Лето восемьдесят первого

Мы шли вдоль аллеи деревьев, возвращаясь домой после долгого дня, проведённого за городом, вне душных асфальтовых улиц, раскалённых летним солнцем. Кажется, это был 81-й год, когда мой кузен (младше меня на полтора года) приехал и жил тогда на ферме у своего отца, который приходился мне дядей. Оттуда, с фермы и возвращались мы с моим другом Мадсом, поскольку остальные ребята отправились другой дорогой, чтобы сократить путь к своей улице. Долгое время мы шли молча. Вокруг нас быстро сгущались тёмные летние сумерки. Сказать по правде, я и Мадс познакомились не так давно и я всё ещё в мыслях называл его своим «новым другом». За месяц до начала школьных каникул его родители купили дом рядом с нашим и, разумеется, ему пришлось пойти в нашу школу. Он был старше, но не слишком, поэтому само собой вышло, что мы, собравшиеся с двух-трёх соседних улиц, приняли его в свою компанию. Самым примечательным в нём, по-моему, были волосы. Он отрастил их чуть ли не до плеч, и я всё думал — как возможно, что учителя не делают ему за это замечаний? И что об этом всём думают его родители? Мадс, пока мы находились в компании, обычно был не слишком разговорчив, может быть, стеснялся. Этого я не знал. Но он отлично умел играть в футбол, у него был крутой велик, он быстро бегал и в целом был приятным человеком, поэтому никто не видел ни единой причины почему бы нам не принять его в свои ряды. Мы даже иногда спорили из-за того, кто возьмёт его в свою футбольную команду; он был очень азартным и техничным игроком. Если он улыбался, то либо застенчиво, либо широко, показывая дёсны. Шире всего он улыбался, когда команда, в которой он был, выигрывала. Он даже мог в пылу боя заорать что-нибудь типа: «утри им нос!» или «рви защиту!», но желание шуметь исчезало у него сразу же, как мы заканчивали игру, и в другое время он вёл себя спокойно и сдержанно. Ещё он иногда разговаривал со мной, куда свободнее, чем с остальными из нашей компании. Я считал, это только потому, что я его сосед и именно я привёл его в нашу банду. Это заставляло меня чувствовать ответственность и немного даже гордость, и, конечно, я был совсем не прочь с ним поболтать. Всё-таки, хоть в нём и не было ничего слишком особенного, кроме лохматой шевелюры, мне нравилось моё покровительственное положение и я был рад рассказать и объяснить ему, как новичку, всё, что ему нужно было знать. В тот день было очень жарко и, вместе с тем, облачно, так что не было ничего удивительного в том, что к вечеру небо заволокло тучами, грозящими вот-вот обрушиться на землю ночным дождём. Небо выглядело пёстрым — с одной его стороны вовсю ещё догорал огненный закат, но в более тёмной его части, на чисто-синем прозрачном фоне горела ярко-белая растущая луна. Облака стелились в два слоя: нижние были тёмные и летели скоро, верхние, как куски взбитых сливок почти стояли на месте, всё ещё освещённые лучами заходящего солнца. Постепенно стал подниматься ветер, с шумом качающий ветви деревьев. Мы с Мадсом шли по дороге и молчали. Внезапно прямо у нас над головой сверкнул ослепляющий свет — молния! И какая! Казалось, облака, хоть и очень разрозненные, дырявые, перекидывали электричество друг другу, как кидают волан ракеткой при игре в бадминтон. Я невольно дрогнул, поджимая руки и, пытаясь скрыть испуг, стал потирать собственный локоть. — Думаешь, будет дождь? — спросил Мадс, не поднимая головы взглянув в наэлектризованное небо. Я пожал плечами. — Не знаю. — Сегодня не обещали, — произнёс он. — Может, в городе не обещали, — подумал я вслух. — А мы ещё не там. — Может быть, — согласился Мадс. — Надеюсь, если что — успеем дойти. — Да уж, — чувствуя, как ветер становится всё холоднее, отозвался я. Мы прошли ещё немного. Я думал о своём и внезапно кое-что вспомнил. Я не то чтобы очень хотел говорить об этом, но это долго не давало мне покоя и когда-нибудь я хотел выяснить всё наверняка. Почему бы, например, не сейчас? — Слушай, — обратился я к Мадсу. — Я всё хотел спросить… — Подожди… — он остановился, проведя рукой по кончику носа. Я тоже остановился и посмотрел на него. Он поднял ладонь и подождал несколько мгновений. — Дождь, — констатировал он. — И крупный. Нам бы поторопиться, что ли… — Бегом? — Бегом-не бегом, но побыстрее, — он вновь возобновил путь. — Ой, блин, — вытирая лоб, я пошёл следом. — И на меня капнуло! В это же мгновение дождь принялся всё быстрее шлёпать по пыльной дороге и через пару секунд забарабанил в темпе самого быстрого на свете танца. — Вот теперь бегом! — срываясь с места, выкрикнул Мадс. Но я уже летел по дороге вперёд него, пытаясь закрыть макушку, так что ничего на это не ответил. Мы бежали изо всех сил в сторону города, но его ещё даже не было видно из-за деревьев. Я чувствовал, как моя тонкая футболка постепенно пропитывается ледяной водой, и эти потоки медленно, но верно стекают мне куда-то в шорты. Кроссовки и ноги до колен покрыли брызги грязи: было уже порядочно темно и мы не особенно выбирали, куда ступать ногами. Над нами снова сверкнула молния, ещё сильнее и ярче, чем предыдущая. — Твою мать! — вскрикнул я и почему-то весело хохотнул. — Оставь в покое мою мать! — закричал Мадс в ответ, слыша мой смех. — Надо куда-нибудь залезть и переждать! — крикнул я. — Мы как два громоотвода в поле! Что там за сарай? — Чёрт знает! — гаркнул Мадс. — Бежим! И он свернул с дороги в траву, несясь по направлению к этому самому сараю. Я, на секунду растерявшись, припустил за ним, по примятой его ногами тропинке. Я вбежал в хлипкую постройку следом за Мадсом, не глядя даже на то светопреставление, которое творилось в поле, со скрипом и шумом захлопнул дверь и закрыл её, подняв и опустив в железную скобу дощечку, играющую роль замка. — Жуть… — пробормотал Мадс, прильнув к малюсенькому окошку на боку нашей поскрипывающей на ветру крепости. Я шмыгнул носом, прогуливаясь по временно отвоёванному у поля дворцу. Было очень темно, но постепенно глаза привыкали к сумраку. — Жуть… — снова повторил Мадс и, разогнувшись от окошка, повернулся ко мне. — Хочешь посмотреть? Я кивнул, пряча руки под мышками. Подойдя к окошку, я выглянул на сумеречное поле: оно всё ходило ходуном и было похоже больше на море, чем на поле: ветер гулял в траве, пригибал её и снова поднимал, как волны. Деревья трепетали на ветру, летели листья, густой дождь серебрился в свете луны. — Замёрз? — спросил Мадс, заметив, что я подрагиваю. Он дотронулся до меня, будто хотел приобнять и согреть, но я прервал это. — Да нет, — утекая из его объятий, просто сказал я. — Это из-за ветра. Нормально всё. О! Гляди, стол! — Ну, — согласился он, посмотрев туда, куда я указал. — Может, в нём есть что-нибудь? — оживился я. Мы подошли к столу, я опустился на корточки и обнаружил в столе ящик. Открыв большую дверцу, я нашёл три полки. На первых двух всё были затолканы какие-то мешки. Должно быть, под какие-нибудь овощи или вроде того. А нижний ящик, как ни было это удивительно, был заперт. — Закрыто, — объявил я. — Ну-ка, дай я, — потребовал Мадс, сгоняя меня с места около стола. — Я говорю: заперто! — Я понял, понял, — отмахнулся он. Он напряг пальцы и с тихим скрипом отломил переднюю стенку ящика. — Ой, — будто бы сожалея об этом, выдал он. После этого он вынул ящик из стола, поставил сверху, и мы, усевшись по краям, стали в нём копаться. — Верёвки… Тетрадка драная… — Ух ты, лампа! — воскликнул он, вынимая небольшую керосиновую лампу из-под верёвок. — Лампа? — передразнил я. — А это как тебе? — вынимая со дна ящика полную бутылку, подозрительно похожую на бутылку для виски. — Охо-хо! — улыбнулся он. — Дай посмотрю… — Дай я сам сначала! — отвернулся я. Я отвинтил крышку и, приблизив горлышко к носу, понюхал. Кажется, оно, то самое… Я рискнул попробовать и сделал маленький глоток. — Чего творишь? — отнимая у меня бутылку, спросил он. — Вискарь, — слегка кашляя, подтвердил я, откладывая пробку поверх ящика. Он тоже понюхал горлышко и, так же как и я, стал пробовать. Но, в отличие от меня, он сделал большой глоток, спокойно его проглотил и вытер губы. — Да, — подвёл он итог. — На ещё. — Да я… — Чтобы не заболеть. — А, — сообразил я. — Ну да. Собравшись с духом, я, зажмурившись, хряпнул ещё жидкости, обжегшей мне горло и то, что идёт дальше горла вниз. Во второй раз я тоже уже почти не кашлял и телу, в самом деле, стало почти жарко. Пока я проходил это испытание, Мадс, заправив мокрую волосню за уши, продолжал копаться в ящике. Он нашёл сыроватый коробок спичек и, поставив на стол лампу, принялся над ней колдовать, пытаясь выправить фитиль и поджечь. Он не глядя протянул руку и я отдал ему бутылку. Он сделал глоток и закрыл её, отставляя. — Я думал, ты туда… — кивнул я на лампу. — Тут керосин есть в банке, — сказал он. — А. — Полный набор. — Джентльменский. — Шпионский. Кому ещё взбредёт в голову прятать выпивку, лампу и керосин в таком сарае? Над нашей головой надрывно прогрохотало раскатистое эхо грома. Я с опаской оглядел тёмный потолок. — Кто бы это ни был, — сказал я, когда гром утих. — Надеюсь, сегодня он сюда не заявится. — Было бы неплохо с его стороны, — поджигая, наконец, фитиль, подтвердил он. В одно мгновение сарай озарился подрагивающим тёплым светом лампы. Мадс затушил спичку. — Почти что как дома, — смотря на потрескивающий огонёк, произнёс я. Устав смотреть на лампу, я вернулся взглядом к Мадсу. Он стоял напротив меня, сидящего на столе, и как-то слишком прямо смотрел на меня тёмными глазами. Мне стало неловко. Я опустил взгляд к ящику и снова стал в нём рыться. — Сигареты! — выпалил Мадс, заметив край измятой пачки под моей рукой. Он вынул пачку из ящика, достал одну сигарету и прикурил от спички. — Ты куришь? — удивлённо спросил я. У нас в компании бывали разного рода эксперименты, но отчего-то мне казалось, что этот приезжий волосатый парень не курит совершенно точно. Я видел его родителей и видел, какие между ними были отношения, и мне казалось, что этот-то точно двадцать раз подумает, прежде, чем закурить. Но он стоял напротив и с наслаждением дымил сигаретой, так что у меня не было смысла сомневаться, что он курит и, притом, давно. — Ну да, — ответил он. Я покривил губы и тоже взял пачку. — Брось… — Я курю с младшей школы, — ухмыльнулся я, прибавив своему стажу пару-тройку лет. — Да ну, — недоверчиво нахмурился он. — Мгм, — прикуривая, промычал я и тоже с удовольствием затянулся. — Я думал, в вашей компании никто даже не пробовал. — Ты просто здесь недавно, — снисходительно улыбнулся я. — Извини, — немного стушевался он, прислоняясь к столу и поворачиваясь ко мне боком. Вместо ответа я выдохнул клуб дыма. Посмотрев на него сбоку, я заметил, как он забавно облизывает губы между затяжками. Я оглядел его сырые волосы — что ни говори, они мне нравились. В смысле, нравилось, что я знаюсь с парнем, который такие отрастил и ему ничего за это не было. — Что делать будем? — спросил я. — А дождь там как? — Да даже если и никак, — скидывая на пол пепел, обстоятельно произнёс я. — Я после виски и сигарет домой всё равно не могу, пока не выветрится. Мать с ума сойдёт. — А пока тебя нет — не сойдёт? — Не. Будет думать, что я просто застрял где-нибудь у друга и пережидаю дождь. Почти точно так думает. — Ты часто застреваешь? — Бывает иногда. А твои что? — Да им всё равно. — В смысле? Я думал, они строгие. — Ну да. Но они знают, что я всё равно приду. Ничего со мной не случится. — Нас могло молнией убить, — заметил я. — Но не убило же. — Не убило, — согласился я, однако. Я замолчал ненадолго. — Костёр, может, разведём? — спросил Мадс. — Где? Из чего? Он подумал немного. — Действительно — из чего? Жаль. Холодно всё-таки. — Пока у нас есть виски. Он улыбнулся, выдыхая дым через нос. Я тоже улыбнулся, но, как бы то ни было, мне снова становилось холодно. Одежда была мокрая, из окошка и щелей — слава богу мелких — веяло холодом и сыростью, но пока это было терпимо, я предпочитал об этом не думать. Мадс докурил и, затушив о край стола окурок, кинул его куда-то под ноги. Заметив неподалёку кусок какого-то бревна, он ногой подтащил его к столу и уселся на него. Пенёк этот был низким, поэтому над поверхностью стола торчала только его голова. — Хоть бы карты какие-нибудь тут положил этот… — добивая свой окурок, пробурчал я, снова копаясь в ящике. — Или шашки. — Думаю, он здесь один был, — предположил Мадс. — С кем в шашки-то играть? — Что ты меня-то спрашиваешь? С кем бы то. Зато нам бы сейчас было чем заняться, — я спрыгнул со стола, швыряя сигарету на пол. — Пойду посмотрю, как там дождь, — сообщил Мадс, поднимаясь. Он подошёл к двери и стал со скрипом поворачивать доску. Когда она вышла из скобы, то дверь резко, будто её кто-то толкнул, распахнулась внутрь, впуская в наше логово звуки ночного ливня и ледяной шумящий ветер. От сильного порыва ветра лампа потухла, а Мадс, не ожидавший от двери такой прыти, тут же попытался схватить её за край, но тот выскользнул из его рук, тогда я кинулся на помощь, и вместе мы захлопнули дверь и, с трудом, но снова её закрыли. Окончив это предприятие, мы выдохнули — в нашем обиталище снова стало сухо и тихо. И темно. Мы стояли друг напротив друга, довольные тем, что дверь сдалась на нашу милость, и тогда он подошёл ближе и, честное слово, я не знаю, зачем, но мы поцеловались. Я невольно сделал полшага, наверное, назад, но не сдвинулся больше ни на волосок. Мы замерли на месте и молчали в темноте друг перед другом какое-то время. Он, почти не поднимая руки, несмело потянулся к моей руке. Я не хотел его оттолкнуть или осадить, а вместо этого сам сдвинул пальцы, касаясь его. Он прихватил меня за них. Не взял, не стиснул, только слегка прихватил, притом ужасно осторожно. Боялся? Я почувствовал, какие у него горячие, прям-таки обжигающие руки. Он снова ко мне подошёл, и тогда уже наклонил голову, хотя и не знал, что я стану делать. Я стал делать то, что повернулся к нему и мы ещё, второй раз, встретились губами. Это было что-то настолько странное, что, хоть мне и было необъяснимо хорошо, я вдруг против своей воли, как больной с синдромом Туретта, довольно громко выпалил: — Что мы делаем?.. Случайно я прервал происходящее, хотя и не хотел. Может быть, прервал даже не я, а какое-нибудь там моё подсознание, потому что я сам ничего такого делать не собирался. Я только чувствовал удивление и абсолютно точно желал, чтобы он продолжил. Но я спросил «что мы делаем» и совсем не для того, чтобы он мне объяснил, «что», а вроде как «господи, что же мы творим?». Услышав мой голос, он будто очнулся и с виноватым видом нестройными движениями отпрянул, собираясь уйти куда-то к столу. Я не знал, как следует останавливать людей в таких случаях, но я решил сделать хоть что-то, так что я быстро, пока он не ушёл, протянул руку туда, куда только дотянулся — попал в его мокрую башку с подсыхающей волоснёй — и ужасно неловко погладил его по волосам. Это было ужасно, ужасно, честное слово! Но он остановился и как бы опал, успокаиваясь, теряя настойчивое желание убежать от меня. — Ты меня боишься?.. — прогрыз он тишину. — Когда я хотел у окна… Ничего такого не… Просто, чтобы ты не замёрз. Я уставился в пол, обдумывая его слова. Поколебавшись чуток, я боязливо подошёл к нему и со второй попытки, усмирив свою растерянность, обнял его за талию или выше, впечатав в его мокрую майку неуверенные пальцы, и, спустя пару секунд усилием воли расслабил их. Мадс, чувствуя это, тоже обхватил меня руками, совсем не так неуклюже, как я. Он обнял меня почти ласково и, вместе с тем, немного подтащил меня к себе. Я сам приблизился ещё чуточку, прижимаясь, наконец, к его груди. Она была такой же тёплой, как и его рука, и это, для замёрзшего меня, было приятно хотя бы даже физически. Я слышал, как он пахнет — вот, что было странно. По-другому, чем я всегда чувствовал. Я подумал, что ни к кому раньше так не принюхивался. И вот — чужой запах у меня в носу. Непривычное ощущение. Мадс погладил меня по спине. Я не имел ничего против, только поёжился опять же от непривычки, и тогда я приподнял лицо и уткнулся в часть его шеи, ту, под которой смыкаются кости. Он поглаживал меня мягко и всё смелее. Я выдохнул, и он скользнул руками ниже, обхватывая меня за совсем уж нежелательную для упоминания часть тела. Почему-то я знал, что он в любую секунду готов начать извиняться; это давало мне сил молчать и позволять себя трогать, хотя я и покраснел, может быть, от стыда. Он меня трогал, и я сам стал искать его губы, чтобы поцеловать. Он как раз занимался тем же самым, и всё случилось снова, в третий раз. На этот раз я продолжал так долго, как мне хотелось. Пока не устал, и только тогда я осмелился подать голос: — Давай зажжём свет… — М-м… — протянул он недовольно, поворачивая моё лицо к себе. — Ну хватит пока… — смущённо улыбнулся я, взявшись за край его ладони. — Ты… мог бы… Никому не рассказывать про это?.. — С ума сошёл? — прошептал он. — Никому не собираюсь говорить. Я был вполне доволен ответом и за это обнял его. Уже просто обнял. — Не пойду домой, — сказал я. — А собирался? — немного удивился он. — Ну… думал, — признался я. — Но у нас же виски. — Да, — усмехнулся он. Потом мы целовались у стола, а потом я всё-таки зажёг лампу, в свете лампы мы нашли лестницу и полезли на чердак, на чердаке нашли какую-то труху типа старой пакли и солому, потом взяли весь наш джентльменский-шпионский набор и ворох мешков и уволокли всё это на чердак. Расстелив мешки по соломе подальше от места, где из прохудившейся крыши капала вода, мы поставили рядом лампу, бутылку и всё остальное и с наслаждением разлеглись, давая отдых мышцам и костям. Мы лежали рядом, глядели на покатые внутренности крыши, освещённые лампой, и помалкивали. — Интересно, с дороги наш свет видно? — проговорил он, наконец. — Нет, — помотал я головой. — Дверь параллельно дороге, значит окна чердака — перпендикулярно и их не видно. — Точно. Знаешь, может надо бы одежду повесить на что-нибудь, чтобы высохла к утру? — Она и так высохнет… Мы же без неё замёрзнем. — Спрячемся под мешки или солому. Я посмотрел на него. — Ну, — я скосил глаза. — Вообще, да. К утру высохнет. Я сел и принялся стягивать футболку. Он без слов делал то же самое. Мы сняли майки с шортами, обувь и развесили-разложили всё это по сухим местам крыши, после чего сложили вместе несколько мешков и укрылись ими. От мешков пахло пылью, но это казалось нам меньшей из бед. — Мадс… — позвал я, хотя и лежал совсем рядом с ним на боку. Он промолчал. — Мадс? — снова позвал я его. — Ты спишь уже, что ли?.. Я полежал молча, ожидая ответа. Так ничего и не дождавшись, я обернулся к нему: он действительно спал и его брови беспокойно подёргивались во сне. Как только он умудрился так быстро заснуть? Я вздохнул, перевернулся на живот, исколов его весь соломой, торчащей из-под мешка, и погасил лампу. Сделав это, я забрался поглубже под кучу мешков и почувствовал, что под их ворохом и с тёплой тушкой Мадса рядом я наконец-то начинаю обретать желаемое тепло. Я устроился поудобней, укладывая щёку на ладонь и, закрыв глаза, принялся засыпать. Зачем мы только тащили сюда лампу и виски?.. — подумал я и тихо усмехнулся.