Ниже некуда

Пирату, которого боятся все пираты, снятся сны, после которых он вскакивает не в силах нормально соображать, ударяет в грязноватое стекло каюты крепким кулаком и дышит так, будто сейчас скоропостижно задохнется на радость сотням ещё живых. А когда с туловища сходит рябь, Чёрная Борода сходит на нет — оседает на занозистый пол, глухо стонет сквозь подгнивающие зубы. Смытая сильным потоком в печальную вечность в лёгком повороте белокурой головы алыми губами шепчет: «Посмотри на себя — ты мертвец». Пират морщит лоб, скребет голый висок отросшими ломкими ногтями, сухо отвечает (но голос все равно дрогнет): — Кто бы.. говорил. А её окоченевшее тело пожрала река, загребая тонкие черты его — когда-то — женщины в свой вечно ненасытный, каменистый, бурлящий в порогах рот. И вот на руках пусто, даже крови нет — отмыл, а внутри все искрошилось в труху, как только Мэри приняла в себя острый клинок, превращаясь в податливые ножны из плоти и крови. Мэри — это стеклянный смех-колокольчик, металл шпаги в руках, блеск скрученных в локоны светлых волос, жирная малиновая отметина от верёвки поперёк, словно высеченной из мрамора, шеи. Мэри сама её закрутила, как только шагнула за борт «Королевы Анны» вслед за эльфийским принцем. Чёрная Борода хорошо помнит дрожь в её острых коленях, боязнь быть раскрытой. Вывернет ведь наружу — раскрытыми ребрами станет походить на ангела, но только тенью. Органы мысленно уже лежали у ног кровавой массой, а Эдвард просто дышал слишком горячо, сжимая её в руках до колючих нервных стонов. Он не верил в любовь. Совсем. Но когда Мэри заменила собой воздух, стало неумолимо необходимо держаться за неё, чтобы не утонуть в этом блядском водовороте нежности, страсти и желания оградить своё единственное сокровище от других-чужих. Он её так и называл. Мэри легко смеялась, обвивала его шею руками и на глазах у всей команды целовала в уголок рта. Потом вскидывала тело вверх и по веревкам, повыше, только бы непокорный ветер рвал одежду. Мэри грустно качает головой, поджимает губы и отворачивается к плечу. И в каждую ночь, как на повторе: — Я тебя любила. Любила, — мелко качая головой, прикладывая ладонь к лицу, будто прячась, — любила ведь. — А потом припорхал мальчик-эльф, ты повелась, обрюхатил и сдох. Я всегда знал, что добром это все не кончится, — обращаясь к своим воспоминаниям, говорит Чёрная Борода. У Мэри напрягаются черты лица. Чёрная Борода по-издевательски клокочуще смеётся, запрокидывая голову, обнажая острый кадык над плотным воротом неснятой на ночь рубахи. — Ты был лучше. — Я не святой, моя милая. В конце концов, ты ушла, солгав, а не я. И Мэри нечем крыть этот выпад, потому что так и было. Говорить о любви бессмысленно, потому что пират остался верен, а она нет. Парадокс. А если уточнять, что пират обезумел от ревности, то вдвойне все начнет казаться перевёрнутым с ног на голову. Грязный, ничтожный, лживый, боящийся пророчества аборигенов, он сейчас сидит на полу и сумасшедше смеётся, представляя её лицо и её вихрем сменяющиеся эмоции. Чёрная Борода — это глаза, налитые кровью и плевать, что он чувствует, кровь на руках, кровь, ударившая в голову, десятки детей на краю досок, разбившихся о камни, сотни эльфов, словно по их тельцам можно было вернуть своё сокровище. Змей, перепутавший дев в раю. — Тебе больно? — Мэри поднимает голову. — Умерло. Всё, — стреляет взглядом куда-то в заросший паутиной угол. Мэри плакала бы, да не может это делать, потому что мёртвая, потому что над ненавистным не плачут, разве что только от злости, но она не злить приходит. Она сводит с ума. Как звон от топота ног каторжников, мечтающих убраться подальше с острова и не умереть. Мертвец. Давящий чужие жизни щелчками пальцев, как жуков, во имя своей выгоды. Мэри его жаль, но отчасти она понимает, что виновата в этом. — Если ты будешь моей звездой, то я буду твоим небом. Ты помнишь? Уверен, не помнишь. А я все помню. Всё здесь, — мужчина — когда-то её — прикладывает кончик пальца ко бледному лбу, испещренному морщинками, — будто наказание за чьи-то грехи, я помню абсолютно всё. Каждое твоё слово, каждый взгляд, каждое движение — здесь. Мэри даже имитирует интерес, но холод мертвого лица ничего не выдаёт из себя более достойного. Она сон, приход, её нет. Она спит на дне, растащенная хищными рыбами по закоулкам водорослей и камней. — И твою измену, до мельчайших деталей. Она упала ниже некуда во имя любви. До мельчайших деталей, как подтирал кровавые сгустки с молочно-белого живота, вытаскивал из нее клинок, еле унимая рвущийся из горла крик. А крик был — когда скидывал её с рук в реку. Душераздирающий, когда металл оказался в Мэри, когда она летела навстречу клыкам-камням. Большего себе пират не позволил. Он упал ниже некуда во имя мести. Мэри надменно хмыкает, прикладывая тыльную сторону кисти к лицу, кусая кожу, не выдавая из себя свою истерику. Чёрная Борода ударяется макушкой о стенку, и картинка мира уплывает мимо сонными лентами. — Ты опять мне снишься, — ладонь, дрогнув, врезается в пол. Ободки колец звонко стукаются о его поверхность.