На спину полей!

Чёрная вода далеко течёт Унесло весло, да разбило плот Были ласточки, стали вороны Рано встретились, поздно поняли. Двери новые не сорвать с петель И одна беда стелет нам постель Широка река, эхо долгое Конь черней чем ночь ходит около. /Н.Кадышева «Широка река»/

Поскальзываясь на влажной глине, Галина Жгут размашисто шагала в сторону деревни. К себе она бережно и крепко прижимала увесистую сумку с бутербродами и термосом — ох, хрупкая вещь эта колба, трескается от малейшего удара! Но без горячего обеда нельзя — а то совсем Маринкин герой-любовник одичает в своей бане. Одними поцелуями сыт не будешь, Маринка пусть хоть чем его потчует, а Галка — женщина серьезная, щей вот сварила. Вообще, на свидание к Ивану в баню бабы Веры Марина должна была идти сама, ясное дело. Но подруга ее отговорила — нехорошее предчувствие, будто холодок в основании шеи, вдруг заставило женщину нахмуриться и решительно покачать головой «Не надо!» И записку для Вани Галя не взяла, только посоветовала Марине на всякий случай собрать вещи. И ушла, оставив подругу медленно переваривать сказанное. К бане Галина подошла со стороны оврага, скрытого густым ивняком. Здесь когда-то весной протекал ручей, а сейчас из-за жары осталась только чавкающая грязь. Ступая по веткам и корням, можно было пройти по этому болотцу, не замочив ног. Сумку с термосом Галка выставила вперед, точно щит. Легкие теннисные туфли осторожно прижимали растительность, не производя шума. Настоящая жена пограничника, ловкая, осторожная и наблюдательная, ни прибавить, ни отнять! И, конечно же, удары топора женщина расслышала издалека. Услышала и насторожилась: слишком близко, из деревни сюда звуки не долетают. Значит… Галина пригнулась еще ниже, подняла сумку на уровень лица, полностью исчезнув в зарослях. И увидела Никиту Голощекина. Муж Марины, в одних только галифе и сапогах, махал топором на залитой солнцем полянке. Судя по объему проделанной работы, он намеревался обеспечить дровами на зиму как минимум полдеревни: вокруг чурбачка высились груды хаотично разбросанных четвертушек, а у стены баньки громоздилась внушительная аккуратно сложенная поленница. Галина замерла, прикрыв рот ладонью, ее глаза расширились от испуга: что делает Никита рядом с баней, в которой прячется Иван? Неужели выследил? Ну конечно! Да еще нарочно и встал так, чтобы мимо него не пройти было незамеченным. Значит, Иван в ловушке. Гос-споди… ну и что делать прикажете? Галина Жгут, сколько себя помнила, терпеть не могла Никиту Голощекина. Слишком много противоречивых чувств вызывал у нее этот с виду простой и жизнерадостный человек с ледяными глазами хищника. Он пугал и завораживал, вызывал стойкое отторжение именно вот этим двойным дном своей души — он был совершенно иным, нежели ее Лешка, ну, или, допустим, тот же Иван. И тем ужаснее для Галки было ощущать к нему странное почти болезненное влечение. Вот и сейчас, стоя в зарослях, женщина, на время позабыв о сидящем в бане пленнике, жадно любовалась Никитой. Их разделяли десять шагов и остролистная ивовая вуаль. Отсюда ей прекрасно было видно сильное поджарое тело без капли лишнего жира, широкие, чуть прихваченные солнцем плечи и узкую полоску густого загара по линии ворота. Коротко подстриженные темные волосы на затылке блестели от пота, в ложбинке меж лопаток в такт движениям плясала непостоянная тень. Галка сползла взглядом ниже поясного ремня, и как-то совсем по-девичьи томно вздохнула. В следующий же момент нога предательски поехала в сторону, погружаясь в черную жижу, а сама она, неуклюже взмахнув руками и сумкой, грохнулась на одно колено, разбрызгивая грязь. Закусив губу, чтобы не застонать от боли, женщина выпрямилась, опираясь на ивовый ствол. Наваждение как рукой сняло, вернулась тревога за судьбу Ивана. Ведь Голощекин точно задумал какую-то гадость, об этом ее интуиция просто орала в голос. Нужно ему срочно помешать, если не ради Ваньки, то хотя бы ради спокойствия Марины. Галина оценила ущерб: правая нога до щиколотки вместе с туфлей, коленка и подол юбки в грязи. Фу. Тут наверняка живут лягушки и пиявки всякие. Хороша Золушка… где бы теперь чистой воды взять отмыться? Чистая вода вполне может оказаться в бане бабы Веры. И тут в голове Галины Жгут созрел гениальный план спасения. К бане Галка на всякий случай подошла со стороны деревни, спустилась с горки, помахивая снятыми туфлями. Пусть видит. И совершенно не удивилась, когда Никита, не прекращая работы, окликнул ее. -Галчонок? А ты тут какими судьбами? Да еще и одна? Входишь в роль свободной женщины? Что? А ты-то откуда в курсе… -Привет, Никита, — Галя подошла ближе. — Да вот видишь, маленькая авария приключилась, — она приподняла испачканный подол. — А тут банька как раз, я и свернула. Не бойся, не помешаю я тебе, — как можно беспечнее улыбнулась Галка. — Ну, банька дело хорошее, — Никита сверлил ее недобрым взглядом, приподняв в ответной ухмылке уголок губ. — Ты, Галчонок, не в службу, а в дружбу, вынеси-ка и мне ведерко. Бросив туфли и сумку у крыльца, Галка нырнула в сумрак предбанника. Пахло березовыми вениками, лыком, и еще почему-то керосином, в щели света кружились пылинки. Дверь в парную оказалась закрыта. Ну точно, Ванька там… Разбухшее дерево подалось с трудом, но, к счастью, без скрипа. Галка перешагнула порог, вглядываясь в полумрак, который здесь оказался еще гуще, чем в предбаннике. — Ма… — Галка немедленно метнулась на звук, прижимая руку к губам Ивана. — Тихо, пожалуйста, тихо, — попросила она шепотом. — Молчи, ладно? — Привет, Галка, а Марина где? — Марина тебя ждет дома. Уходить тебе надо отсюда, чем скорее, тем лучше. К Марине беги. Ты окошко сможешь выдавить? — А смысл? — Смысл в том, что там Голощекин дрова колет. Во-от таким топором. И, по-моему, неслучайно он решил тут общественным трудом заняться, а? — Я говорю, какой смысл окно вынимать? Я все равно в такую дырку не пролезу, Галь, я ж покрупнее тебя буду. Галка беспомощно огляделась. Иван прав — крошечное окошко размером чуть больше альбомного листа его не спасет. Черт, ей кажется, или запах керосина стал намного сильнее? — Я его отвлеку, — зашептала Галка. — Но не обещаю, что надолго. Ты в окошко посматривай, как увидишь, что перед баней никого — сразу дуй к Марине. — А ты? — А ко мне у него какие претензии? — удивилась Галя. — Я у него жену не уводила, как некоторые. — И услышав нервный смешок, добавила: — Жди. Из бани Галина вышла с ведром, тазиком и мыльницей. Улыбнулась Голощекину, по-звериному вскинувшему голову на звук открываемой двери. Ага, наружная скрипит, ее нужно оставить открытой, — машинально отметила про себя женщина. — Что-то быстро ты, Галчонок! — покачал головой Никита, изучающее глядя на нее в упор. — Да темно там, хоть глаз выколи, — пожала она плечами. И лукаво скользнула взглядом по обнаженной груди Голощекина: — Я лучше тут, к тебе поближе. Ты занят, я занята — говорю же, не помешаю. Держи свое ведерко. Жестяное ведро звякнуло ручкой, становясь возле ног Никиты. А Галка с тазиком отошла к поленнице и принялась неторопливо намыливать голень. К счастью, болотная грязь оказалась нежирной, да и к тому же успела подсохнуть. Так что с кожи она сходила легко, от мягких массирующих движений, и вместе с мыльной пеной стекала в траву. С подолом, правда, этот номер не прошел — светлая ткань требовала серьезной стирки. Скосив глаза, Галина заметила, что мужчина весьма недвусмысленно рассматривает ее ноги, следя тяжелым взглядом за движениями мокрых рук по белой коже. Отлично! Все идет по плану. Она выпрямилась, держа краешек испачканного подола на отлете, смущенно улыбнулась: — Никита, помощь твоя нужна. Снять придется и постирать. И едва лишь удивленный Голощекин шагнул к ней, явно намереваясь высказать свои пожелания, хихикнула: — Да не тут! Я за баньку спрячусь, а ты просто помоги молнию расстегнуть, а то руки в мыле все. Только расстегнуть и все! А то, — Галка игриво поправила волосы тыльной стороной запястья — я же тебя стесняюсь все-таки! И такой улыбкой наградила, что Никита, не глядя, воткнул топор в колоду, и пошел за ней за угол, в тень. Галина возликовала в душе: надо же, как легко все оказалось. Сманила ревнивца из засады, беги, Ванька, к своей Марине! Галина нагнулась, ставя тазик в траву, и ощутила на талии жар чужих ладоней. Сердце пропустило удар, вдоль позвоночника проскочили искры. Чужие руки! Так непохожи на руки мужа… но в следующее мгновение взвизгнула молния юбки, и кольцо рук распалось, исчезло, отпустило ее. А вот картинка, нарисованная воображением: сама она, прильнувшая к сильному и горячему мужскому телу, — пока не отпускала никак. Оттого и смотрела она на Голощекина как-то растерянно, внезапно утратив и позабыв весь свой расчет. И он это понял, глядя ей в глаза. — Ты, Галчонок, не стесняйся, — он нарочито бережно заправил за ухо Галки выбившуюся прядку, — если еще чего нужно, ты говори! Взгляд… да что же это? Отвернуться, моргнуть… нечеловеческим усилием воли женщина заставила себя сделать шаг назад, разрывая контакт, и вспомнить, наконец, зачем она здесь и чего ради затеяла весь спектакль с купанием нимфы в тазике. — Спасибо, но дальше я сама как-нибудь справлюсь, — буркнула она, и решительно ухватилась за пояс. — Ну! — Ух, грозная ты какая, Галчонок! — неприятно ухмыляясь, мужчина примирительно поднял руки на уровень лица. — Все, ухожу-ухожу, даже подглядывать не стану. И, действительно, ушел. Галка выдохнула и с силой провела мыльной рукой по лицу. Вот почему? Почему он имеет на нее такое влияние? Не девчонка ведь, чтобы так реагировать. И не с голодухи же: у нее есть муж, любимый непутевый Лешка, который так славно сопит во сне. Муж. Лохматый. Любимый. А здесь она по важному делу. И точка. Серия яростных ударов топора в беззащитное дерево и приглушенная ругань сообщили Галине, что это самое «важное дело» сделано. Ушел Ванька, успел! А Никита бесится теперь, ясное дело. Галина тихо рассмеялась и погрузила руки в воду. Хорошо-то как! А главное, отстирывается же! Бежевый креп-шелк и так подсох бы на ветру за десять минут, но Галина решила не искушать судьбу — повязала поверх на бедра шаль, закрыв мокрые разводы. Выплеснула воду, перекинула через плечо ремешок сумки. Еще раз бросила взгляд на мрачного полуголого поджарого Голощекина, вымещающего досаду на дровах, вздохнула. Надо уходить, пока еще какие-нибудь глупости в голову не полезли… — Галь! Будь другом, полей на спину, а! — А? — Галина как раз соображала: стоит ли попрощаться или будет лучше уйти незаметно, поэтому не сразу поняла, что обращаются к ней. Это он что же, следит за всеми ее перемещениями? Снова этот взгляд… — На спину водички полей, пожалуйста, — как ни в чем не бывало попросил Никита. — Устал я, жарко… «Ну, и чего ты? Нормальная же просьба, простая, человеческая» — успокаивала себя Галка, нагибаясь за ведром и ощущая, как вспыхнуло ее лицо, — «Жалко тебе, да?» Тугая струя единой массой обрушилась на склоненную спину, на коротко стриженный затылок, разбиваясь и дробясь, распустилась недолговечным прозрачным куполом. -Ух, хорошо-то как! — крякнул довольный Никита. Мужчина распрямился и взъерошил мокрые волосы, отряхнулся как собака… нет, как волк. А Галка так и стояла с пустым ведром и глаз отвести не могла от капельки, что скатилась по шее в его межключичную впадинку. Ужасно захотелось снять ее, кончиком пальца растереть по коже, источающей такой странный запах. Такой смолистый и терпкий, такой мужской и совершенно сводящий с ума. Жадно вдохнув, Галка как во сне потянулась к Никите, осторожно коснулась его плеча, провела ладонью против роста волос от затылка до макушки. — Какой ты… — шепнула она, слабо улыбаясь и вздрагивая от той решительной неспешности, с которой его руки обвили поясницу, и, дернув за концы повязанной шали, притянули ближе. — Ну, и какой же? — понизив голос, хрипло спросил Никита, над самым Галкиным ухом, так, что волосы на виске зашевелились в потоке дыхания. Теперь, когда их не разделяли больше спасительные сантиметры, когда через прилипшую к ногам мокрую ткань чувствовались жар и мощь чужого тела, а дикие волчьи глаза горели совсем рядом, в памяти Галины вдруг всплыли слова подруги: «Он попросил на спину ему полить и…». Тогда она только посмеялась, а сейчас поняла, почему невозможно было устоять… — Не знаю… — выдохнула Галка ему в шею, касаясь кожи губами, — н-неотразимый какой-то… Пустое ведро, зазвенев, грохнулось на землю, и она, привстав на носочки, закинула обе руки на плечи Никиты, прижимаясь к мужчине всем телом и промокая насквозь, до белья. Утопая в вожделенном запахе. Прогибаясь спиной как кошка под его прикосновениями, Галка невольно терлась о возбужденный пах, и это сводило с ума еще больше. Низ живота уже давно сладко и мучительно ныл, требуя немедленного продолжения, сейчас даже казалось, что никогда раньше, с мужем, не случалось у нее настолько сильных приливов желания, как сейчас: до сдавленного стона, до подгибающихся коленей. — Не могу больше, — жарко всхлипнула она, прикусывая мочку его уха. — Никит, ты такой…такой… К счастью, Голощекину и в голову не пришло подольше ее помучить: легко подхватив Галину на руки, он понес ее в ту самую баню, которая давно уже превратилась в дом тайных свиданий. Почему бы этому приюту не послужить еще одной паре? Все было сумбурно, горячо и как-то отчаянно. Придавленная весом любовника, уткнувшись носом в его ключицу, Галина извивалась на жестком ложе, стонала в такт его движениям, кусая губы — да что там стонала? — орала в голос. Ловила языком соленые капли пота, сбегающие с подбородка Никиты, пока он вбивался в нее и жадно сжимала коленями его бедра. Ласкала его плечи и спину, словно не веря глазам, изучала пальцами головокружительный рельеф мышц, выпуклости позвонков, маленькие темные бусины сосков. Целовала его везде, куда могла дотянуться, приподнимаясь и снова обессиленно падая, когда один ритм сменялся другим, и воздуха в легких не оставалось даже на стон. Пахло березовыми вениками и керосином, потом, солнцем и дикой животной страстью, словно бы сами стены старой баньки, видевшие столько любовных сцен и запрокинутых, искаженных в сладкой судороге лиц, излучали свою энергию в пространство. Все это было совершенно непохоже на те тихие супружеские нежности ночью под одеялом, к которым Галя привыкла за годы замужества, а больше сравнивать оказалось не с чем — Лешка ведь был первым мужчиной в жизни Галки, и до сегодняшнего дня — единственным. До сегодняшнего дня… Очень многого она не знала до сегодняшнего дня. Например, того, что ее собственное тело способно так чутко реагировать на обычные ласки, и о том, что может быть настолько сладко… несколько раз подряд. И как рваные вдохи и выдохи балансирующего на грани безумия мужчины вместе с последними, самими глубокими и долгими толчками сливаются в один отчаянный, животный полурык-полустон. Словно волчья песня в лунную ночь. Обессиленные, лохматые и мокрые от пота, они лежали, обнявшись, на куче мятой и разбросанной одежды. Галя умялась щекой на груди смотревшего в потолок Никиты, и, мурлыча под перебирающими ее волосы пальцами, мусолила в отупевшем от наслаждения мозгу одну-единственную мысль: «Господи, какой мужик… А Марина — дура…» — Галчонок, а Галчонок, — тихо окликнул ее Никита, целуя в темечко. — Может, затопим баньку-то? Попаримся, искупаемся хоть. А то что ж я, зря полдня топором махал? — А давай! — промямлила Галина, с трудом приподнявшись на локте и заглянув в глаза своему мужчине. Впервые без страха и неприязни. И, блаженно щурясь, добавила: — А еще у меня щи в термосе… /17.06.2016/