Балканский циклон

— Нат, ты пропустишь начало всемирного потопа. — Отстань, Бартон, я очень занята. Наташа сидит на огромной кровати, скрестив ноги, и водит карандашом по карте мира. Найдя Бургас, она ставит на нём крестик. Клинт видит это, обернувшись назад, и усмехается. — Ты коллекционируешь города, в которых мы влипаем в истории? — Может же у женщины быть безобидное хобби. — И у тебя даже есть специальная карта? Наташа пожимает плечами — мол, сам не видишь, что ли, даже с собой вожу, и Бартон снова смотрит в окно. Разглядывать там особо нечего — вода катится по стеклу с той стороны сплошным потоком, разбегается причудливыми узорами, и даже внутри закрытой комнаты номера чувствуется запах ливня. Время от времени в симфонию дождя врывается соло ветра, и стёкла дребезжат. Небо тёмное, хотя до заката ещё далеко, и Клинт уверен, что буря только начинается. По всему Солнечному Берегу оборваны линии электропередач. Ни улететь домой. Ни телевизор посмотреть. Ни побриться. Не стоило так привыкать к цивилизации и брать с собой электробритву. Клинт чешет подбородок, наблюдая сквозь водопад, как во дворе отеля ломаются ветви деревьев. — Значит, ты не хочешь встретить со мной начало всемирного потопа, — заключает он. Наташа за спиной шуршит, складывая карту. Светит в тёмный потолок разряжающимся телефоном. — Я бы с радостью, но ты женат, — в голосе Наташи слишком много сарказма. — Пишут, что балканский циклон не уйдёт ещё сутки. Мы застряли. Бартон беспомощно разводит руками, нагибается к брошенной на пол дорожной сумке и вытаскивает из неё электробритву. Только под крайне заинтересованным взглядом Наташи он соображает, что здесь не так. Романофф заливисто смеётся, и Клинт, сбрасывая на ходу рубашку, громко ругается и уходит в ванную. — Я могу подержать тебе свечку, — нежно говорит ему вслед Наташа, не прекращая ржать. — Больше никуда с тобой не поеду, — ворчит Клинт и захлопывает дверь. *** Пока Клинт включает воду и на ощупь гремит в незнакомом гостиничном душе, Наташа еле заметно улыбается этому. Так осторожно, как будто кто-то может увидеть улыбку Чёрной Вдовы. Потом девушка поднимается и идёт к мутному от дождя окну. Вслушивается в звуки ненастья. Вокруг Романофф слишком мало людей, которых она считает близкими. И всего один человек кажется ей родным. Она привыкла к Бартону, как не привыкала ни к кому. Наташу ничто не раздражает — ни бытовая неуклюжесть и безалаберность Клинта, ни постоянные подколки, ни ворчание по поводу разных неудобств, будь то гостиница или окоп. Главное — он понимает её с полуслова и принимает все странности, и Романофф даже не догадывается, как ему это удаётся. Иногда Наташа ловит себя на мысли, что любит всё это. Возможно, если бы он не был женат… Возможно, если бы на её сердце было живое место, на котором можно оставить ещё хоть один шрам… Возможно… Но когда существует слишком много «возможно» — они обычно складываются в невозможность. И редко когда из этой невозможности вырастает нечто столь же прекрасное, как их отношения. Романофф не может подобрать для их описания подходящее слово. Не любовь — здесь нет любви, она знает это. Не дружба — это больше, чем дружба. Наташа усмехается своему бледному отражению в оконном стекле — и тут же неудержимо хохочет, слыша, как вышедший из душа Клинт нажимает кнопку выключателя в коридоре и ругается вновь. *** Можно попытаться уснуть, но ветер воет так, как будто в комнату сейчас вломятся стаей вампиры или оборотни, как в третьесортном ужастике. Не то чтобы Клинт в них верил, но к историям об инопланетянах до некоторых пор он тоже относился с изрядной долей скепсиса. Фена нет. Телефон разряжен. Бартон валяется на кровати в джинсах и ерошит мокрые волосы рукой, разглядывая потолок и пытаясь вспомнить, куда кинул рубашку. Найти её в темноте он не смог. Хочешь, чтобы обычная транспортировка документов превратилась в приключение — просто возьми с собой Наташу. Они ещё никуда не съездили без происшествий. Всё время что-то случается: то перестрелка, то путаница с заселением, то взрыв, то нелётная погода. Особенно если они в Европе. Такое чувство, что Наташа и есть этот балканский циклон, который накрывает всё вокруг и создаёт бурю. Всё приходит в движение, и ход обычных вещей нарушается, стоит Романофф приложить к этому руку. Иногда Клинт ловит себя на мысли, что любит это. Дверь ванной открывается еле слышно. Наташа шлёпает по полу босиком, небрежно закалывая на затылке мокрые волосы, и Клинт лишь поднимает брови, находя наконец свою рубашку. — Что? — Наташа перехватывает его взгляд, жужжа молнией своей сумки и копаясь в ней. — Здесь нет гостиничных халатов, если ты не заметил, а у меня всё упаковано. Клинт еле различает в полумраке, что Романофф достаёт из сумки бельё, и прикладывает все усилия, чтобы не съязвить по поводу ношения своей рубашки на голое тело. *** Разрядившийся телефон Наташа бросает на подушки, и Клинт перекладывает его на тумбочку, чтобы он никуда не завалился и не потерялся. На фоне окна виден только её почти чёрный силуэт. Рубашка Клинта длинна и широка Наташе, но, кажется, её это не смущает. Лишь когда полыхает гроза, в её отсветах вспыхивают рыжие мокрые волосы. — Знаешь, — говорит она вдруг, глядя на ослепительные ветви молний. — Есть такой чудесный русский фильм. Там волшебник завалил снегом гостиницу, все входы и выходы, чтобы двое очень глупых людей наконец признались друг другу в любви и были счастливы. — И как, получилось? — Нет. — Тогда чем же он чудесный? Наташа молчит. Рисует пальцем на стекле, повторяя очертания только что вспыхнувшей молнии. Следом в шуме ветра гремит оглушительный раскат. — Надо тебе его показать. Тогда поймёшь. — Давай прямо сейчас, найдём с английскими субтитрами, — Клинт ёрзает на кровати, поднимаясь на локтях. — Твой ноутбук ведь заряжен? — Заряжен. Но интернета нет. Бартон в отчаянии хлопает себя рукой по лицу и видит сквозь пальцы, как Наташа поворачивается и застёгивает верхнюю пуговицу его рубашки. На секунду Клинту кажется, что он сделал что-то неправильно. Не так. Мир в движении, а агент Бартон за ним не успевает. — Нат, — говорит он ей, и Наташа вопросительно изгибает бровь, садясь на край кровати. — Да? — Давай спать, — выпаливает Клинт быстрее, чем циклон накрывает его с головой. — Спокойной ночи, Нат. Романофф почему-то смеётся. Взбивает подушку, ложится рядом, отворачиваясь и подкладывая ладони под щёку. — Спокойной ночи, Клинт, — говорит она. Ночь действительно должна быть спокойной — никто не сказал ничего лишнего. Как и всегда. *** Среди ночи Клинта будит раскат грозы. Он просыпается, и ему кажется, что окна сейчас разобьёт вдребезги, и одичавший болгарский ветер вломится в комнату, сорвёт шторы, картины, разметает их вещи. Разбудит уставшую Наташу. От этой мысли Бартон просыпается окончательно и чувствует на своей шее дыхание. Романофф крепко обнимает его во сне, уткнувшись в шею носом. Клинт прислушивается к ощущениям и вздыхает. Чего только не сделает человек во сне… «Балканский циклон. Балканский циклон не уйдёт ещё сутки», — рассеянно думает он, очень тихо поворачиваясь к ней лицом и осторожно прижимая к себе.