Предисловие автора
Как вы могли заметить, дорогие читатели, место глав тут заняли Ходы. И это не просто стилистическое украшение. Это произведение, весь описанный мной ниже мир – это, своего рода, игра, напоминающая настольную. Тут есть свои правила, карточки персонажей, очерёдность ходов. И, конечно же, свои игроки. Давайте, я вам о них немного расскажу. Итак, в тёмной зале, укрытые Вековечной Тьмой, сидят три игрока. Первая, назовём её Леди, обладает игривым характером и весьма охоча до чувственных сцен, любовных и трагических. Она любит подолгу играть со своими жертвами, прежде чем поставить многозначительное кровавое многоточие... Так уж сложилось, что она всегда ходит первой, и во время её ходов будут разыгрываться самые яркие страсти. Жаркие романы, тайные интриги, хитросплетения политики и подковёрной игры, это всё её стезя. Вторым будет ходить Гроссмейстер. Он очень стар, очень умён и очень жесток. Так уж сложилось, что в этой партии он ходит вторым, но не стоит верить его пассивности и отстранённости. Он уже ведёт игру. И Леди – часть этой игры. Даже вы в некоторой степени являетесь частью игры Гроссмейстера, но он никогда не расскажет вам о своих планах. До самого конца, когда будет уже слишком поздно... Гроссмейстер, как и Леди, любит хорошие трагедии. Но ещё больше он любит окрашивать повествование в кровавые цвета. Насилие, предательство, разного рода отклонения и извращения, призванные ввести читателя в нужное расположение духа, а потом взять и показать всё с совершенно другой стороны – это его стиль игры. Но, повторюсь, никогда не верьте Гроссмейстеру, он не тот, за кого себя выдаёт. Третьего игрока мы назовём Странник. И это одновременно самый сильный, и самый беспомощный игрок в комнате, ведь у него всего одна фигура и нет своего хода... Впрочем, Странник имеет право вмешиваться в чужие ходы, захватывать других персонажей и менять правила игры. При определённых условиях, разумеется. Если во время хода Леди или Гроссмейстера начинает происходить что-то совсем непонятное, выбивающееся из канвы повествования, если персонажи начинают вести себя не так, как должны, а события вдруг принимаются гарцевать и выписывать фортеля, значит, Странник взялся за дело и перехватил Кости Судьбы. Или Гроссмейстер хочет, чтобы вы так думали... Кроме того, в игре активно участвует Мастер Монстров. Да, у всех чудовищ этого мира есть Хозяин, и он преследует определённую цель. ММ тоже присутствует в этой комнате, хоть вы его и не видите...Восточно-Китайское море, Окинава, нейтральные воды
Волны цвета старого свинца омывали полузатопленные развалины Наха. Где-то там, под толщей равнодушной воды, скрываются останки древних крепостей и современных английских фортификаций – немых памятников величию и непомерным амбициям Владычицы Морей. Высоко в небесах плывут серые клочковатые облака, и будь в заброшенном городе хоть один зоркий наблюдатель, он мог бы заметить, что одно облако по какой-то неведомой причине движется поперёк воздушного потока. Экипаж разведовательно-диверсионного воздушного судна «Небесное Западло-3»[1] зорко всматривался в поверхность вверенного им куска океана. Младший сержант Вырвикишко лениво подкручивал ручку «Генератора Облачного Покрова Теслы» (сокращённо ГОПТ). Машина трещала и время от времени плевалась голубыми разрядами. В целом, патрулирование шло скучно. Ни одного пиратского судна, ни единой чёрной шхуны, вестницы узкоглазых неприятностей, ни даже захудалого браконьерского баркаса. И, что самое досадное, начальство приказало держать режим радиомолчания и выходить на связь только в экстренном случае. А это значит полтора месяца болтаться посередь неба в люльке, да ещё и на пару с помешанным на взрывчатке наводчиком Кареном Погромяном. Одним словом – скука смертная. – Внэзу Хуйня... – подал голос вышеупомянутый Карен, привлекая тем самым внимание своего ближайшего начальства. Вырвикишко хмыкнул, щёлкнул парой тумблеров, и в плотном облачном слое, как по волшебству, образовалась смотровая щель. Паровоз Иванович Вырвикишко взял мощную подзорную трубу и навёл её по координатам, выданным наводчиком. – Хуйня какая-то... – удивился младший сержант. А удивляться было чему. Далеко внизу, в облаках красного тумана, плыл корабль. Кажется, это был древний галеон, один из тех, что бороздили Океан в незапамятные Допотопные годы. Впрочем, разглядеть какие-либо детали сквозь треклятую кровавую дымку никак не получалось. Лишь силуэт могучего судна, медленно движущийся куда-то на северо-северо-восток. Движущийся, вопреки тому, что паруса его висели недвижимыми тряпками. – АУТ? – задал сакраментальный вопрос младший сержант. Чем бы ни был этот плавучий антиквариат, его судьбу решат данные, полученные с Аудио Уловителя Теслы, аппарата, способного услышать шёпот крысы на расстоянии до четырёх с половиной километров. – АУТ в ауте! – воскликнул Погромян. А вот это уже было нехорошо. Аудио Уловитель был настроен таким образом, что засекал, записывал и устанавливал точное местоположение любых двигательных шумов. Винты подводных лодок и кораблей, моторы катеров, двигательные отсеки линкоров, даже шум вёсел! Там, внизу, по бурному морю, под прикрытием красного тумана плывёт неизвестное судно с повисшими парусами, а АУТ утверждает, что в радиусе полутора морских миль нет ни одного рабочего двигателя! Вырвикишко нахмурился и начал нервно поглаживать трубку аппарата сверхдальней связи. – Хуйнём хуйню? – спросил наводчик. В конце концов, если что-то непонятно, всегда можно приложить это что-то вакуумной бомбой. – Хуйней – хуйня, – задумчиво протянул младший сержант. Вакуумных бомб осталось мало, а стоят они дорого. Начальство за растрату по головке не погладит. – Хуйня! Хуйнём? – не унимался наводчик, жадный до взрывов и разрушений. Да и не так уж это и плохо – перебдеть. По факту – есть неизвестное судно подозрительной наружности и загадочной природы. Опознавательных знаков нет, флага нет, сигнальных огней нет, использует неизвестные средства маскировки, в эфире полная тишина. Одним словом, представляет потенциальную опасность для проходящих мимо судов. Да и вообще, они сами виноваты! – Хуйни, хуйни, – устало сказал Паровоз Иванович. Излишнее рвение наводчика начинало раздражать. А им ведь ещё полтора месяца вместе служить... – Хуйнём-хуйнём! – весело вскрикнул Карен, нажимая на нужные кнопки и дёргая за рычаг. Его час настал. В пузатом днище гондолы открылся крупный бомболюк, из которого выдвинулась продолговатая серая капсула, снабжённая стальным оперением. Странное облако, наплевав на законы физики, поплыло против ветра, нагло зависло над несчастным кораблём и извергло из своего нутра что-то большое, длинное и тяжёлое. А через секунду АУТ оглох. Больно ударило по ушам, а из многочисленных иллюминаторов полился болезненный жёлтый свет. На лице Карена Погромяна застыла блаженная улыбка – он узрел Красоту. И не важно, что глаза болят даже под защитными очками, не важно, что ещё часов пять наводчик будет видеть всё исключительно в бирюзовом цвете... Погромян диким усилием воли загасил творческий порыв – уровень помех снизился, и АУТ начал регистрировать шумы иной природы. Очень странные шумы. За потерявшим кровавый оттенок туманом что-то скреблось, корёжилось, трещало и скрежетало. Не такой шум должен издавать деревянный галеон, попавший под удар вакуумной бомбы. А ещё галеон не должен рычать. Облако раскалённого водяного пара постепенно рассеялось, и Карену тут же захотелось сбросить на цель весь оставшийся боезапас. Корабль остался невредим, хотя назвать ЭТО кораблём не поворачивался язык. То, что в тумане напоминало древний парусник, в действительности оказалось настоящим чудовищем, отвратительной помесью корабля и гигантского ракообразного! Тусклый зеленоватый хитин бугрился там, где должно было быть дерево, на шипах-мачтах висели красноватые куски прозрачной плоти, отдалённо напоминающие паруса, из верхних орудийных портов торчали длинные многосуставчатые клешни, а из нижних – острые крабьи лапы. Корму венчал мощный хвост омара, а вместо носа зияла мерзкая вертикальная крабья пасть, полная непрерывно шевелящихся зубов и клешней. Монстр протяжно завыл, мстительно щёлкнул двумя десятками клешней в сторону «Небесного Западла-3», выпустил в воздух новое облако красноватого тумана и возобновил своё неспешное движение на северо-северо-восток. Прямым курсом на Старый Токио. Карен нервно сглотнул, утёр трясущейся рукой пот со лба и хрипло сказал: – Звони Хуям. Младший сержант не слушал наводчика. Он впился взглядом в устройство сверхдальней связи, на котором было всего две кнопки. Под одной было подписано «штаб». Под другой – «прямая связь с Императором». Несколько очень длинных минут Вырвикишко решал, что ценнее – полученная информация или его голова. Потом нажал на кнопку вызова Штаба. В конце концов, своя голова дороже. – Алло! Младший сержант Вырвикишко, борт «Небесного Западла-3», Северо-восточный неб.-мор. сектор! У нас тут Хуйня! Принятое в этот момент младшим сержантом решение определило судьбу всей Японии.***
Город-крепость Токио 3, третий аэровокзальный шпиль
– Эм-м... Мисс Кацураги? – Мисато. Этого вполне достаточно. – Хорошо... Мисато, долго нам ещё идти? Синдзи насчитал уже семь площадок, но никаких намёков на парадный вход пока не было. Несколько раз их обгоняли группы людей, спешащие сесть на последний дневной дирижабль, или наоборот – только что с него сошедшие, но с каждым новым пролётом поток людей всё сильнее редел, приближая момент, когда молодой аристократ останется один на один с загадочной обладательницей чёрных глаз. И это не могло не беспокоить, ведь с самого детства Синдзи жутко робел, когда дело доходило до общения с противоположным полом. Конечно, бесконечная муштра и уроки Учителя несколько исправили ситуацию, но и по сей день младший Икари испытывал сильный дискомфорт в женском обществе, а все разговоры старался свести к сухому официозу. На самом деле, даже сейчас Синдзи с огромным удовольствием ограничился бы дежурными фразами, но что-то подсказывало ему, что пышущая жизнелюбием и непоколебимой уверенностью Мисато Кацураги не удовлетворится разговором о погоде. –Что такое, уже устал? – обернувшись спросила Мисато. Вопрос прозвучал вполне обыденно, но было что-то такое в тембре голоса,что заставило Синдзи моментально подобрался. Кто устал? Он устал? Да никогда! – Нет конечно! – бодро начал парень, но тут же стушевался, заметив на губах Кацураги лёгкую улыбку. – Кхм... Я хотел сказать... Это же аэровокзал. Люди, грузы, не будут же всё это таскать по лестнице! В смысле грузы... по лестнице таскать... Кхм... То есть, я хотел сказать, что в таком большом и высоком строении должны быть предусмотрены лифты или какие-то другие подъёмники. – Совершенно верно! – сказала Кацураги и в очередной раз улыбнулась. – Каждый шпиль снабжён тремя большими и пятью малыми лифтовыми кабинами. К одной из них мы сейчас и идём. – А я уж было начал думать, что людям приходится идти по лестницам до самого низа. – Ну что ты. На каждом ярусе есть площадка, выделенная для аэротакси. Видел маленькие аэростаты, снующие по всему городу? Это они и есть. Синдзи припомнил стайки двух- и четырёхместных дирижабликов, непрерывно курсирующих от шпиля к городу и обратно. Многообразие пёстрых баллонов, снующих туда-сюда, представлялось ему диковинным танцем-декадансом, диким, почти хаотичным. Но именно в этом «почти» крылись изящество и красота системы. Ради такого можно и стерпеть ужасный запах. Синдзи прошёл ещё несколько ступеней, прежде чем осознал одну странную вещь. Мисато Кацураги, женщина, ведущая его на встречу с отцом, не носит маски. И это при том, что химические миазмы умудрялись заползти даже под свежие, ни разу не использованные фильтры маски Синдзи. Факт того, что Кацураги обходилась без респиратора, в то время, как он, Синдзи, преспокойно морщил нос под своей маской, походя, предаваясь философским измышлениям, заставил парня устыдиться. С одной стороны, жуткая вонь и едкие испарения явно не мешают Мисато наслаждаться жизнью. С другой же стороны, его провожатая вынуждена дышать отравленным воздухом, в то время как он, японский дворянин, наслаждается комфортом и безопасностью. Что подумает общественность? Что подумает отец? Мысли загудели в голове роем рассерженных пчёл. Японский дворянин проявил неуважение по отношению к благородной девице. Худший из возможный вариантов. Хотя, стоп. Судя по манерам и поведению, Мисато Кацураги явно не относится к благородному сословию. Да и на девицу, если уж на то пошло, не похожа. На этой мысли Синдзи смущённо кашлянул, но продолжил размышлять. Идея забежать вперёд Мисато и повалиться перед ней на колени казалась теперь откровенно глупой и позорной. Дворяне так себя не ведут. Так себя ведут мелкие лавочники, выслуживающиеся перед... Кем? Пчёлы-мысли прекратили увлечённо жалить самолюбие Икари и перелетели на новое поле рассуждений. Мисато Кацураги не относилась к высшему японскому сословию. Сочетание вольного стиля в одежде, специфики поведения и речи ясно давало это понять. Не было в Мисато той особой снисходительной надменности, что въедается в душу любого дворянина старше пяти лет. В её черных, как бездонная пропасть, глазах читалась искренняя забота о ближнем... Синдзи тряхнул головой, прогоняя образ странных чёрных глаз и мысли, с ними связанные, и, чтобы как-то отвлечься, присмотрелся к своей спутнице более внимательно. Кацураги была высока, стройна и, несомненно, хороша собой, а косметика лишь подчёркивала правильные черты лица. Тонкие брови, большие, слегка раскосые глаза, аккуратный, чуть вздёрнутый носик, чувственные губы, подведённые карминовой помадой. В сочетании с изящными полусапожками на невысоком каблуке и неприлично коротким чёрным платьем, возникал образ легкомысленной, ветреной особы. Красная кожаная куртка, нёсшая на себе следы неоднократных модернизаций под нужды владельца и поблёскивающая незнакомыми Синдзи знаками различия, прикреплёнными к воротнику, никак не вязалась с этим образом. Кроме того, было что-то такое в том, как Кацураги двигалась. Плавность движений, текучесть шага. Так двигался Учитель, когда Синдзи в порыве ярости схватился за отточенный стальной талвар[2]. Так двигаются тренированные воины. А это значит, что Кацураги, не смотря на хорошенькое личико, является опытным бойцом и военным в звании, что в свою очередь означает... Внезапно, без всякой на то причины, накатила дурнота, окружающее пространство начал заволакивать плотный красный туман, а в ушах пульсирующей волной зазвучал чей-то низкий рык. Исчез тусклый свет химических ламп, исчезли ступени лестницы и рифлёная металлическая обшивка стен. Остался лишь плотный багровый туман и низкий, звучащий на самой грани слышимости рык. Было что-то жуткое в этом рыке. Что-то достигающее самых глубоких и тёмных уголков души и заставляющее шевелиться спрятанный там первобытный ужас. – Синдзи? – прозвучал далёкий женский голос. Икари всё силился вспомнить, кому же принадлежит этот голос, но непрекращающийся рык начал нарастать, вызывая волну парализующего страха. Мысли слиплись, превратились в вялую ледяную кашу, а рык всё усиливался, пока не достиг апогея. И воцарилась тишина. Вам когда-либо приходилось прогуливаться по Бостону, будучи одетым в костюм куклукс-клана, и по ошибке зайти в бар, полный подвыпивших негров? Или, будучи обладателем очень дорогого костюма, трости из слоновой кости и десяти огромных золотых перстней, заказать бармену чашечку дарджилинга и только после этого осознать, что вы находитесь в воровском притоне? А, быть может, вам посчастливилось побывать проституткой на улицах Лондона, забрести в глухой переулок и почувствовать на себе взгляд Джека-Потрошителя? Тогда, возможно, только возможно, вы сможете представить себе крошечную толику того ужаса, что испытывал сейчас Синдзи. Ведь тишина, воцарившаяся прямо за спиной юного аристократа, была голодной. В такие моменты больше всего на свете хочется бежать. Притом, не просто бежать, а, наплевав на тысячи лет эволюции, встать на четвереньки и рысью умчаться как можно дальше от источника потенциальной угрозы, попутно петляя из стороны в сторону и меча назад собственный кал. Икари Синдзи не был исключением из правил. Ему до смерти хотелась убежать, но тело, вопреки древним инстинктам, здравому рассудку и его собственной воле, начало оборачиваться, как в каком-нибудь дурном сне. Медленно-медленно, не в состоянии даже закрыть глаза, Синдзи поворачивал голову, и его взгляду открывалось... Нечто. Впоследствии Икари множество раз пытался восстановить в памяти очертания сияющего багровым светом силуэта, но ему так и не удалось это сделать. Зато он очень хорошо запомнил то, что произошло потом. Вспышка света, яркая и пронзительная боль в затылке. Свист ветра. Мерзкий скрежет когтей по камню. Волна опаляющего жара, тошнотворная вонь горелой плоти и оглушительный рык, переполненный яростью и болью. Языки пламени, мельтешение чудовищных клешней и щупалец. – Синдзи! Синдзи, что с тобой?! Боль. Много, очень много боли, пронизывающей всё тело, вгрызающейся в горло, вырывающей из груди нечто бесценное. Красно-белая улыбка. Девушка, разделённая на две ещё живые половинки. Глаза, чья радужка напоминала сапфировый калейдоскоп. Ледяные руки, тянущиеся из глубины океана... – Синдзи, очнись!!! Что-то холодное и жёсткое хлестнуло по щеке. Затем ещё раз и ещё. Видения, запахи, звуки и чувства, до сего момента казавшиеся столь реальными, отступили. Нет, они не исчезли совсем. Всего лишь спрятались, заползли на задворки сознания, туда, где свет разума до них не дотянется. Они ещё вернутся, в этом нет никаких сомнений. Но сейчас... Мисато в очередной раз отвесила молодому аристократу звонкую пощёчину и встряхнула того, словно тряпичную куклу. Синдзи моргнул. Всё те же рифлёные металлические стены, всё тот же тусклый свет химических ламп, едва освещающих сетчатую спираль лестницы. К новым ощущениям добавился озабоченный взгляд Мисато Кацураги и саднящая боль в затылке. Ещё ныла спина, болела шея, трещали рёбра... Одним словом, из приятного был только пристальный взгляд чёрных глаз, теплых, совсем уже не пугающих. – Ну наконец-то очухался! – Мисато опустила занесённую для очередного удара руку. – Встать можешь? – Ух... Кажется, да... – Икари проигнорировал поданную Мисато руку[3], ухватился за поручень лестницы и медленно, сдержав болезненный выдох, поднялся на ноги. – Что это было? – Это ты мне лучше скажи, что сейчас произошло! – сердитым голосом начала было Кацураги, но, увидев выражение полной растерянности на лице своего нового подопечного, принялась пояснять. – Три минуты назад ты застонал, развернулся и упал вперёд спиной! Я едва успела тебя подхватить, иначе ты бы точно сломал себе шею! Что с тобой случилось?! Некоторое время Синдзи стоял, приходя в себя и осознавая услышанное. Потом побледнел. На скулах заходили желваки. Это снова случилось. Это могло произойти перед отлётом, во время сборов в поместье, в тесной кабинке клозета дирижабля, но нет! Это случилось именно сейчас, перед сотрудником организации, в которой работает Отец! Приступы возобновились спустя целых одиннадцать лет, и это случилось именно сейчас! Перед женщиной! Титаническим усилием Синдзи подавил нарастающую волну паники и всё-таки выдавил сквозь стиснутые зубы: – Мисс Кацураги, я... У меня бывали... бывают приступы... эпилепсии... Последний раз это было очень давно, вот я и не стал беспокоить вас по пустякам. Сожалею, что вам пришлось наблюдать это недостойное зрелище, я... – Рицуко, мерзавка! – вскрикнула Мисато, смешно грозя кулаком куда-то вниз. – Ух, я ей задам, когда увижу! Синдзи! – девушка порывисто схватила Икари за плечи и посмотрела ему прямо в глаза. – Ты ни в коем случае не виноват. Твой домашний доктор переслал медицинскую карту ещё три дня назад. Доктор Акаги должна была предупредить меня о твоих приступах, но она, видимо, сочла эту информацию несущественной. Последние слова прозвучали весьма ехидно, но Синдзи этого почти не заметил. Он неотрывно смотрел в завораживающую глубину чёрных глаз Мисато. И глухая злоба и раздражение, заполнявшие его до краёв всего минуту назад, просто канули в небытие, растворились в двух чёрных бездонных озёрах, словно и не было никогда позорного проявления слабости. Довольная произведённым эффектом, Кацураги разорвала зрительный контакт и легонько встряхнула Синдзи. – Ну, всё, давай, приходи в себя и пошли. Твой отец не любит ждать. – Угу... Кхм, то есть, хорошо, Мисато-сан. – Просто Мисато, – ободряюще улыбнулась Кацураги, и, как ни в чём не бывало, продолжила спуск по лестнице. Синдзи отряхнулся, потёр ушибленное плечо, убедился, что Мисато не смотрит в его сторону и, скривившись, дотронулся до затылка. Место удара обожгла ноющая боль. Синдзи не любил боль. Боль напоминала о том, что случилось одиннадцать лет назад. Икари Младший энергично встряхнул головой, чтобы избавиться от мрачных мыслей, но вызвал лишь новую вспышку боли. А сетчатые ступени всё никак не спешили кончаться...***
Спустя двадцать четыре минуты и тридцать семь секунд[4] химические лампы во всей башне замерцали тревожным синим светом и потухли, погрузив всё внутреннее пространство причала в темноту и вызвав бурю негодования и громкую ругань люмотехников[5]. Впоследствии выяснится, что кто-то подбросил во внутреннюю систему освещения порцию нарушающего реакцию вещества, но это будет потом. А сейчас двое дежурных люмотехников, вооружившись переносными электрическими лампами, пошли проверять систему освещения.***
Старший люмотехник Артур Сильверлокс направил тусклый луч фонаря на дверь центральной люмокамеры – сердце всей треклятой системы химического освещения причальной башни. С самого своего начала Токио-3 планировался как грандиозный международный проект, и каждое государство возрождённой Лиги Наций, так или иначе, приняло участие в его возведении. Изначально планировалась постройка шести основных Небесных Шпилей, грандиозных причальных башен, призванных обеспечить бесперебойный транспортный поток к растущему индустриальному монстру. Каждой стране-члену Лиги был выделен участок под строительство, однако в полной мере со своей задачей справились лишь Российская Империя и Священная Римская Империя, остальные же страны быстро обнаружили, что так хорошо выглядящий на бумаге проект на деле оказался настоящей чёрной дырой, досуха высасывающей бюджет. В результате оставшиеся три Шпиля вышли более чем скромными, а тот самый Третий Шпиль, в котором сейчас и несли службу Артур Сильверлокс и Рендел Хаксли, совершенно внезапно оказался выкуплен у Франции ни кем иным, как Падшим Лондоном, городом, который пал под землю сразу после Второго Удара, но каким-то чудом остался цел, и, спустя пять долгих лет, стремительно возобновил контакты с поверхностью и Лигой. Новая Великобритания оказалась столь же амбициозна, сколь и странна, и проект единой системы химического освещения стал её первым крупным публичным детищем. Падший Лондон вложил огромные деньги не только в саму систему, но и в обучение новых специалистов – люмотехников, в расчёте на то, что после подобной демонстрации заказы на системы химического освещения с лихвой окупят вложения, но, увы, этому не суждено было сбыться. Паутина люмопроводов вышла слишком ненадёжной и уязвимой, а количество люминофора, поглощаемого башней за сутки, и вовсе оказалось до смешного огромным. Артур нашарил в кармане сложного вида ключ, вставил в скважину, провернул и замер. Что-то было не так. Из-за высокой влажности и постоянных перепадов температуры, железные дверные замки начинали скрипеть и скрежетать после первой же ночи, однако ключ провернулся легко и свободно, не издав при этом ни звука. Обычно именно Артур смазывал скрипучие замки, у молодого Рендела на это просто не хватало терпения. Недоросль Хаксли взялся за ум? Сильверлокс хмыкнул и толкнул дверь, делая шаг в гремящую тьму люмокамеры. – Ну-с, приступим, – пробормотал под нос старый люмотехник. Люмокамера представляла собой огромное помещение, в котором располагались резервуары с двумя составляющими люминофора и насосы, словно множество сердец, перекачивающие химию по венам-трубам башни. Машины издавали ровный гармоничный гул, лучше всякого осмотра говорящий: «сердца бьются спокойно, всё в порядке». Тем не менее, Артур методично осмотрел каждый насос, убедился в целости соединений труб, проверил каждый манометр, временами останавливаясь и тщательно фиксируя показания приборов в толстый засаленный блокнот. Давление в резервуарах колеблется в пределах нормы, соединения целы, насосы в порядке, реагенты поступают куда надо. Всё работает, но реакция не идёт. И значит это только одно. Артур ещё разок обвёл лучом фонаря резервуары, выбрал один наугад и принялся подниматься по лестнице наверх, туда, где располагалась крышка бака. Старик знал, что, несмотря на защитное покрытие, штурвал давно заржавел и открыть крышку в одиночку практически невозможно, но параноидальная подозрительность, въевшаяся в Артура сильнее любой ржавчины, не давала просто так взять и уйти. Нужно было убедиться. Даже если это выглядит глупо. Да и какая разница, он ведь тут один! Люмотехник неспешно преодолел последние несколько ступеней и направил слабый луч фонаря на штурвал. На первый взгляд, всё было как обычно, четыре литые спицы смотрели ровно на два, пять, восемь и одиннадцать часов соответственно. Только пыли немного прибавилось. Артур застыл в нерешительности, потом всё-таки подошёл вплотную к штурвалу и провёл пальцами по кучке пыли, осевшей у самого основания. В неверном свете дрянной английской лампы стало заметно, что пальцы перчатки преобрели рыжевато-бурый оттенок. Ржавчина! – Проклятье! – гаркнул Артур, спешно надевая висящий до сего момента на поясе респиратор. Узловатые пальцы крепко вцепились в штурвал, и люмотехник со всей доступной ему силой потянул влево. Когда же штурвал провернулся легко и плавно, совсем как ключ в замке входной двери, а крышка бака отворилась без единого скрипа, Сильверлоксу стало страшно. К обратной стороне крышки был аккуратно примотан тонкий стальной трос, на конце которого висел ещё влажный от химиката матерчатый мешочек. У Артура затряслись руки. Одним движением он сорвал мешок с троса, как попало захлопнул крышку и принялся шарить лучом фонаря по стенам, до тех пор, пока не наткнулся на решётку вентиляции, расположенную совсем близко к тому самому резервуару, на котором он сейчас находился. Болты, держащие решётку, блестели первозданной чистотой, на них не было ни следа ржавчины. С удивительной для своих лет скоростью, Артур сбежал по лестнице, вылетел в открытую дверь и понёсся к ближайшей подсобке, где он сможет переждать ночь. Токио-3 населяли самые разные общины, но только одной из них понадобилось бы гасить целую причальную башню. А Рендел… что ж, он всё равно был бесполезным пацаном...***
Рендел спускался всё ниже и ниже, одной рукой крепко держась за перила, а второй судорожно вцепившись в переносную лампу. Старенький английский фонарь давал слабый, неровный свет, которого едва хватало, чтобы осветить пространство на три шага вперёд. Металлические стены шпиля сильно нагрелись за день, и сейчас в его внутренностях было жарко и душно, но, несмотря на это, парня бил крупный озноб. Рендел Хаксли боялся темноты. И на то были весьма веские причины. Вампиры. Плевать, что сейчас этих чудовищ считают «жертвами страшной эпидемии», плевать, что во имя политкорректности их стали называть «гемоглобинозависимыми». Вампиры – воплощения зла, и любой, кто пережил «Резню в Сомерсете»[6] знает это не понаслышке. Каждый шаг уводил Рендела всё ниже и ниже. Уже миновали порталы самых нижних причальных мачт, значительно ниже располагались транспортные и служебные лифты, а между ними лежало пятнадцать пролётов. Пятнадцать пролётов, наполненных горячим и влажным мраком. Хаксли уже тысячу раз успел пожалеть, что согласился проверить смесители химических ламп внутреннего освещения. Если пара-тройка ламп испортилась и смесители выбрасывают в общую систему отработанный люминофор, это может нарушить химический процесс в лампах ниже по течению. Но не во всей же башне! Старый пердун Артур снова его надул, предложив, якобы, не пыльную работёнку! Оставалось ещё двенадцать пролётов. Рендел в очередной раз остановился, поставил лампу на пол и подошёл к очередному смесителю, как и все остальные, оказавшемуся исправным. В тусклом свете лампы собственная тень казалась Хаксли щупальцами и когтями неведомого чудовища. Или плащом вампира, застывшего прямо за его спиной... Рендел отошёл от смесителя, вытер лоб рукавом грязной спецовки и несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь в коленях. Воображение играло с ним в подлые игры. Мальчишка тряхнул головой, поднял лампу и пошёл дальше. Ещё девять пролётов, и можно будет забыть об этой страшной прогулке. Занятый невесёлыми мыслями и монотонной работой, Рендел преодолел ещё полтора пролёта, прежде чем слабый луч фонаря не выхватил из темноты смутные очертания чего-то, лежащего прямо посреди прохода. И без того перепуганный и взвинченный до предела, люмотехник едва не кинулся наутёк, но всё-таки уговорил себя подойти на пару шагов ближе. Впрочем, лучше от этого не стало, ведь смутный силуэт обернулся комком мешковатой материи, лежащей на одной из ступеней. Дрожа всем телом, Рендел потянулся к кому, но тот вдруг слегка шевельнулся, издав при этом тихий шуршащий звук. Нервы Хаксли не выдержали. Тоненько взвизгнув, люмотехник попытался убежать спиной вперёд, но запутался в собственных ногах и с оглушительным грохотом рухнул на ступени, ощутимо приложившись левым боком о металлические края. Фонарь при этом так и остался зажат в правой руке, мотыляясь из стороны в сторону и порождая хаотичные всполохи света. Боль ненадолго вышибла из Рендела дух, а когда он всё-таки перестал, подвывая, тереть ушибленные рёбра и вспомнил о причине своего падения, ситуация несколько изменилась. На месте комка бесформенной материи высилась стройная женская фигура, одетая в потрёпанную серую хламиду с неким подобием капюшона. Хотя, «высилась» – слишком уж громкое слово. Рост незнакомки едва ли привышал пять футов. Низко направленный луч фонаря, так и не выпущенного Ренделом, выхватывал из темноты две худые босые ноги, от самых щиколоток и до таза обмотанные каким-то драным тряпьём, остальная же фигура, хоть и была скрыта мраком, но имела очень хрупкие очертания. Хаксли, сопровождая весь процесс крехтением и тихими проклятиями, встал и направил лампу так, чтобы рассмотреть свою незванную гостью получше. Действительно девушка, даже девочка. Худощавая, очень бледная, одетая в чистое, но невероятно изношенное тряпьё, из-под которого проглядывала облегающая одежда, что-то вроде резинового или латексного костюма. Ну а короткие, жёсткие, до голубизны обесцвеченные волосы и красноватая радужка глаз окончательно убедили Рендела в своей безопасности. Никакой это не вампир, а девчонка, родившаяся и вырасшая на нижних ярусах Тройки. Небось, сбежала из приюта при какой-нибудь лаборатории и по вентиляционным тоннелям пробралась в шпиль. Шахты вентиляции тут большие, крепежи на решётках ржавые, даже такая лабораторная мышка сможет их выбить. – Т-ты напугала меня, маленькая мисс! – обратился к незнакомке Хаксли. Голос его всё ещё дрожал, веселья в нём не было ни на грамм, но Рендел старался. В конце концов, девочке сейчас должно быть куда страшнее, чем ему. – Как ты тут оказалась? По вентиляции пролезла? – Рендел нервно хохотнул и провёл ладонью по шее. – Хе-хе, глупый вопрос, как бы иначе ты тут оказалась. Эй, а может, это ты нам тут весь свет погасила? Люмотехник подался вперед, успел сделать один шаг, и занести ногу для второго. На его лице всё ещё сияла придурковаиая улыбка, характерная для всех взрослых, общающихся с маленькими детьми, когда силуэт странной девочки размазался в воздухе, а в следующую секунду маленький кулачок с хрустом вмял кадык несчастного Рендела Хаксли в глотку. А ещё через пол секунды две сухие холодные ладони одним слитным коротким движением свернули люмотехнику шею. Хаксли умер, так и не успев осознать произошедшего. Его бездыханное тело мягко опустилось на металлические ступени лестницы, а закутанная в хламиду девочка-альбинос вернулась на то место, где её и застали. Луч старой английской лампы, так и оставшейся зажатой в мёртвой руке Рендела, осветил гибкую девичью фигурку, распластавшуюся на металлических ступенях. Странная девочка прильнула лицом к самой поверхности, туда, где на металле виднелось небольшое бурое пятнышко, медленно, и глубоко втянула носом воздух, и улыбнулась. Тонкие бледные губы разошлись, обнажая острые охотничьи клыки, и тишину шпиля нарушил тихий шепот: – Синдзи... Незнакомка ещё раз принюхалась и медленно провела по коричневому пятнышку языком. Ночь только началась...***
Кабина лифта мерно гудела, увозя своих пассажиров к подножию транспортного шпиля номер три. Из допотопных репродукторовов лилась спокойная музыка, время от времени начинали мерцать лампы освещения. Синдзи зевнул. Мисато грустно вздохнула. Лампочка в очередной раз мигнула. Лифт ехал уже двадцать минут. – Кхм... Мисато? – решился разорвать затянувшееся молчание Синдзи. – Да? – А почему мы не воспользовались аэротакси, а вместо этого едем к подножию шпиля? Этот вопрос мучил Синдзи с того самого момента, как он узнал, что многочисленные геликоптеры и дирижабли являлись наёмным, а не частным транспортом. В таком случае, зачем сотруднику градообразующего предприятия, коим является институт «NERV», тратить много сил и времени, спускаясь к самому низу шпиля, когда можно воспользоваться услугами таксиста? – Не доверяю я этим летунам... – Кацураги скорчила недовольную мину, но тут же расцвела улыбкой, – к тому же, у въезда в английский квартал припаркован мой автомобиль. – Вы водите автокар? – спросил Синдзи, позволив прорваться своему удивлению. Даже служебный автотранспорт был редкостью не только в Японии, но и в большинстве стран мира. О водителях-женщинах Икари вообще не приходилось слышать. – Хи-хи, заинтересовало, правда? – ухмыльнулась Мисато. – Настоящий, импортный электрокар. Домчу тебя пред очи Главнокомандующего, и глазом моргнуть не успеешь! Вот только из лифта выйдем... На этих словах лампочка в очередной раз замерцала, вызвав у Кацураги волну раздражения, и девушка, не замахиваясь, пнула эбеновую панель двери. Английской лампе такое отношение не понравилось, послышалось злое гудение, нить накаливания ярко вспыхнула, и порвалась. Лифт погрузился в оранжевую полутьму. – Здорово, – буркнула Кацураги, скрестив руки, – глупый английский лифт! Да ещё и музыка эта дурацкая... – Ну, если бы лифты носились, как автокары, горничным пришлось бы доплачивать за сверхурочные, – попытался разрядить обстановку Синдзи. – Почему это? – Кхм... Ну, им ведь постоянно пришлось бы убирать после гостей, - толсто намекнул Синдзи, но, не видя должной реакции на лице Кацураги, неловко уточнил, – ну... их ведь будет укачивать на большой скорости... Гостей, в смысле... – Глупости. На германском лифте мы были бы внизу через пять минут. На русском вообще через две. И никого там не тошнит. В голове у Синдзи всплыла поговорка про русских и быструю езду, но он счёл её слишком вульгарной и вслух не высказал. Неудачная шутка слегка выбила его из колеи, и Синдзи не придумал ничего лучше лёгкого сарказма, двоякого, но, как ему казалось, безопасного: – А пассажирам не ломает ноги при остановке? – Там компенсаторы хорошие стоят. Тебе разве это не рассказывали? – искренне удивилась Мисато. – О. Вот как. Нет. Не рассказывали, – сухо проговорил Синдзи. Вторая неудачная шутка подряд загнала парня в тупик. Некогда вызубренный наизусть «Список Допустимых Шуток и Колкостей» лорда Монтгомери предписывал в таких случаях предложить даме прохладительные напитки, либо вывести на террасу, дабы насладиться видом цветущего сада. Но в треклятой книге ничего не было сказано про встречу с женщиной-военным без чувства юмора. И про разговоры в кабинах лифта там тоже ничего не было. – Кхм... Мисато? – Да, Синдзи? – Зачем... – чуть сбивчиво из-за волнения начал младший Икари, – зачем я понадобился отцу? И чем он здесь занимается? На секунду Синдзи показалось, что в больших чёрных глазах Мисато Кацураги промелькнула печаль, но наваждение быстро исчезло. Девушка подошла чуть ближе и начала говорить: – Ну, про создание искусственного кровезаменителя для питания гемоглобинозависимых, – без запинки выговорила Кацураги, – ты, наверное, знаешь. Ещё институт занимается исследованием и лечением синдрома Красного Дождя и смежными случаями. Что касается тебя, Синдзи, то Командующий пожелал лично ввести тебя в курс дела. – Лично ввести в курс дела... хе... – Синдзи попытался успокоиться, но сделать это никак не получалось. – Спустя столько лет он всё-таки соблаговолил поговорить со мной... Из глубины души медленно и неотвратимо начали подниматься пузырьки застарелой злобы и обиды. Одиннадцать лет он, Синдзи, видел своего отца исключительно на экранах телепроекторов, слышал его голос только из репродукторов вовремя радиовещаний. И вот оно, свершилось! Икари Гендо снизошёл до разговора с собственным сыном! Левый кулак парня до хруста сжался в том месте, где обычно находилась рукоять талвара. – Синдзи... – тихий голос Мисато, прозвучавший чуть ли не у самого уха, моментально вырвал младшего Икари из тёмной пучины мыслей. Её лицо оказалось совсем близко! Так близко, что Синдзи чувствовал её тёплое дыхание. – Разве об этом должен думать молодой человек, на целых двадцать минут застрявший в лифте один на один с красивой девушкой? В горле у Икари моментально пересохло, сердце пропустило один удар и понеслось галопом, уши запылали огнём. К такому он готов не был! Разум лихорадочно метался, выхватывая бессмысленные и совершенно бесполезные в данный момент фрагменты знаний, а Кацураги тем временем медленно подняла свою руку к лицу Синдзи, провела тонкими пальчиками по шершавой коже полумаски... И легонько щёлкнула того по носу. Девушка тут же заливисто рассмеялась и отошла на пару шагов, оставив сбитого с толку парня держаться за нос. – Уф-ф, боже! Видел бы ты своё лицо! – выдавила девушка сквозь смех, и до Синдзи наконец дошло, что случилось. – Мисато-сан! Это... Это вульгарно! И непотребно! И... – А ты думал, что я расфуфыренная солдафонка с уставом вместо чувства юмора? – отсмеявшись, спросила Кацураги. – Двойка за наблюдательность, рядовой Икари! – Но Мисато-сан! – как-то совсем по-детски возмутился Синдзи. Так стыдно ему ещё никогда не было. – И никаких больше «Мисато-сан»! Просто Мисато! – назидательно погрозила пальчиком девушка. Синдзи хотел ещё что-то возразить, но кабина лифта замедлила свой ход, прозвучал мелодичный перезвон, и украшенные эбеновыми панелями створки медленно открылись, запуская внутрь пропахший заводскими миазмами воздух. Не став ждать, когда двери лифта раскроются полностью, Мисато проскользнула в образовавшуюся щель, предоставив Синдзи возможность немного прийти в себя. За прямоугольным проёмом лифта начинался английский квартал Токио-3.