срывается, как у школьника. - У меня есть кое-что для тебя, - он переступает порог комнаты и на этом пограничную черту, которую преступать строго-настрого запрещено. Вспышки белого перед глазами, происходящее начинает искриться своей сюрреалистичностью. Сначала его жертва улыбается, на секунду отрываясь от экрана монитора. Что он там разглядывал? Этого так и не удается увидеть, но Юрий уверен, что там статистика канала Ларина на ютубе и ничего больше. Ну а тут происходит что-то внезапное - Юру срывает. - Какого хуя ты лыбишься, мразь! - Почти щенячий визг и взмах рукой с оружием. Ларин падает с вертящегося кресла, на котором сидел у компьютера. Он ошалело пялится на рассечное плечо, на то, как темная кровь быстро пропитывает черную ткань футболки, вернее, поло. Хованский не может восстановить дыхание, которое сорвалось от одного вида красных струй. Кровяной афродизиак. Его уносит, хотя он не припоминает, чтобы употреблял хоть что-нибудь интересное перед этим...событием, столь грандиозным. Все начинает происходить словно в каком-то черном тумане, голова вибрирует болью, а рассудок переполняется злостью, которая шипит и плавит мозг. Извращенные увлечения? Психоз? Он ничего не видит. Откуда столько крови? Он же ничего не делал. Или? Все опять сбилось. Неужели он правда решился на это дерьмо, во что он вляпался? Хованский почти падает на пол, мозг сходит с платформы и бросается под поезд. Но комику удается удержать равновесие и главенствующую позицию. Это очень странно, что Ларин почти и не рвется давать отпор. Он просто рыдает и настолько громко, что барабанные перепонки лопаются, и начинает тошнить. Хованский точно видит, как это происходило, и наконец становится понятно, почему Ларин не убегает - он связан. А его вены вскрыты. Стены залиты пидорской кровью, она, кажется, ядовитая и такая же едкая, как и язва-обладатель. У него в жилах кислота? Лезвие переливается красным, и с него капает слегка вязкая темная жижа. Лезвие переливается страхом и безумием, заполнившим эту крохотную комнатушку. Уже совсем взрослый мужчина в черном поло бьется в истерике не в силах двинуть руками. Хованскому даже почти все равно. Он падает сквозь пол, сквозь землю, сквозь магму и сгорает где-то там, у ядра. Горение - это больно. Но как-то подозрительно заводит. Возбудись перед смертью, зная, что твое последнее дыхание перережет справедливость. - Ты там не издох? - Голос доносится откуда-то издалека, сквозь пелену тумана прорывается тихий шепот. - Я не нек'рофил. - Ч-что...что происходит? - Хованский трет лицо, чтобы хотя бы попытаться что-то осознать. Слишком жарко, все опять плавится. - Ты охуел что ли? - Ларин падает лицом к лицу с Юрой и, сталкиваясь губами, кусает за них, больно кусает, дабы вывести партнера из затмения. Тот дергается, отталкивает язву, разверзшую его сердце, и, похоже, занесшую заразу. Он снова трет глаза и осматривается: он лежит на кровати абсолютно голым. Какого хуя все-таки происходит? Он вдруг вспоминает, как секунду назад его губы горели и как казалось, что от такого точно должен быть ожог. Какая это степень? Он вспоминает хитросплетения языков, словно узлами, и рваное дыхание, которое полностью забирает чужой рот, отчего кислорода почти не остается. И дрожь от прикосновения к чьей-то коже. Он явно сгорает на костре почета. Ларин смеется. И это оглушает обоих. Дима шутит и издевается, и как бы нарочно не спрашивает, что же на самом деле видел любовник. И все так хорошо вдруг, прекрасно. Они засыпают, обнимая каждый друг друга. Ларин любуется спящим напротив, его короткими и совсем непримечательными ресницами, которые, однако, сейчас кажутся ему ужасно милыми и абсолютно особенными. Еще некоторое время назад он и подумать не мог о том, что будет влюблен в кого-то. И это слишком больно осознавать, учитывая все участившиеся выпады из реальности. Но он старается не думать обо всем этом, он бежит к островку спасения из миража, как и привык делать. Наконец, Ларин засыпает. Его пальцы оглаживают блестящее лезвие. Этот нож он точил самостоятельно, и это его личная маленькая победа. Он проводит им по бледной руке и, возможно, слишком глубоко, но это не страшно. А затем он вдруг резко сменяет геолокацию. Несколько щелчков разрезанного ударами воздуха, и раздается странное пугающее хлюпанье. Уже можно смотреть? Охуевающий настолько, что даже не успевающий вовремя дать мрази по ебалу, Хованский в ужасе рвет на себе футболку, чтобы увидеть, как из исполосованного широкими порезами живота начинают вывешиваться внутренности. Ларин заворожено любуется виднеющимся из разрезов прослойками жира. Юра в полном непонимании происходящего тянется руками к ранам и пачкает их в пузырящейся крови. Все это время он орет маты не переставая, пытаясь остановить выпадающие кишки. Затем он все же поднимает взгляд, и видно, как тот становится звериным. Юра бросается к Ларину с кулаками, измазывая его лицо в собственной крови. Тот в ужасе отскакивает. Словно в замедленной съемке наблюдает, как к нему снова несется разъяренный пес. А затем нож в руке будто начинает вибрировать и жить самостоятельно: он раз пятнадцать вонзается в лицо Хованского, превращая его в неразборчивую кашу из мяса. Он рассекает шею, перерезая множество сосудов, и Диму окатывает кровью, как водой из внезапно развернувшегося душа. Наконец, все успокоилось. Ларин подходит к лежащему на полу бездыханному телу, тянется к остаткам любимого лица, а затем пробует кровь на вкус, слизывая ее с кончиков пальцев. И ему просто хочется отгрызть свои руки от непонимания происходящего. Ларин резко открывает глаза, чувствуя себя ослепшим в кромешной темноте. Его сердце бешено колотится от дичайшего страха. Слава Богу, в которого он безусловно не верит, что это был сон. Он делает плавный выдох и шарит рукой рядом с собой на кровати в поисках теплого тела того, кого на самом деле не убивал. Он просто хочет обнять его и успокоиться, зарыться в отросшие кудри, изо всех сил сдерживая слезы и боязнь перед собственным безумием. Но почему-то рука не может нащупать ничего совершенно, кроме холодного одеяла. Сверчки за окном не поют, как обычно, а вопят, заливаются злым смехом, а резкое холодное дуновение ветра дает понять, что он все это время был один, всегда был один.