Лучик надежды

После начала Второй мировой войны миссис Агата Меллоуэн переехала в недавно приобретенный ими с мужем Гринвей Хаус, белый особняк в георгианском стиле, построенный в конце восемнадцатого века. Это был один из немногих домов в округе, который она находила красивым, а близкое соседство с ее родовым гнездом лишь добавляло ему привлекательности. Но письма от поклонников находили писательницу и здесь. Вот и сегодня, завершив прогулку по парку и роще, простирающейся до самой реки Дарт, Агата, известная поклонникам под фамилией первого мужа — Кристи, — нашла на столе несколько новых конвертов. Один из них сразу же привлек к себе ее внимание белизной бумаги, указывающей на то, что отправитель не стеснен в средствах. К тому же, на конверте была написана ее сегодняшняя фамилия, а не то имя, под которым Агату узнал весь мир. Заинтересовавшись, она взяла нож для бумаги и вскрыла это письмо первым. «Здравствуйте, уважаемая миссис Меллоуэн! К сожалению, я не могу назвать себя поклонником вашего творчества: произведения детективного жанра слишком уж напоминают мне о работе, чтобы стать легким чтением у камина. Но волею Провидения, приславшего ко мне старого друга с экземпляром вашей последней книги, я прочел „Десять негритят“. Хотя мой теперешний возраст можно вполне назвать „почтенным“, ум мой, надеюсь, пока еще ясен, да и память на лица, людей и события не спешит меня подводить. Поэтому я сразу вспомнил и наше знакомство на вокзале города Йорка, и последующий разговор в поезде. В тот вечер вы сошли в Харрогейте...» Дочитав до этого предложения, Агата оперлась рукой о стол, переживая внезапное головокружение. Все эти годы, прошедшие с того ужасного декабря 1926 года, она хранила молчание относительно своего исчезновения, лишь улыбаясь в ответ на все домыслы и гипотезы. Правда была куда проще и непритязательнее того вымысла, на который оказались щедры журналисты и поклонники ее творчества. Даже то, как она подъезжала к обрыву в своем автомобиле, Агата уже вспоминала как сквозь туман, а вот все дальнейшие события, вплоть до того, как она увидела Арчи в отеле «Гидро», где она поселилась под именем его любовницы, словно вымарали из памяти. Точнее, Агата думала так до сегодняшнего дня, пока не достала из конверта этот листок дорогущей бумаги с добавлением шерсти белых шотландских овец, напоминающей о страницах книг ее детства. И оказалось, что те события вовсе не стерлись из памяти, скорее она поместила их в темный чулан, как жестокий родитель — провинившегося ребенка. А письмо отперло эту дверь, словно ключ. И миссис Меллоуэн из Гринвей Хаус мысленно перенеслась на четырнадцать лет назад, в то время, когда ее еще звали миссис Кристи и она зябко ежилась на вокзале города Йорка, ожидая запаздывающий поезд. Йорк, декабрь 1926 года — Извините мое непрошенное вмешательство, — Агата обернулась и увидела седовласого джентльмена, чья осанка выдавала военное прошлое, а безупречная дикция намекала на привычку к публичным выступлениям. — Но мне кажется, что вы одеты не по сезону. Агата чуть нахмурила брови. Она смутно помнила, что у нее была с собой шубка. Но куда она делась... память забуксовала, снова наткнувшись на невыносимое воспоминание. Разведенная женщина! Что бы сказала на это ее мать, над могилой которой еще не осела земля... — Вы правы, — сказала она. — Возможно, вы разрешите мне одолжить вам пальто? — Спасибо. Но, боюсь, тогда уже вы рискуете получить воспаление легких, — вести ни к чему не обязывающий разговор оказалось легко. — Поезд вот-вот подойдет, я собиралась попросить там плед и горячее питье. — Разумное решение. Хотя после таких приключений не помешало бы и немножечко бренди, пусть это и не напиток для леди. Но я не представился. Лоуренс Уоргрейв. — Мэри Уэстмакотт, — если бы Агату спросили, почему она сейчас солгала, у нее не было бы ответа. Ей не хотелось говорить о себе. Или чтобы ее узнали. Посочувствовали. Пожалуй, чего ей сейчас действительно хотелось, так это принять дозу валиума, повторив судьбу доктора Шеппарда — злодея в романе, разрушившем ее брак. Но бренди тоже сойдет. Она была девушкой из хорошей семьи и не позволяла себе вольностей с алкоголем. Она... нет, не Агата. Пусть будет Мэри, так проще. Поезд наконец-то пришел, и они Уоргрейвом сели рядом. Свободных мест было много, но ни один из них не торопился искать одиночества. Путешествия — это прекрасный шанс увидеть интересные места и узнать новых людей. А этот джентльмен — как оказалось, он был судьей — оказался приятным собеседником, умеющим интересно рассказывать, но кроме этого обладающим еще и даром внимательно слушать. Уже через четверть часа Агата поймала себя на том, что увлеченно рассказывает ему о родном городе Торки, за век с небольшим превратившимся из рыбацкой деревушки в известный курорт, чья популярность уже вышла за пределы Туманного Альбиона. Поскольку толчком к подобной метаморфозе послужили Наполеоновские войны и в частности — признание бухты Торбей стратегически важным объектом, разговор перешел на Королевский флот, в котором ее собеседник служил в молодые годы, а потом — на его судейскую практику. Хотя очаровательная блондинка мисс Мэри Уэстмакотт вряд ли стала бы писать детективы, та часть Агаты, которая не хотела сейчас притворяться другим человеком, испытывала интерес. В большей части ее книг дело заканчивалось разоблачением злодея и передачей его властям, лучше всего — с чистосердечным признанием. Судья Уоргрейв имел дело с тем, что происходило позднее. — Я живу уже долго, — сказал он, — и впереди у меня куда меньше времени, чем лет, оставшихся за плечами. В такой ситуации, ты выбираешь то, на что хочешь потратить отпущенное тебе время, куда тщательнее, чем в юности или же ранней зрелости. Если бы справедливость не волновала меня с той же силой, что в двадцать лет, если не с большей, я давно подал бы в отставку. Но, к сожалению, правосудие несовершенно, и многие негодяи, достойные каторги или же смерти, увы, ускользают из рук закона. — Разве такое возможно? — удивилась Мэри. — Ведь есть сыщики, расследование... доказательства. — Да. Но бывают случаи, когда этого не хватает. Я перечислю вам несколько ситуаций, не называя имен, дабы меня не сочли клеветником. Хирург оперировал пожилую женщину, будучи пьяным, в результате чего она умерла. Доказать его вину не удалось, леди была уже в преклонных летах, да и операция — всегда риск, это известно. Но, надеюсь, ему тяжело спать по ночам. Хозяйка выгнала из дома молодую служанку, узнав о ее беременности вне брака. Девушка утопилась. Кто-то назвал бы это лишь жестокосердием, но для меня это — убийство. Автогонщик задавил на машине двух детей, играющих на дороге. К сожалению, наши законы еще не совершенны в отношении этих ревущих железных чудовищ, постепенно заполоняющих городские улицы. Полицейский дал ложные показания в суде, что привело к заключению невиновного человека на каторгу, где тот и умер. Правда выяснилась случайно. Как видите, система несовершенна. Не буду скрывать, я бы очень хотел все это исправить. — Как именно? Просто убив этих людей? Уоргрейв улыбнулся. — Убийства — работа не для судьи, а для палача, моя дорогая. Эти роли не зря разделяют с самых древних времен. Но, обрекия их на смерть не в рамках судебной системы, а лишь потворствуя собственным пожеланиям, вынеся вердикт их виновности и исполнив приговор своими руками, то я стал бы преступником, который достоин кары не меньше наказанных мною убийц. И, если бы ум мой остался после подобных безумств хоть вполовину столь ясен, как это бывает обычно, то мне бы пришлось пустить пулю в лоб и себе. Иначе это было бы весьма избирательным правосудием, и сама идея оказалась бы дискредитирована. — Палач погибает последним, — прошептала Мэри-Агата. — Какая интересная мысль. Судья улыбнулся. — Мне бы больше понравилась фраза: «Самый виновный из всех умирает последним». Потому что ожидание смерти — само по себе пытка и наказание. Не зря ведь столько приговоренных в британских тюрьмах совершают попытки уйти из жизни до того, как ее оборвет рука палача. Но почему-то мы с вами обсуждаем не самые приятные темы. Предлагаю немного поговорить не об убийствах и воздаянии. И они говорили — до тех пор, пока поезд не остановился в Харрогейте — приятном городке на юго-востоке Йоркшира, известным своим Королевским лечебным источником, столь же полезным, сколь и вонючим. А через четырнадцать лет Агата, забывшая и ту поездку, и случайного попутчика, и разговор в купе поезда, сочинила свой детектив о десяти жертвах Негритянского острова. Вынырнув из воспоминаний, она вспомнила, что еще не дочитала послание, полученное от старого судьи. «... но я всю дорогу думал о нашем разговоре. Надеюсь, что вы благосклонно примете мой комплимент, позволив мне отозваться о вас как о собеседнике, побуждающем многое переосмыслить. Я с удовольствием прочитал вашу книгу. Жаль, что вы все же не изменили мое имя, но так как настоящий я — не убийца, а потаенные мысли и фантазии вами угаданы верно, мне просто грех искать в этой мелочи повод для сетований. Тем более, что даже тот друг, который принес „Десять негритят“ в надежде развеять мой внезапный сплин, и не подумал о том, что совпадение имен не случайно. И это — еще один комплимент вам, уважаемая миссис Меллоуэн. Вы всего за час смогли заглянуть мне в душу глубже и понять ее лучше, чем люди, знакомые со мной десятилетиями. Однако я пишу это письмо не только ради выражения благодарности, но и побуждаемый желанием попросить вас оставить для персонажей хоть лучик надежды. Возможно, что прочитав эту фразу, вы скептически улыбнетесь. Признаю, что даю вам для этого повод, сначала —признав себя прототипом убийцы из „Десяти негритят“, а потом — заведя речь о подобных материях. Однако суды совершают ошибки, и вряд ли один человек может быть непогрешимым в определении степени вины. Мой тезка из книги основывал свой приговор на косвенных уликах и на реакции преступников на то, что их подлые деяния были озвучены вслух. Но я понимаю, что этого недостаточно, и один или двое из них могли быть невиновны, а это дискредитирует всю идею убийств ради восстановления справедливости. Надеюсь, что вы понимаете, почему это важно. И особенно то, почему данный факт имеет такое значение именно для меня. С наилучшими пожеланиями, Лоуренс Джон Уоргрейв». Агата аккуратно сложила письмо и спрятала его в конверт. Ее настроение неожиданно улучшилось, а мир показался более радостным. Она подумала о своей пока еще очень нечетко оформленной идее о том, чтобы создать пьесу по мотивам ставшей вдруг такой популярной и продаваемой книги без хэппи-энда. И пусть на сей раз двое на острове выживут. Если Уоргрейв не против, то автору и подавно нечего возразить.