Правильный выбор

Джинни стояла на перроне возле красивого красного поезда, который семь лет отправлял её в Хогвартс, а теперь должен был отправиться в путь уже с её детьми. Её усталый взгляд окинул группу людей, стоящих подле неё: повзрослевшего, нет, даже какого-то постаревшего за годы службы в Аврорате Гарри, который что-то втолковывал первокурснику Альбусу, спокойно смотря в такие же, как и у него самого, зелёные глаза. За руку Джинни держалась её младшая дочь — Лили, которая унаследовала от матери её огненные волосы и упрямый характер. Сейчас дочка старательно показывала, что она нисколько не завидует братьям, уезжающим навстречу школьным будням, а её оставляют с родителями. Порой это выводило Джинни из себя — упрямое желание Лили поскорее попасть в школу. Мать не понимала такого сильного стремления дочери — ведь она быстро повзрослеет, не успеешь оглянуться, так она не то что на первый курс пойдёт, а уже будет заканчивать школу. Уедет от отца и матери, будет строить свою отдельную жизнь, изредка наведываясь к родителям, скоротать очередной вечер за ничего не значащей беседой и поскорее убраться из дома со стариками, наводящими на неё тоску. Джинни вздохнула. Вон, сыновья уже начинают потихоньку откалываться от семьи, находят друзей и новые увлечения, а родители становятся в тягость со своими правилами. Особенно Гарри. Гарри не понимал этого, всё ещё видя в них маленькие сверточки, принесенные им из роддома. Только Джинни подмечала все эти изменения и от этого становилось грустно. Она словно повторяла судьбу своей матери: нашла мужа, родила детей, и сама себя убедила, что ничего ей больше от жизни не надо. Растворилась в быте и опеке над домашними. А когда-то были и горячее сердце, и вера в лучшее будущее — ведь Гарри победил Волдеморта, Пожирателей отправили в Азкабан, детям-героям воздали по заслугам. Джинни любила квиддич и хотела стать лучшим ловцом, чем Гарри. Упорные тренировки взяли своё — тело из просто стройного превратилось в налитое сталью, мышцы связались в тугие канаты, силу и мощь излучало это тело, и Джинни это нравилось. Нравилось выжимать своими руками бельё без помощи магии, чувствовать, как сильные кисти скручивают в крепкий узел простынку и наслаждаться своей физической силой. А её ведь брали в состав Холихедских Гарпий, она даже проиграла пару сезонов за них. С каждым разом брать снитч удавалось всё лучше и лучше, и она почти приближалась к феноменальной скорости, с которой делал это Гарри. Она «подавала надежды», как говорили ей тренер и участницы команды. А потом она узнала, что беременна Джеймсом. И прошлое осталось в прошлом, сезон закрыли без неё и не стали ждать её из декрета. Да и Джинни сама не знала, выйдет ли она снова на поле, сомневалась. И как оказалось не зря. За Джеймсом подоспел Альбус, а потом Лили появилась на свет. И детские мечты остались навсегда погребенными под горой домашних забот. Пока Гарри строил карьеру, она занималась пелёнками. Нет, она любила своих детей, всех и каждого по отдельности, но… Сколько этих «но» было, о которых она старалась не думать. Сын переговорил с Гарри и, кажется, успокоился. Они стали садить их в вагон, и тут Джинни неожиданно заметила Малфоя. Тот выглядел точь-в-точь как незабвенный папаша Люциус — длинные светлые волосы, рассыпающиеся по плечам, трость и, надменный, но какой-то сломленный взгляд. Вдруг Малфой повернулся в сторону от жены и сына, и Джинни увидела в его глазах такую же безысходность, что иногда стыла и в её взгляде. Долг, семья, воспитание детей. Вот что должно занимать все думы правильных родителей. Но по глазам Малфоя Джинни безошибочно поняла, что он так же не причисляет себя к их числу, как и она, сомневаясь после стольких лет — а правильный ли выбор они сделали? Малфоевский взгляд скользнул мимо Джинни к Гарри, и она увидела проблеск какого-то непонятного чувства, как будто на секунду зажгли Люмос в тёмной комнате, но он быстро пропал. Малфой снова спрятался за образ надменного аристократа и более на семью Поттеров не смотрел. «Жена у него какая-то не интересная, скучно наверно ему с ней» — вдруг подумалось Джинни и она искренне удивилась. Неужели она сочувствует Хорьку? После стольких лет? Да, сочувствует, поняла она. Потому что в его глазах она увидела отражение своих собственных, потухших и как бы обращённых взглядом в себя. «Несчастлив в браке так же, как и я». Джинни испугалась собственных мыслей. Неужели она несчастлива? С таким-то мужем и детьми? И тут сердце больно кольнуло острой иглой понимания — да, несчастлива. Не сумела распознать за физическим влечением и разговорами по душам дружескую симпатию. Симпатию, а не любовь. Кинулась в водоворот романа с Гарри, а потом пошло по накатанной — свадьба, дом, дети. И не разобралась в себе, чего же ей на самом деле хотелось, решила не заморачиваться — повторила судьбу матери. Пока Джинни размышляла над своей жизнью, поезд издал предупреждающий гудок. Джинни очнулась и осмотрелась по сторонам — Гарри посадил сыновей в поезд и давал им последние наставления перед отправлением. Рядом стояли Малфои, отправившие сына в соседнее купе и высокомерно взирали на остальных родителей. Джинни заметила ещё один мимолётный взгляд Малфоя, направленный в сторону её мужа, но Драко быстро отвёл глаза. Не трудно было догадаться, почему глаза Малфоя раз за разом искали Гарри в толпе. Хотя бы смотреть. Если нет возможности поговорить, дотронуться, то хотя бы наблюдать за ним, подмечая малейшую эмоцию, поворот головы и взгляд зелёных глаз. Она и сама когда-то украдкой ловила взгляд, от которого всё сжималось в груди и сердце билось маленьким птенцом. Взгляд голубых глаз, не зелёных. Это потом её сбила увлеченность Гарри, но на средних курсах была только копна золотистых волос, источающих терпкий аромат трав, голубые, ясные большие глаза, маленькие ушки, выглядывающие из пышных локонов, с вдетыми в них самодельными серьгами-редисками и мечтательная улыбка. Луна Лавгуд, её первая настоящая любовь. Джинни тогда боялась своих чувств, разговаривая с Лавгуд только на тренировках ОД, а в животе скручивалась тугая спираль и начинало ныть между ног, когда она слушала её сбивчивое, тяжелое после тренировки дыхание, и смотрела. Смотрела и не могла наглядеться. На пунцовые нежные щеки, на ярко сверкающие глаза, на тонкие пальцы, играющие с палочкой. На полные, луком Амура, губы. Которые она так и не решилась поцеловать. А потом Луна стала встречаться с Невиллом, и Джинни погасла, растворилась в отношениях с Гарри. Она не видела перспективы и боялась быть осмеянной. Это Луна никогда ничего не боялась, даже сидя в подвалах Малфой-Мэнора, она рассказывала о морщерогих кизляках. Эта её храбрость помогла ей открыто встречаться с её однокурсницей после расставания с Невиллом. Как же Джинни жалела, что не подошла к Луне раньше. Теперь у неё был муж и трое детей, которые вряд ли одобрили её уход к женщине, пускай и всеми знаемой и любимой Луне… От несправедливости жизни и безысходности мучительно сжалось сердце, слёзы выступили на глазах. Джинни прижала руку к сердцу, пытаясь унять горькие слёзы, солёными дорожками прокладывающие по щекам следы безвозвратно ушедшей юности и тлеющих безответных чувств. И проснулась. Джинни поняла, что это был очередной кошмар, ирреальная игра подсознания, проигрывающая ужасающий сценарий, по которому могла бы пойти её жизнь. Она повернулась на бок, утыкаясь носом во вкусно пахнущую, нежную шею Луны, на которой она вчера, не удержавшись, поставила огромный засос. «Будет ворчать, как увидит» — подумала Джинни и усмехнулась. Они лежали в их огромной кровати, накрытые тонким одеялом, Луна тихо посапывала во сне, умильно сложив ладошки под головой. Джинни знала такую привычку за любимой и нежно подтрунивала над ней за это. Это была одна из тех мельчайших деталей человеческого поведения, которая делала личность личностью, которую обожали, по которой можно было безошибочно сказать, что ты любишь человека. Со всеми его недостатками и достоинствами. Джинни мягко положила руку на талию Луне, стараясь не разбудить, и сладко прижалась к ней. «Люблю, — подумалось ей. — Больше жизни люблю». Джинни начала вспоминать, как же так получилось, что она стала обладательницей самого прекрасного сокровища на Земле. Они с Гарри довольно быстро поняли, что их отношения — это скорее отношения брата и сестры, нежели любовников, и тихо расстались. Ну, как тихо. Рон орал конечно, Гермиона была расстроена, да все, кто знал пару, расстроились. Но сердцу не прикажешь, как говорится. Так зачем же себя мучать? После школы они разошлись разными путями, но остались хорошими друзьями — она и Гарри. Джинни попала в команду Гарпий, правда во второй состав, но кого брали сразу в первый? Гарри шёл к своей мечте — учился в Академии Аврората. Гермиона тоже пошла во властные структуры, только если Гарри был по охране правопорядка, то она решила идти в политическую ветвь власти — становилась законницей. С последующим прицелом на кресло Министра Магии. Почему-то Джинни ни капли не сомневалась, что Гермиона займёт его без малейших затруднений. Неожиданно она сдружилась с Панси Паркинсон, которая училась в одной группе с Грейнджер. Вот уж на кого не подумала бы Джинни, что та захочет работать в Министерстве. Но из неё вышла бы хорошая коллега и соратница Гермионы, с её-то железной хваткой. К тому же слизеринки никогда не упускали шанса и шли к своей мечте — была за ними такая черта. Джинни знала, что Панси полностью изменила свои взгляды после войны, и рыжей казалось, что не последнюю роль в этом сыграла Гермиона. Джинни видела, какие заинтересованные взгляды кидала на Гермиону Панси. Она понимала Панси, ведь сама когда-то боялась подойти к любимой и лишь украдкой любовалась ею. Оставалось надеяться, что Панси не упустит свой шанс — Гермиона превратилась в тонкую красавицу, и не последним фактором был её завораживающий характер. Да, Панси всегда нравились сильные личности. Мысли перескочили на Малфоя, который всегда шёл прицепом к мыслям о Панси и Гермионе. Он тоже сильно изменился за эти пару лет. Вопреки воле отца, выпущенного по заступничеству Гарри из Азкабана, пошёл учиться на колдомедика, по странному стечению обстоятельств попав в одну группу с её обожаемой Луной. Луна тоже в своё время изрядно удивила Джинни своим решением идти на медиведьму — казалось, ей не место среди крови и боли приёмных палат и экстренной терапии. Но её малышка сказала, что хочет помогать обществу и в ту минуту у неё был такой взгляд, что Джинни не решилась перечить… Однако она отвлеклась на несравненную любимую, а следовало бы вспомнить обойденного вниманием Драко. Вот, да. Джинни до сих пор удивлялась, что может называть его по имени. Сколько лет он был Хорьком, гадёнышем, да и просто ублюдком-Малфоем, а случилось так, что почти все её друзья называли его теперь Драко. Ну, может только Рон иногда любил дразнить его Хорьком. И всё благодаря Гарри. После школы они решили «зарыть топор войны», и, как-то незаметно быстро для других, стали хорошими друзьями. Хотя Джинни подозревала, что там прячется гораздо больше, чем просто дружба, глядя на Малфоя, следящего за Гарри на совместных посиделках влюблённым взглядом. Из его глаз только что сердечки не вылетали. Джинни знала этот взгляд — она точно так же смотрела на Луну в школе, по нему же та и догадалась о чувствах Джинни. Луна вообще была догадливой, когда ей нужно было. Бедный наивный Гарри, и как ещё не прозрел? Ведь сразу же видно, Малфой сам себя выдаёт — руки, отчаянно тянущиеся прикоснуться, но в последний момент стыдливо отдёрнутые, блестящие серые глаза, неотрывно следящие за каждым телодвижением Гарри, ловящие его взгляд, любующиеся, нежно-розовый румянец, когда Гарри приобнимает в дружеском объятии его плечи, весёлые искорки звонкого ответного смеха. Малфой ни с кем больше так не смеётся, как с Гарри… «Ох, будем надеяться, что Гарри наконец прозреет. Или Малфой наберётся смелости и скажет о своих чувствах». Джинни хорошо понимала, каково Драко сейчас. Сама же была такая же, когда пыталась не думать о Луне, но думала. И хотела. Щекам жарко, значит проступил румянец. Но Джинни не стыдно — разве можете быть стыдно от того, что любишь? Джинни вспоминает их первых поцелуй. Это случилось на Выпускном Балу. Тот год был тяжелым для всех, но преподаватели решили дать им отдохнуть и повеселиться напоследок, подарить праздник после череды страшных тёмных месяцев. Курс Гарри тоже оставили на второй год, так как многие не смогли доучиться, так что их было в два раза больше и Флитвику пришлось увеличивать Большой Зал с помощью магии. Весь день тридцать первого мая Джинни была как на иголках, сама не понимая, отчего она так нервничает. С Гарри они уже на тот момент расстались, и Джинни шла на Бал без пары. Когда она спустилась на первый этаж, то поняла, что не одна она стала одиночкой на этом Балу — Рон с Гермионой тоже выяснили, что они скорее брат и сестра друг другу, нежели пара и пришли порознь, как и сам Гарри. Дальше по коридору стояли парочки и одинокие фигуры, в одной из них она узнала Паркинсон, прищуренным взглядом следящую за Гермионой, в другом — Драко Малфоя, кидающего скользящие незаметные взгляды на Гарри. Джинни удивилась, что внимание пары слизеринцев было приковано именно к её друзьям, но она не придала этому особого внимания. А надо бы. Теперь были понятны все эти переглядывания, но кто же знал, что это влюбленные следили за своими половинками? Правильно, Джинни и не знала. И тут по лестнице, ведущей на Рейвенкловскую Башню, начали спускаться рейвенкловцы. Джинни оббежала толпу взглядом, но не увидела заветной светлой макушки. Тут толпа рейвенкловцев сошла с лестницы, и студенты, смешавшись в одну большую разноцветную массу, поспешили в Большой Зал. Заиграла торжественная музыка, призывающая к началу праздника, но Джинни осталась стоять у конца лестницы, упрямо надеясь увидеть свою мечту, хоть издалека, хоть краешком глаза. Чтобы было легче дышать и жить дальше. Джинни отвлеклась, поправляя свою изумрудно-зелёную мантию (гриффиндорцы весь день над ней подшучивали, мол, оделась под тон глаз Гарри, но она успешно насмешничала в ответ), а когда подняла взгляд вверх, то замерла. Кажется, она забыла, как дышать. С верхней ступеньки спускалась невероятная красавица. Нежно-голубая, выше колена (что-то внутри Джинни свирепо зарычало от ревности и тут же мурлыкнуло от вида стройных ног Луны) мантия, распущенные длинные белокурые волосы с венком полевых цветов и вплетенными в тоненькие косички отдельными цветочками, нежная белая шея, тонкие запястья и пальцы, чистое красивое лицо и сияющие глаза. «Это она. — подумалось Джинни. — Я никого не смогу больше так полюбить в своей жизни». Сердце болезненно сжалось, а потом стало биться так сильно и быстро, как никогда прежде в её жизни. Джинни осознала, что любит. Любовь словно укрыла её нежными белыми перьями, заставляя в груди распускаться жгучий огненный цветок и в то же время, она же заставляла Джинни мучительно страдать, словно тысячами тонких игл впиваясь в её нежные, неокрепшие ещё, только что осознанные чувства жестоким фактом несбыточности её мечтаний. Руки похолодели и Джинни показалось, что она сейчас упадёт в обморок от болезненности и обоюдно острых, несовместимых граней её чувств. Видно что-то отразилось в её лице, потому что Луна стремглав спустилась с лестницы, мигом оказываясь слишком близко к Джинни. Она молча вглядывалась в глаза Джинни, внезапно понявшей, что Луна держит её за плечи. Вмиг места соприкосновения кожи обожгло ярким огнём, Джинни крупно вздрогнула и попыталась что-то сказать, но из горла вырвался только невнятный хрип. От переживаний сел голос и ни одной мысли не осталось в голове. Луна ещё какое-то время рассматривала её, видимо находя и понимая что-то в глубине её глаз. Как бы не старалась Джинни это скрыть, она уже знала, что любит Луну, и это отражалось в её взгляде, ищущем и любовно оглаживающем лицо Луны. — Я знала, что рано или поздно мы будем вместе, — тихо сказала Лавгуд и это как громом поразило Джинни. Получается, Луна смогла догадаться о её чувствах? Но как? Она выдала себя взглядом? Или поведением? Тут поток мыслей Джинни прервался. Потому что нельзя одновременно строить логические цепочки и первый раз умопомрачительно целоваться с девушкой своей мечты. Тонкие, искусанные губы Джинни, постоянно пересыхающие на ветру во время тренировок и матчей показались ей наждаком по сравнению с пухлыми, нежными губами Луны, которыми она осторожно прижималась к её рту. Казалось, что Луна не знает, что дальше делать. «Она ещё ни с кем не целовалась» — вспыхнула фейерверком мысль в голове Джинни. Эта мысль послужила спусковым крючком для полного отключения сомнений. В Джинни пробудилась собственница. Горячая волна возбуждения мурашками поднялась от бёдер и ударила в голову. Что-то зашумело и Джинни на секунду утратила слух — она поняла, что это кровь бурлит в венах и возрастающее возбуждение требует выхода. Она не собирается сопротивляться. Как только Джинни пришла к этой мысли, она отбросила все сомнения. Есть только она, Луна, их любовь, и к чёрту весь мир! Джинни крепче прижалась губами ко рту Луны, целуя, пробуя её губы на вкус. Они были нежными, мягкими и вкусными. Джинни застонала в поцелуе и ей захотелось большего. Она попробовала углубить поцелуй и приятно удивилась, когда Луна позволила ей это. Джинни языком пробралась в рот Луны, оглаживая её зубы и дёсны, отчаянно желая, чтобы это поцелуй никогда не кончался. Нежный, сладкий язык Луны дотронулся в робком касании до языка Джинни. «Словно лепесток цветка» — было последней связной мыслью Джинни перед тем, как кровь забурлила в венах и пониже живота тягуче потянуло. Джинни прижалась к Луне, обвивая своими руками её тонкую талию, стараясь стать как можно ближе. Ей хотелось чувствовать её всю, и отчаянно хотелось содрать эти ненужные тряпки, чтобы насладиться восхитительно-нежной и бледной кожей, целовать её всю, любить её, боготворить её. Джинни застонала в поцелуе, подталкивая Луну к стене и ставя между её ног колено. Там было жарко и мокро, Джинни почувствовала это своей голой ногой, выпростанной из разреза мантии. Тысячи фейерверков взорвались в голове Джинни. «Она меня хочет. Это взаимно». Любовь и возбуждение ударили в голову и Джинни как неистовая тигрица набросилась на добычу. Она целовала её везде, куда могла достать, тёрлась об Луну как большая кошка, желая чувствовать её всем телом, кусала белую тонкую шею, ставя свои метки на ней и довольно урча, руками забиралась под мантию Луны, нащупывая нежные грудки со вставшими твёрдыми сосками, оглаживала живот и бёдра Луны. Колено же, казалось, жило своей собственной жизнью, потому как в собственном ритме тёрлось о промежность любимой, доставляя той удовольствие. От осознания, что Луне хорошо с ней и ей нравится то, что с ней делает Джинни — она ещё больше возбудилась и почти подошла к краю оргазма. Тем же, что её с этого края столкнуло, был робкий поцелуй в шею, чуть ниже уха, тонкие нежные пальцы, оглаживающие джиннины сильные плечи и налитую грудь, и тихое признание на ухо: — Я люблю тебя. Джинни сорвалась в пучину оргазма настолько сильного, как никогда раньше. Ни с кем у неё не было настолько сильных чувств и желаний, Луна была её единственной и неповторимой путеводной звездой и Джинни поняла, что это навсегда. На всю жизнь. Больше никого она не полюбит так сильно и по-настоящему. Да и не сможет. Потому что не сможет её разлюбить. Джинни собралась с мыслями, постепенно приходя в себя после таких сильных переживаний и почувствовала влажность на своей коленке. Тёплая волна чувств окатила Джинни при одной только мысли, что это она прикасалась к Луне, это она доставила ей наслаждение. — Лучше рано, чем поздно, любовь моя, — чуть смешливо наконец сказала Джинни. И только потом она поняла, как она назвала Луну. Внутри всё перевернулось — а вдруг это несерьезно для неё, несмотря на признание? — Я тоже так думаю, любимая, — лунин голос был тих и спокоен, а ещё в нём явственно слышалась нежность. — Не надумывай разного, мы будем с тобой навсегда. От этих слов всё в груди Джинни запело и окрылило её. Даже её палочка выпустила сноп пурпурных и золотых искр, хотя она даже не брала её в руки. — Золотые искры — искренняя первая, пурпурные — большая и страстная любовь, — с удовольствием проинформировала её Луна. — Я как-нибудь покажу тебе точно такие же. — Я бы лучше смотрела на тебя, всю жизнь, — немного неуверенно ответила Джинни, а сама замерла в ожидании её слов. — Всю жизнь? — спросила Луна и лукаво улыбнулась. — Всю жизнь. — твёрдо ответила Джинни. Лунины глаза засветились счастьем, и она потянулась за поцелуем.

***

Солнечный свет стал проникать сквозь не зашторенное окно, и по тому, как Луна нетерпеливо вздохнула, Джинни поняла, что её любовь скоро проснётся. Вскоре, подтверждая её предположения, Луна открыла глаза. — Не спишь, любовь моя? — спросила она хриплым со сна голосом, а у Джинни сладко заныло между ног от этих любимых звуков. Она прижалась крепче к любимой, обнимая Луну за талию и утыкаясь носом в нежную тёплую ложбинку между грудей. — Не спалось, любимая. Представляешь, приснился очередной кошмар. — Это который с Гарри — твоим мужем и кучей детей? — понимающе улыбнулась Луна. — Ага. Только в этот раз моё подсознание нарисовало ещё и страдающего от неразделённой любви Малфоя, — ухмыльнулась Джинни. — Уж он-то от любви страдать не будет, — пространно заметила Луна, но Джинни привыкла, что все предсказания Луны сбываются. — Он будет счастлив в любви. — С одним зеленоглазым будущим аврором, — поддакнула понимающе Джинни. — Именно, — спокойно ответила Луна. — Ты не бойся этих снов, это твоё ощущение развилки твоей жизни. — Вроде той, на которой ты должна сделать выбор? — задумчиво спросила Джинни. Она уже разбиралась в том, как и что говорила Луна, и понимала, когда это было сказано всерьёз. — Да, — просто ответила та. — Что-то мне подсказывает, что я сделала правильный выбор, — убеждённо сказала Джинни, и резко перевернула подругу на спину, усаживаясь на её бёдра. Луна понимающе улыбнулась: — Я тоже так думаю. Джинни впилась в эту улыбку губами, нежно поглаживая лицо Луны и крепче охватывая её ноги своими. Следующие пол часа они занимались самым приятным делом на свете. Определённо, Джинни сделала правильный выбор. И это навсегда.