Мой бедный пленник

Ольга не спала почти всю следующую ночь. Её донимали кошмары, страх за благополучие дочери... Возможно, это было вызвано таким нежданным переселите на улицу Победы в новый дом. Первый Пожизненный Консул, похоже, действительно увлёкся ею слишком сильно. Но она же не давала ему права на надежду. Тогда зачем стараться? Можно же просто найти себе какую-нибудь девку-куртизанку и играться ей хоть до упаду! Чёрные тени плясали в просторной комнате, время от времени слышались крики, стук проезжавших мимо карет, крики посторонних людей. Французы, по-видимому, не привыкли спать по ночам. Гонимые постоянной опасностью, они должны были быть бодры и сильны, чтобы иметь силы на грядущие сражения. Тут все совсем не так, как было в России. Блики отныне чужой луны совершенно не радовали, как раньше, солнце сияло не так ярко... Оля теперь никогда не будет прежней, ведь, в Париже она жила только машинально. Если делала что-то, то исключительно без энтузиазма, если пыталась заснуть - лишь металась из одной стороны в другую на просторной, мягкой кровати. Раздался скрип открывающейся двери. Лопухина подскочила от мгновенного испуга и села в кровати, опершись на руки. Там, из маленькой светящейся щели высунулась бледная голова пожилой Мадлен. Из всей тирады, которой выдала добрая старушка, сонная Оленька смогла различить лишь слова: "ваша дочь", "карета" и "господин Первый Пожизненный Консул". Но и этого было достаточно для того, чтобы заставить сердце Оли бешено забиться в груди. На лбу девушки проступил холодный пот, к вискам подступила кровь и принялась бешено колотиться, имитируя большой военный барабан, а от милого личика отхлынула краска... Боже! Что там с её маленькой Аннушкой?! Что этот корсиканский монстр сотворил с ней?! Ольга быстро выпуталась из одеяла и буквально побежала в сторону покоев дочери. Если хотя бы волосок упал с головы Анны, она убьет его! Плевать на все законы и последствия... С непонятной, бешенойсилой толкнув дверь, Оля "ворвалась" в покои, которые уже давным-давно обвили старые руки ночного мрака. В центре помещения пустовала белая колыбель, а возле неё, слегка сутулясь, стоял мужчина, в коем девушка тут же узнала Бонапарта. Глава Франции медленно обернулся лицом к русской, будто бы не обращая на её присутствие совершенно никакого внимания. Он держал на руках дочь Ольги и бережно покачивал спящую малышку, изредка что-то шепча на итальянском... И наступило царствие Недоумения. О, Анна не желала так мирно посапывать даже на рученках своей собственной матери! Одинокая слезинка прокатилась по щеке Монго-Столыпиной и последняя поспешила тут же подойти к дочке, стараясь не шуметь. Наблюдая за тем, как её девочка ровно вздымает грудь и изредка рефлекторно приоткрывает миниатюрные губки, спокойствие пробралось в душу Оленьки. - Но как?- только и смогла выдавить из себя Оля, когда она с Первым Консулом уже направлялись в другую комнату. Ей было все равно на то, что она сейчас была облачена лишь в полупрозрачную рубашку, обрамлённую общесемеен в районе плачь и годящуюся только для сна... Девушка пребывала в глубочайшем шоке, коему передовал необузданный ужас. На багряных губах Консула вдруг расцвела нежная улыбка, зрачки значительно расширились, глаза стали мечтательными, затуманенными какой-то глупой пеленой грёз... Неужто, это Бонапарт? Нет, нет... Это был кроткий, ранимый, мечтательный Наполеон. Наполеон, который давно уже перестал являться таковым... Что же произошло? Почему он стал таким умиротворенным, по-странному добрым и таким...красивым? - А вас это волнует, мадам?- о, как же резко способен поменяться человек! От того человека, которого она только что сумела разглядеть, не осталось и самого ничтожного воспоминания! Тут же вернулся нахальный тон, страстное желание покорять... И покорять именно женщину. Первый Консул взял даму за запястье и, усадив ее на кровать, сел рядом. Что-то говоря в перерывах между мимолетными ласками, Наполеон приобнял девушку за удивительно тонкую талию (как-никак, она всего несколько месяцев назад произвела на свет ребёнка) и полез одной рукой под её рубашку, шаловливо блуждая пальцами по голеню и с каждым мигом стремясь все выше. И она ничего не могла поделать... Лишь закрыла глаза, стараясь стерпеть этот позор, и отвернула голову в сторону, тряхнув золотистыми кудряшками. Это действие мгновенно одернуло Бонапарта, словно ему на голову вылили ведро ледяной воды. И что он делает? Зачем?.. Эта девушка заставляла его сердце трепетать, рваться на волю, помутила его гениальный разум, ранее занятый лишь войной и государством, и вызывала уважение. Он не питал таких чувств ещё ни к одной женщине в этом мире,- даже Жозефина никогда настолько не волновала его... Он любил... А она ненавидела. Этот человек заставлял испытывать её самые противоречивые чувства. Нет, она не хотела прогонять его от себя, кричать, биться в его сильных руках... Ах, во всем виновата эта странная реакция тела (да и сердце тоже не владело покоем)!.. Она хотела почувствовать его в себе, но решиться на измену погибшему мужу не могла. По крайней мере, не сегодня... Наполеон еле ощутимо коснулся чувствительными пальцами её подбородка и повернул голову девушки к себе. Прикрыв глаза он целует Олю в губы: нежно, едва касаясь, будто хочет показать то, что чувствует на самом деле... И она отвечала взаимностью. - Господин... Первый Пожизненный Консул...- в перерыве между двумя поцелуями прошептала Ольга, рефлекторно уместив правую ладонь на его плече, будто показывая, что дальше заходить не стоит. - Ни слова...- почти прорычал Бонапарт, закусив нижнюю губку дамы. Это было что-то ужасное с одной стороны и что-то безумно приятное с другой... Лопухина сдалась. Ведь, Ольге сейчас предоставляли единственное, что никогда не давал ей муж или кто-либо иной,- нежность... Осторожно запрокинув девушку на мягкую кровать, Бонапарт ещё больше прижал её к себе, чувствуя, что теперь полная свобода действий ему обеспечена...