Музыкальная шкатулка

      Вот уже несколько минут Эрика с подозрением разглядывала резную деревянную шкатулку, покрытую тонкой цветной эмалью. В Ферелдене таких вещей обычно не водилось: здесь не любили праздность и яркие цвета, и даже самые знатные семейства стремились к скромности.       — Чудная, — наконец заключила она, вынося вердикт. — Орлейская? Где ты ее достал?       — Ты прямо как взрослые, — Нат было поморщился, но в его глазах снова зажглись искорки восторга. — На чердаке в башне прямо перед твоим приездом. Еле дождался, чтобы тебе показать.       Эрика фыркнула: может быть, ей, как истинной ферелденке, не особо нравился Орлей, но в искусстве и богатой культуре она ему никогда не отказывала. Интересовалась даже. Шкатулка на самом деле показалась ей любопытной, но сходу восторгаться простой на первый взгляд вещью не хотелось. Нат не стал бы показывать ей пустую безделушку.       — И чего же в ней особенного? — поинтересовалась Эрика, притворно зевнув.       — Сейчас увидишь!       Нат как будто не замечал ее надуманной скуки. Он взял шкатулку, покрутил ее в руках: на правом ее боку обнаружилось неприметное углубление с маленькой ручкой. Повернув ее несколько раз, он открыл шкатулку, и Эрика замерла, удивленно распахнув глаза.       Комната наполнилась тихой музыкой, не похожей ни на что, что ей прежде доводилось слышать. Внутри шкатулки медленно вращалось множество шестеренок разного размера, переворачивался металлический цилиндр, весь покрытый шипами. Она восхищенно наблюдала, как шипы подцепляют тонкие пластинки, как ритм движения точно копирует звук.       — Она что… Волшебная? — недоверчиво пробормотала Эрика, сузив глаза, а потом уставилась в лицо Нату, натыкаясь на широкую довольную улыбку.       — Я знал, что тебе понравится! Она ведь необыкновенная, правда?       — Точно орлейская, — кивнула Эрика, будто бы для нее “орлейская” и “необыкновенная” — это одно и то же.       Нат хихикнул, а потом они замолчали, неотрывно разглядывая затейливый механизм. Мелодия как будто состояла из отдельных отчетливых звуков, нанизываемых на тонкую нить, и Эрика затаила дыхание, вслушиваясь.       К одиннадцати годам она разбиралась в музыке неплохо — насколько вообще могла разбираться в музыке дочь ферелденских аристократов. Музыка звучала на балах и приемах, на шумных праздниках, и всегда ассоциировалась с красивыми платьями, весельем, со счастливыми улыбками и танцами. А эта музыка вызывала совершенно иные мысли.       Она заставляла ее сердце биться чаще, наполняя его щемящей, сладкой тоской. Задевала что-то такое в душе, отчего хотелось и плакать, и смеяться. И сказать Нату, какой он дурак: ведь это из-за него она сейчас совсем не понимает, что чувствует. А еще хотелось, чтобы мелодия не прерывалась. Она, тягучая и медленная, обволакивала удивительным спокойствием, словно скорлупой поверх остальных эмоций.       Задумавшись и заслушавшись, Эрика не сразу заметила, что ее замерзшие пальцы накрывают чужие ладони, горячие, как очаг на кухне. В первую секунду ей захотелось отдернуть руки, но едва заметив счастливое лицо Ната, она так и застыла, почти не дыша.       Лучшие друзья — как они — все свободное время старались проводить вместе. Вместе веселиться, вместе грустить. Бегать по крепостной стене, криком пугая птиц, подшучивать над впечатлительными служанками. И даже держаться за руки, но совсем не так, как сейчас. Сейчас все выглядело как-то совсем странно, как-то… По-взрослому. И это пугало Эрику. Но одновременно и нравилось.       Нат заметил ее взгляд и отпрянул, густо краснея. И тут Эрика рассмеялась: мелодия закончилась, вырывая из оцепенения, и она сразу же почувствовала себя как обычно. Только вот сердце все еще стучало, отдаваясь глухим гулом крови в ушах. И она, кажется, тоже покраснела.