Автоштрихи

Этот сложный панч про рисование масляными красками — нетрезвый намек на прошлое Ларина как неудавшегося художника. Вот только Ларин не пьет, и потому придумывать и самому же разгадывать тайные смыслы приходится Хованскому. (Портрет: непроходящие синяки под полузакрытыми глазами и огромный улыбчивый рот). Он вообще до Версуса вел себя как пиздец тонкий психолог, а потом как-то скатился немного, царь блядской горы. Но гора, в лучших традициях жанра, оказалась горбатой, когда протрезвевший через несколько дней Юра, перерывая личку, наткнулся на лаконичное: «Если вскроюсь, будет смешно». (Пейзаж: Ларин лежит на полу, покрытом белыми листами бумаги, и лениво взрезает предплечье левой руки, смотря в потолок). Даже если выключить свет и закрыть глаза, мироздание продолжит тебя ранить. Любой человек, пиздаболящий на камеру и заливающий это в интернет, изначально чувствует мир как-то не так, будто вовсе не землянин. Отсюда даже понятно, почему между ними такая вражда — если Родиной были разные планеты, тут уж не попишешь. Менталитет все-таки. В какой-то момент Хованскому хочется стать космополитом, не видя разницы между Вселенными. Потом — узнать адрес Ларина и приехать. Поговорить, просто поговорить. (Импрессионизм: иногда Юрий забывает, кто он такой на самом деле, не узнает свое отражение в зеркале, и хочет говорить о каемках на чайных блюдцах, о ежевике, о ранних треках Мирона и поздних произведениях Маяковского). Но он просто читает сообщение и закрывает диалог. Он боится, и ему не хочется обмыть эти давно не бывавшие в его душе эмоции, ему необходимо совершить нечто великое, нечто из ряда вон, такое же великолепное по масштабу, как вмятина, которую он оставил на Димином сердце. (Нарушение композиции: ранее холодную уебанскую душу Ларина согревала серебристая звезда, но не Юра, нет, общественное осуждение — просто с корнем вырвало её. И будто бы так и должно было случиться). Сломанные, осколочные. У Хованского в шкафу клетчатые рубашки, у Ларина — обглоданные остовы невинно убиенных брокколи и сельдерея, и это, конечно, не шутки. Ровно как и Димин лоб, омраченный отсутствием любых мыслей, и Юрин мозг, который любые мысли в последнее время тщательно старается изгонять прочь. (Светотень: Хованскому снится, как в полнейшей темноте критик гладит его волосы и поет песни Аффинажа на французском, не попадая в ноты). Продуктивность сломана; теперь Ларин пишет ему если не каждый день, то хотя бы через, краткие отчеты о своем состоянии: «весь день физически не мог подняться с кровати», «сегодня лучше», «выходил в парк кормить голубей», «снова не вставал». Пятью минутами позже неосторожное дополнение: «слушал твои аудио». (Динамика рисунка: Ларину хорошо, а потом снова — плохо-плохо-плохо. Юра бы так не смог, и, кажется, он уже не может). Окей, продуктивность сломана у них обоих. Неудачные задирания неудачными взаимными видеообращениями. Отчеты без заглавных букв, смех в том, что Хованский самому себе боится признаться, как чувствовал себя во время трехдневного Диминого молчания. Ларин будто снова занимается дешевой психотерапией для бедных, отправляя эти письма, но они становятся все более нечитабельными и путаными. (Минимализм: самые последние часто состоят только из одного слова. «Юра»). Почти через месяц после баттла Хованский понимает — его светлоокому врагу, заклятому другу, проклятому Ларину, который с каждым днем все больше режется и все больше улыбается, действительно нужна помощь. Юра не врач и не долбоеб, и поэтому он знает, что лучше всего лечит простое человеское присутствие и чувство, что есть кто-то, чтобы плечом к плечу с ним. И да, проблемы белых людей и идиотка-критик, сам себе эти сложности придумывающий, но, кажется, в этот раз ему действительно нужна помощь. (Блики: Хованский и тревожные ночные питерские дороги, километры и километры отчуждения, сматываемые в нитку, чтобы позже сжечь их). Ларин, у которого сна ни в одном глазу, непредусмотрительно вышедший открывать дверь в поло с коротким рукавом. Ларин, властитель несмешных темных шуток и сердец всех девушек интернета. Ларин, бледный мальчик с изрезанными в мясо руками — от запястий до основания шеи. (Триптих: удар по лицу, объятия, смазанный поцелуй в шею).