***
Пронизывающий до костей холодный ветер, равно как и увеличивающиеся в своём диапазоне боли в спине, не могли стать серьёзным препятствием. Сцепленные зубы и мысли о том, что Ему хуже в сотню раз. С каждой новой болевой волной она только махала крыльями быстрее, стараясь добраться до места как можно скорее. Дыхание давно сбилось, а сердце словно заперли в маленькую сжимающуюся клетку. Мысли о поддержке путались с яростью по отношению ко всем, кто сегодня только успел предпринять попытки склонить её на свою сторону — ведь это лишало, по их словам, совсем немногого — лишь возможности отдавать свой голос без согласования с «покровителем», и — совсем пустяк! — означало невозможность вербовать своих людей и лишение права обзавестись собственной поддержкой. Многих такой порядок устраивал — ничего сложного: от тебя требуется лишь найти покровителя, взгляды на самое главное с которым будут совпадать, и в дальнейшем — служить ему верой и правдой. Ну, иногда и не только — это зависело уже от самого покровителя и его пристрастий. Женщина расценила такие расстановки как игру. Шахматы. Делом первой важности было остаться на доске, а уже в случае успеха — дальнейшее движение по рядам и положениям. Она чувствовала в себе особенную силу и скромно рассуждала, что достойна почётнейшей из позиций на игровой арене. Чувствовала, что её исконное место — самое отдалённое от кровавых действий, но при этом самое важное. Мозговой центр с чистыми, не обагренными кровью руками. И именно к этому положению она неотступно следовала уже очень много лет. Порой хотелось воспользоваться мельчайшей возможностью, поставив всё на кон, и попытаться получить намного больше, но женщина пресекала свои же мимолётные порывы, гордо игнорируя сомнительные возможности и не упуская воистину редких и стоящих внимания шансов. Приходилось работать долго и кропотливо. В первую очередь — над своими желаниями, страхами, слабостями и восприятием того, что называется минимумом для проживания. Её редкую разумность, рассудительность и дальновидность постепенно оценивало всё большее число алкир. И почти каждый желал приманить её на свою сторону, обещая самые разные глупости. Порой женская натура писклявым голоском умоляла поддаться, но большими или меньшими усилиями алрауна гасила в себе это. Каких размеров драгоценных камней она ещё не видела? А какой смысл в этих тяжёлых огромных украшениях? Может, это и было красивым, может, некоторых из этих блестяшек женская душа жалобно просила, но раз за разом алкир стойко противостояла соблазну, остужая девичьи капризы в себе тем, что даже бриллиант во весь её рост не стоит того, чтобы принимать чью-то позицию и посвящать свои мысли и идеи другому автору, который, разумеется, будет один ей благодарен, а в широких кругах все слова своей помощницы выдаст за свои — разумеется, этому покровителю вся слава и достанется. И будет так продолжаться до тех пор, пока взгляды покровителя и подчинённой не начнут расходиться, пока слава не одурманит жертву большого внимания, и тогда… Тогда придётся начинать всё с самого начала. Стоит ли? Смешно об этом даже задумываться! Нет уж. Лучший путь — не всегда тот, что легче, но ведь и сокровища в конце самого сложного пути всегда более привлекательные. Она не желала даже временно протискиваться под чьё-то крыло. На каком бы уровне и положении ни оказалась — находила нужных людей. Ясная, не требующая невозможного идея, изложенная в массы хорошим оратором — и ты уже встаёшь на важный пост. С тобой начинают советоваться, предлагать что-то новое и с трясущимися коленками ждать ответной реакции… Эти уровни отличались лишь тем, что с каждым разом толпа слушающих становилась всё надменней, глядела на положение и статус, а не на содержание речей. Именно поэтому женщина не спешила забывать свои самые первые ряды и первых соратников. Это хорошо, когда их много. Большое количество людей даже не говоря и слова создаёт моральную давку. Предателей не будет, если людей судить справедливо, давая понять в первую очередь им самим, что есть справедливость, а не выказывать свои оправдания. Боли не будет, если не подпускать их слишком близко. А это становится всё труднее с течением времени. Но ведь и эта сложность того стоит? Ещё как. «Удача импонирует терпеливым.» Женщина очень любила эту фразу, твердя её заместо фанатичной мольбы к Высшим Силам. Высшие Силы дают тело, время, жизнь и возможности — все их обязанности на этом исчерпаны, как считала алкир. Возможности и сила духа — вот то, на что разумное создание должно в дальнейшем опираться. И даже самых разумных может сгубить гордыня или жадность. Сложно удержать свою силу. Сложно сопротивляться слабостям. Сложно не спать и работать на износ ради достижения цели заместо того, чтобы оправдать себя внешними условиями и отсутствием инвентаря. Она и об этом старалась ни на секунду не забывать. И, наверно, именно в этом заключалось её превосходство над другими алраунами. Она была слишком независимой. А от её смелости, продуманности действий и одновременному отсутствию в них каких-то громких, агрессивных действий вокруг всех постепенно закладывались цепи зависимости. Были те, что этим зависимостям старались сопротивляться, пытались держать женщину как можно дальше от серьёзных решений, не допускали возможности контактировать с высокопоставленными людьми. И обойти это было сложно. А алкир больше всего на свете любила сложности. Она старалась не спешить и обдумывать все свои действия и слова. Прошло столько времени, но никто по-прежнему не знал имён её родителей и каких-либо сведений о жизни, если не брать в расчёт одной известной всем истины — женщина владела магией до того, как её сделали Сестрой Ночи. И то эта деталь ускользнула лишь оттого, что алкир часто видела тех, кто её такой сделал. Они бы и так распространили эту информацию, а очернять свой образ ложью — ни к чему. Подобно тому, как бесформенная вода постепенно разрушает камни, она проскальзывала вперёд, медленно, но верно продвигаясь к своему заветному и, по скромному мнению, более, чем заслуженному положению. Ведь удача импонирует терпеливым. А почитаемая всеми за «забытую» прошлая жизнь на самом деле ни на минуту таковой не была. Женщина вообще считала неразумным забывать что-либо, ведь испытанная и пережитая однажды боль закаляет, одаривает бесценным опытом и осознанием чего-то нового в жизни. Так ведь люди и взрослеют, набираются мудрости. С прошлым нужно жить, а не стирать его из воспоминаний. Особенно, если с прошлым тесно сплетено так много. Боль понемногу утихала и вместе с этим возросло волнение. Что могло произойти? Не воплотился ли самый страшный из её кошмаров?.. Оставалось совсем немного, но крылья-руки совсем отяжелели, поднимались с большим трудом, совершали какие-то вялые, безжизненные рывки. Рано сдаваться. Ещё выдастся время отдохнуть. Сейчас ей нужны силы и ясный рассудок. Вот и пещера. Она резко спикировала вниз, делая изворот, и теперь была окутана приятным мраком, в котором прекрасно могла всё разглядеть. Долго прямо, пока не покажутся разломы в стенах. Первый, второй, а вот и нужный. Ни одно разумное существо не сунулось бы в это место, решив, что дальше — пропасть. Так и было, но женщину это мало беспокоило, ведь падение с такой высоты (на продолжение полёта она была едва ли способна) совершенно не угрожало её жизни. Приземление вышло крайне неудачным, сказывалось энергетическое истощение: рассчитавшая приземление на ноги, она как-то неуклюже вывернулась при самом соприкосновении с землёй. В итоге нога, часть таза и несколько рёбер пронзила боль, прошедшая за несколько секунд. Уже принявшая привычный облик, она поспешила налево, к огромным дверям. Почти все обитатели этого дома были не ниже трёх метров ростом, и лишь она одна здесь была такой «крохой». Среди людей и эльфов, впрочем, низкой женщина не считалась. А вот среди драголисков… Рука только потянулась к двери, как кто-то быстро открыл её изнутри. Около двух секунд рубиновые глаза женщины смотрели в золотистые очи высокого мужчины, расправившего огромные крылья и будто для атаки занёсшего хвост в сторону. Эти секунды показались слишком долгими. Они заменяли формальности. Не говоря и слова, алкир прошла внутрь, устремляясь в заветную комнату. На кровати, пронзив перины острыми когтями и вцепившись зубами в подушку, лежал подросток. — М-мам-ма… — прохрипел он, с трудом приподнимая голову. — Тс-с-с, всё хорошо, Кай, я рядом, — женщина села рядом и с максимальной осторожностью провела ладонью по мокрым и липким от пота алым волосам, бережно убирая достающие до подбородка пряди за удлинённые ушки. Всё его тело пылало. Взяв с прикроватной тумбочки свёрнутую в несколько слоёв ткань, протёрла красивое юношеское лицо, шею, не рискуя спускаться ниже — кто знает, в какой области ему сейчас больнее всего? Дрожащая ладонь снова двинулась к яркой копне волос, убирая пряди со лба назад. И тут женские пальцы наткнулись на твёрдые образования, ещё даже не заострённые. А вокруг разверзнувшаяся кожа. И волосы рядом выпали, освободив место этим молодым, только-только прорезавшимся рожкам. А ведь выступающий пот может вызвать проблемы, занести заразу какую… Брюнетка порывалась нашарить на тумбочке нужную мазь, но по запаху обнаружила, что уязвимая область и так уже была смазана. Хоть о чём-то можно не беспокоиться. Он тихо застонал, напрягая спину. Рубашка промокла от пота, и алрауна, ничего не говоря, натянула ткань в области его ворота, немного помогла себе острыми коготками, а дальше ткань поддалась. Разорвав эту часть гардероба, она, стараясь не трогать подростка, оголила его по пояс, выбросила мокрые тряпки, ещё минуту назад звавшиеся весьма комфортной рубашкой, на пол и снова присела рядом с мучеником взросления. На спине по линии позвоночника и по обе стороны от него виднелись маленькие конусы под кожей. Алкир знала, что это шипы. Ещё не прорезавшиеся. И ведь нельзя просто взять и разодрать кожу над ними, избавив бедного мальчика хоть от части страданий — такое воздействие может отрицательно повлиять на дальнейшее развитие этой защитной системы его молодого тела. И так ряды из шипов проходили до конца чешуйчатого хвоста, образования чуть крупнее виднелись на плечах, предплечьях, рядом с локтями… — Т-так больно, мам… — жмурясь и скалясь хрипел Кайлеронис, вслепую пытаясь нащупать руку алрауны. Та сама бережно сжала его ладонь, чувствуя как по щекам текут крупные слёзы. Что может быть для матери хуже, чем созерцание мук своего ребёнка и осознание того, что она никак не может облегчить его страдания? Глядя на его дрожь, женщине казалось, что её саму лихорадит, а когда уже не в силах сдержаться мальчик плакал от боли, алрауне мнилось, что и её тело пронзают эти острые твёрдые штуковины, не давая расслабиться. Свободной рукой она снова пригладила его по голове, стараясь избегать тех областей, где прорезались рожки. — Потерпи, моё сокровище… скоро ты будешь гордо тереться шипами о деревья и делать всякие драконьи отметки. Держись, мой лунный свет, это всё оттого, что ты становишься мужчиной… Крепись, моё золотко. Скоро даже и вспоминать не будешь, что испытывал, мой маленький ангел… Просто выдержи… — Н-не уходи т-только… — Я и не собиралась, мой лучезарный. Постарайся о другом подумать… Твои братик с сестрой уже в курсе, они через пару дней тоже здесь будут. А у тебя к тому времени уже будут молодые шипики. Это же драконья гордость, мой мальчик… Мы все вместе отпразднуем твоё взросление. — И ты с нами будешь праздновать?.. — Хороший мой, я — в первую очередь. А теперь подумай о приятном. Подумай о том, что очень скоро у тебя будут очень крепкие, большие шипы, наводящие страх на врагов и конкурентов. — Как у папы? — Да, Кай, как у папы… Они ещё долго разговаривали, пока подросток, наконец, не уснул. Женщина всё так же гладила его по голове, глядя в другую часть комнаты и радуясь в душе, что хоть сейчас, во сне, мучения Кайлерониса уменьшатся. Слишком много огня. Он был расставлен повсюду, призванный освещать помещение. В ней всё ещё боролся страх коснуться его с диким желанием ещё хоть раз в жизни призвать огненный шар и поразить им воображаемого или реального противника. Это ведь было её любимым заклинанием… Тяжёлые, но осторожные шаги. Сфайрат заглянул в комнату, с беспокойством глядя на младшего сына. Алрауна знала, что ему тяжело взаимодействовать с другими людьми, и знала, что детей он пытается поддержать как только может. Чувствовала, что ему тяжело с ней говорить, ведь их позиция была такой категоричной и во многом (но не всём) размытой. — Как он? — тихо спросил драголиск. — Уснул. Состояние не менялось. — Ясно… — мужчина пару минут теребил короткую ярко-красную бороду с золотыми проблесками, глядя в ту же сторону, что и алкир. Не сразу вспомнил о её новых взаимоотношениях с пламенем, но как только осознал, сколько огня было в жилище — сразу же стал обхаживать каждый огонёк, опуская на него огромную огрубевшую ладонь и совершенно без ущерба для кожи загасил всё, призвав для освещения магические разноцветные шары. Снова вернулся в комнату, в которой стало заметно темнее, примостился с другой стороны огромной кровати и невесомо провёл рукой по волосам мальчика. Женщина убрала свою руку, дабы не соприкасаться с ним и не будить в себе остаток тех чувств. Она не собиралась ухудшать его положение, винить в чём-либо, бросать без поддержки, зная, что именно в это время поддержка ему нужнее всего, как и их сыну, пусть горделивый Сфайрат, конечно, никогда этого вслух не скажет. И не нужно было говорить — алкир прекрасно его знала. — Калира, я нам… постель расстелил… — тихо и неуверенно сказал он, поджимая губы от вида всё ещё дрожащего подростка, с которого алрауна осторожно стирала капли пота. — Молодец, — совершенно без эмоций процедила женщина. — Комнаты близнецов свободны с тех самых пор, как они стали жить отдельно. Можешь лечь там, если желаешь. — Не хочу. Вообще спать не хочу, в смысле. Я останусь с Каем. Ты, наверно, устал, весь день за ним смотрел. Иди. Отдыхай. Я здесь останусь. Он кивнул, поднялся и направился к двери. Зачем-то остановился на пороге. Смотрел на неё, будто хотел что-то предложить, спросить или просто рассказать, но, очевидно, передумал и в следующее мгновение исчез из виду. Лира чувствовала его волнение. Внутри оно было куда больше, нежели он мог показать внешне. Чувствовала она и то, что была единственной, с кем он мог поговорить по душам, не стесняясь своих слабостей. Она бы выслушала, как у них было до некоторых пор. Теперь же его не отпустит гордыня, как, к сожалению или счастью, и её. Он совершил несколько ошибок, она — одну. И ошибка эта заключалась в том, что она рано отпустила терпение. Но ведь многие годы назад она уже совсем не знала, куда деваться от постоянных криков и скандалов с причинами и без. Такое могло происходить в каждой семье, однако не у каждой супруги возлюбленным оказывался полудракон, у которого его «ненаглядная» оказывалась повинной во всех мелких и крупных бедах, начиная с того, что во время грозного рёва в полёте ему в пасть стая мошек попала и заканчивая повреждённым на охоте крылом. Таким был его характер — Сфайратерис быстро поддавался гневу и в этом сказывалась его драконья кровь, но Калира постоянно соглашаться с обвинениями тоже не хотела, потому что за сам факт возражения его словам Рат уже начинал новый скандал, и только вдоволь накричавшись улетал, шёл ужинать или отправлялся в постель. И тогда женщине казалось, что ему совершенно всё равно, что порой лежащая рядом супруга жмёт что-то холодное к щеке, на которой отпечатался след его руки или захлёбывается в слезах. А теперь она понимала: всё он прекрасно слышал со своим-то сверхслухом, обо всём прекрасно знал, но извинения были выше его природы. Проще было убедить весь Мир в его виновности, нежели признать свою и попросить прощения. Калира, в силу своего упрямства, понимала отсутствие и тени своей вины и потому, разумеется, на коленях с мольбами даровать своё бесценное прощение никогда к нему не ползла. Ни разу. День молчали, потом всё налаживалось, если только один из них не пытался хоть полу-вздохом намекнуть на произошедший эксцесс. И никто из них не мог сказать, что ошибся своей второй половинкой. Нет. Тогда они оба считали друг друга лучшими спутниками, а когда на свет появились близнецы — жизнь пары стала сплошной радостью, мелкие ссоры совсем не портили отношений... пока не стали излишне частыми. Когда на свет появился Кайлеронис, отношения снова немного скрепились — что может быть для дракона более радостным, чем рождение здорового наследника, внешне являющегося просто копией отца? А ведь на то время Калира уже была алрауной. Именно поэтому последняя беременность была самой беспокойной, ведь ни отец, ни мать не имели понятия, каким родится ребёнок. Родился самый милый на свете драголиск. И зачастую именно им и его счастьем Лира мотивировала свою терпеливость по отношению к мужу. Она ждала и растила младшего сына, стараясь не обделить его, дать всё то, что было у его брата с сестрой в том же возрасте, а ещё приходилось балансировать между этим младенцем и уже взрослыми близнецами, которым порой казалось, что мать любит их меньше. К счастью, Калира успевала разобраться с такого рода проблемами задолго до их обострения. И гордилась результатом: вырастила троих дружных, рассудительных, сплочённых детей. Она помнила вечер, когда высказала супругу всё, что копилось столетиями. Тогда она узрела охоту младшего сына и поняла, что он давно стал самостоятельным. А Сфайратерис как раз вернулся домой обозлённым на всех и всё вокруг. Лира не шевелясь выслушала поток возмущений и замечаний, вроде того, что она превратила его прекрасный дом невесть во что, понаставив тут и там всяких непонятных предметов, испортила его любимую рубашку запахом своих духов, который, очевидно, впитался от того, что вещи лежали рядом… вернее, как всегда, Сфайратерис бросил свои вещи поверх её аккуратно сложенных, а у Лиры не дошли руки убраться в шкафах и тумбочках. Именно тогда и прозвучало её счастливейшее заявление о том, что больше усложнять ему жизнь своим присутствием в ней она не станет. Этот несмышлёный драголиск ведь тогда явно не поверил. А ещё обозлился на неё. И совершил самую большую ошибку за всю историю их жизней — попытался вынудить её приползти к нему на коленях и попросить прощения «за свою дурость». Это глубоко задело самолюбие и гордость алрауны. Вырастившая детей и решившая больше никогда не вступать в романтические отношения с мужчинами, она стала искать своё место в другом. И нашла. Она не оставила детей, постоянно навещала их, скрыто от алкир, а за эти встречи бывший супруг только усугубил положение всяческими попытками вызвать ревность, красочными рассказами о своих новых подвигах на личном фронте. Алрауне было больно. Больно оттого, что после не одного века совместной жизни он нашёл ей замену меньше, чем через неделю, и при этом даже ничуть не стеснялся детей, не подумал о том, как они отреагируют. И новой материнской обязанностью стала ликвидация проблем с взаимоотношениями в рассыпавшейся семье. Совсем разорвать отношения с бывшим мужем Лира не могла, так как их судьбы были связаны тремя прочными канатами, которых звали Лейониксией, Рейонитарием и Кайлеронисом.***
Её долгие годы мучили рассказы бывшего супруга о том, как улучшилась его жизнь, а потом в какой-то момент это просто перестало играть какую-либо роль для неё. И так уж совпало, что именно в это время Рат разочаровался в своём окружении и оказался в такой фазе, когда весь мир стал казаться чужим. Его… Их семья была единственным по-настоящему ценным сокровищем во всём Мире. Кажется, Сфайратерис даже сам себе признался в каком-то количестве своих ошибок. Не во всех, разумеется. Заветных слов женщина так и не услышала, но к тому времени была уже твёрдо уверена в том, что их отсутствие было лишь на пользу. Рат уже не вызывал ни боли, ни радости, но и пустым человеком не стал — можно ли забыть горячий, бурный роман и счастливые годы в браке? Сколько раз Калира была готова опустить руки, но Рат ей этого не позволял? А когда её сделали Сестрой Ночи, превратив в алрауну? Не она ли кричала о том, что вся её жизнь уничтожена и не Сфайратерис ли удерживал её в плену крепких объятий, заверяя в том, что для него она ни капли не изменилась и в их судьбе это ничего не изменит? Они многому учились друг у друга на протяжении своего общего пути. Она неизменно останется матерью трёх его детей, а он для неё — их отцом. И лишь они двое знают жизненные пути друг друга лучше любого другого, что всё равно не ведёт к воссоединению.***
Калира вздохнула, размышляя над тем, как бы вытащить глупого алкира по имени Нуат из беды, в которую он угодил. Он был полезным, слишком полезным и весьма сообразительным юношей, но то и дело вносил что-то слишком резкое или возлагал на себя слишком много, раз за разом падая всё ниже. Вопрос стоял уже не в том, сколь почётное положение он будет занимать, а останется ли на «шахматной доске» вообще. — Позвольте нагло похитить ваше бесценное время, — раздался сзади голос этого самого любителя политических провалов. Калира поправила высокий ворот платья и медленно развернулась к юноше лицом. — Вот и она. Алкир строго оглядела смуглую стройную девушку с пронзительными голубыми глазами. В рот ей кто-то вставил кляп. — Вытащи, — одними губами сказала Лира, внимательно изучая смертную взглядом. — Моя госпожа, уверяю, молчащая она вам будет куда приятнее, — расхохотался он, проверяя, крепко ли её связал. — Делай, что велено. — Я предупредил… — Как вы смеете со мной так обращаться?! Его Королевское Величество Кризаор, Первый Носитель этого имен… — молодой алраун прикрыл ротик девушки рукой. — Ну я же говорил. — Связанная она мне ничего не сделает. И магии в ней я не ощущаю, — Калира поудобнее расположилась на диване, глядя на притихшую пленницу. Нуат встал позади неё, не решаясь сесть в присутствии столь высокопоставленной дамы. Прислушавшись и убедившись, что никто не подслушивает, Лира обратилась к пленнице: — С тем, кто ты по должности или положению, я разберусь позже. Для начала представься. — С-сид-дони… меня… зовут… — начиная тихо плакать от мыслей, что её съедят, разорвут, будут пытать и насиловать, сказала пленница. — А теперь назови мне свою ценность и расскажи, почему мы должны сохранить тебе жизнь.