Amantes — amentes

Снаружи этот дом ничем не выделялся среди других построек в Косом переулке, только стоял чуть в глубине, будто прятался ото всех. Блейз втянул голову в плечи и поднял воротник пальто, чтобы получше скрыть свое лицо. Я кашлянул и отбросил сигарету в сторону. Всему приходит конец. Пора завязывать с курением, походами сюда, алкоголем и зельями, что слишком ярко приправляют мои мысли. — На черта я тебя послушался, Малфой, — привычно забубнил Забини. Он всегда выставлял наши вылазки моей инициативой, а я молча соглашался, потому что посещать это место одному мне до сих пор было не по себе, а школьному приятелю я доверял. — Сколько у нас времени? — спрашиваю у него. — Часа два или три, — отвечает Блейз. — Жена уверена, что мы после работы отправились поиграть в квиддич. Вот и подумай, сколько может продолжиться эта игра, чтобы в голове моей благоверной не зародилось подозрение? — Мне достаточно и двух часов, — говорю я, отмечая, как успокаивающе эти слова действуют на моего друга. — И когда ты только угомонишься, Малфой? Твоя жена — прелестная штучка. На кой хер ты сюда шляешься? — Почему ты думаешь, что я хожу сюда только трахаться? Здесь полно других развлечений. У совершенства нет предела! Да и Астория не так идеальна, как кажется, — резонно возражаю я. — К тому же ты и сам сюда не танцевать ходишь. Я готов был привести еще тысячу разных примеров и причин, лишь бы появляться на пороге этого дома раз за разом. Блейз задумчиво покачал головой и позвонил в дверной колокольчик. Маленькое окошко в двери распахнулось, и на нас уставилась недоверчивая пара глаз. — Пароль, — глухо раздалось с той стороны. — Какой на хуй пароль?! — вспылил я. — Нас тут каждая собака знает! — Простите, новенькая я… да и нет никакого пароля. Все по одному ходят, а вы вдвоем, вот я и испугалась… Дверь открылась, и мы оказались в просторном холле. Сегодня его обстановка напомнила мне один из дорогих ночных клубов для магглов. — Уау! — вырвалось у более впечатлительного Блейза. — Интересно, что они завтра придумают? Я же нетерпеливо скинул пальто и, оставив его на диване у входа, шагнул в пятно света, что отбрасывал сверху световой колодец. Тут же раздался бесполый металлический голос: — Секс или другие желания? Делаю знак правой рукой. Это первый вариант. Если второй — взмахнуть нужно левой. Перед трансгрессией слышу, как подобный вопрос задают Забини. Обычно опрос занимает около часа, но я клиент постоянный — укладываюсь и в десять минут. Секс. Девушка (о, Мерлин, конечно, девушка). Карие глаза. Брюнетка. Необычное место. Необычное умение. Да. Да. Да. Короткие, машинальные ответы. И пусть это будет война, но война без зеленых огней Авады, заклинаний и взмахов волшебных палочек. Пусть это будет война из ее глупых маггловских книжонок: с солдатиками и самолетиками… Пусть это будут те неповоротливые маггловские машины, что зовутся истребителями… И конечно секс: горячий, доводящий до исступления секс с моей драгоценной девочкой. Здесь, пожалуй, уместно пояснить, что за место мы посещаем с Блейзом. Его можно назвать борделем: элитным, дорогим (все хорошее имеет свою цену, и не каждому это по карману), но это будет не совсем верно — не все приходят сюда только ради плотских утех. История этого частного клуба началась через несколько лет после окончания Второй Магической войны. Сторона, которой придерживались мои родители и, в какой-то степени, я, потерпела сокрушительное поражение, и мне представлялось, что жизнь после этого станет неприемлемой. Но я ошибся — победа так называемых Светлых Сил принесла моей семье только блага. Министерством была объявлена частичная интеграция с миром магглов, и теперь все волшебники могли воспользоваться их удивительными и чудесными изобретениями, создать которые было не под силу даже самому одаренному магу. За определенную, и весьма немалую, плату простецы оживят твои грезы и твои мечты, обрядят их в плоть и кровь, а ты прикоснешься к ним, ощутишь их запах… и сделаешь с ними все, что тебе заблагорассудится. Хочешь врезать Поттеру по морде? Приходи, отвечай на вопросы, заполни бумажки, получи синтезированную копию… и херачишь его по ебалу сколько нужно! А надоест — «Поттера» просто утилизируют. И всем хорошо: и целой физиономии Поттера, восседающей теперь на важном посту, и кулаку Драко. Но не Поттер моя цель. Его существование давно стало для меня обыденностью, ограничивающейся легким кивком друг другу при встрече в Министерстве, — где, кстати, я тоже теперь работаю. Моя цель — Гермиона Грейнджер, точнее ее синтетическая копия, к которой я прихожу раз или два в неделю. О, я до сих пор вздрагиваю, когда произношу ее имя или слышу его от других! Мне стоило огромных усилий, чтобы признаться самому себе, какие истинные чувства я испытываю к этой женщине. Где мы только не побывали с ней, какие фантазии не воплощали: капитан корабля и матрос, министр Магии и его секретарша, поле для квиддича в проливной дождь, библиотека Хогвартса или моя супружеская постель; неизменным оставался только ритм, с которым я вколачивался в неё. Какое счастье, что магглы нашли эту ДНК (кажется, это так называется). Технологии, по которым изготовляют копии, совершенствуются из года в год, и теперь эти игрушки не отличишь от реальных людей. Но моя Грейнджер, слепленная так давно, не претерпела никаких изменений. Ее можно модернизировать, можно уничтожить и создать новую, но я привязался именно к этой, старой, наивно и сентиментально, словно она и впрямь живой человек. Моя Грейнджер пахла пластиком и химической отдушкой, в голосе ее слышалось что-то слегка фальшивое и механическое, но на ощупь она была бархатной и так не похожей на саму себя в реальной жизни. Эта Грейнджер была покорна мне и моим желаниям: будь то вечер преферанса или секс на верхушке Эйфелевой башни. Пару лет она даже член носила, потому что это увлекало меня, но вскоре это течение стало слишком повседневным, и я вновь возжелал переделать ее в женщину. В общем, копия была идеальной. Реальная же Грейнджер, теперь Уизли, убрала свои некогда роскошные кудри в тугой пучок и, имея целый ворох бытовых проблем, неизбежных для небогатого семейства с подрастающими детьми, стала убогой полутенью той, с кем мне предстояло сегодня встретиться. Хотя порой, встречая ее в Министерстве, я невольно удивлялся, как она с упорством, достойным только истинных гриффиндорцев, пытается ухватиться за саму себя, бережно сохраняя стройность тела и нося чересчур строгий, но аккуратный макияж. И как она в такие минуты смотрит на меня! Мерлин свидетель, я бы приударил за ней, окажись мы хоть раз наедине, но, как и в прежние времена, её окружала, теперь значительно разросшаяся, поттеро-уизлинская свора. Пару секунд после трансгрессии перед глазами все плыло, и слегка кружилась голова, но когда я увидел чистое, лазурное небо, что мчалось навстречу со скоростью пилотируемого мной самолета, у меня перехватило дыхание. В свое время я презирал старшего Уизли за чрезмерное увлечение магглами и всем тем, что они создали, а теперь сам с удовольствием пользовался их изобретениями. Кровь забурлила, подогреваемая адреналином, когда я потянул штурвал на себя, набирая высоту. Конечно, все мои знания по управлению самолетом являлись чисто визуальными и теоретическими, но я чувствовал себя в полной безопасности, ибо главное правило Корпорации, предоставлявшей все эти чудеса, гласило: «Безопасность Клиента превыше всего». Я мог бы отпустить штурвал вообще, но в этом и заключался смысл игры — здесь всё было по-настоящему. Уловив запах хорошо выделанной кожи, я принялся не без удовольствия рассматривать свой наряд: кожаная куртка, защитные очки, слегка врезающиеся в лицо, и шлемофон. Я был пилотом английской военной авиации. Подо мною проносились поля, стога скошенной травы, леса и танцующие ленты рек, надо мной — только бескрайнее благословенное небо. Мрачный и дождливый ноябрь остался позади, здесь хозяйничал июль. И это было прекрасно! — Ну ты и засранец, Малфой! — зашипел наушник высоким голосом. Грейнджер. — Ты чем-то недовольна, орлица моя небесная? — издевательски произношу я, прекрасно зная, чем она недовольна, но вспоминаю, кем являюсь, и мой голос становится строгим: — Лейтенант Грейнджер, соблюдайте субординацию и доложите обстановку! — Есть, капитан, — чеканит она. — Небо чистое — противник не обнаружен. Беру курс на аэродром. — Э-э-э, мы так не договаривались, — поспешно бормочу я. — Как насчет романтической прогулки над полем? Ты, я и британские флаги на фюзеляжах? — Малфой, — Грейнджер опять забыла о правилах, — это тебе хорошо, а я тут к креслу голой жопой липну! — Ах да, — мурлыкаю я в микрофон, — совершенно забыл, что заказывал голого и разгоряченного лейтенанта Грейнджер. Скажи-ка мне, небесная моя, а к наготе прилагаются pin-up макияж и тлеющая папироска в твоем прекрасном ротике? — Ты знаешь это лучше меня, поганый извращенец! — Мечтаю поскорее тебя увидеть, моя жаркая иллюзия… Я запинаюсь и чувствую, как глаза мои расширяются от ужаса, а лоб покрывается холодной испариной: прямо на нас с ужасным воем неслось больше десятка машин противника, заслоняя небо и делая его черным. «Это конец!» — мелькает у меня в голове, и я резко бросаю штурвал от себя. Машина повинуется беспрекословно, а вдогонку уже летят красные росчерки от выпущенных пуль. Самолет нещадно трясет, пули чиркают по фюзеляжу, но скорость я не сбавляю… У самой земли тяну ручку на себя, обрываю пике, и истребитель уходит в высоту. Тяжело выдыхаю, смахивая пот с лица, и ищу Грейнджер. Когда нахожу глазами ее истребитель, в мои уши влетает отборный мат, и я дрожащим голосом произношу: — Тебе не пристало так ругаться… — но договорить не успеваю. Трассеры проносятся рядом с ее машиной, только чудом не задев ее. — Это-ещё-что-блядь-такое, Малфой?! — визжит Гермиона в среднем ухе. — На хрена такие изыски?! — Я ЭТО не заказывал! — чувствую, как холодеют руки, как зашкаливает адреналин, а сердце рвется из груди. — Я всего лишь хотел военный самолет, форму, тебя… и ничего больше. Не знаю, что здесь происходит, но знаю — нам нужен план. — Какой на фиг план?! — кричит она. — Я не умею управлять этой штукой! — Тут дело не в навыках, — говорю спокойно в надежде, что мой голос ее успокоит, — а в силе мысли, здесь ничего не надо делать руками. — И тут меня осенило: — Я кое-что придумал! — Давай быстрее, а то боюсь не дослушать мне твоих умных мыслей — сдохну раньше!!! — визжит наушник, заглушая треск рассекающих воздух пуль. — Не ори, дура! — кричу в ответ. — Южнее, в паре километров отсюда, я видел лес. Летим туда. — Причём тут лес? Нам к аэродрому надо! Блин, нет, чёрт, не знаю… — Лес — наша единственная возможность, — пытаюсь объяснить. — Когда подлетим, тяни за рычаги и катапультируйся. Поняла? — Что?! — взвизгивает она. — Тянешь, мать их, за рычаги — рыженькие такие, промеж колен, и вылетаешь из самолета, как пробка из бутылки, а потом паришь на парашюте, как красивая пушинка от одуванчика! — рычу я. — Сволочь, — цедит она в ответ. Выворачиваю ручку, и самолет уходит в вираж, а в наушниках по-прежнему слышу скулёж Грейнджер. Вскоре показался лес. У нас секунды, чтобы привести план в действие — противник близко. — Тяни! — кричу я и делаю то же самое. Катапульта срабатывает, и через мгновения я уже парю в небе, болтаясь на парашюте. Вижу парашют Грейнджер, чувствую облегчение и осознание того, что с нами все будет в порядке. Взгляд непроизвольно скользит по ее вызывающей наготе, и я решаю, что в следующий раз буду скромнее и осторожнее в собственных желаниях. Она злится, неумело управляя парашютом, и ненавидит меня за это, а я с удовольствием наблюдаю за ней и понимаю, что люблю её такой, какой придумал. Ноги касаются земли, и я невольно вскрикиваю, когда боль от неумелого приземления простреливает позвоночник. Чуть поодаль приземляется Грейнджер и сразу же несется ко мне с горящими от злобы глазами, по дороге извергая самые страшные проклятия какие только ей известны, ее нагота прикрыта белым полотном парашюта, в которое она успела завернуться. Внутренний голос подсказывает: «Беги», но один вид её каштановых локонов, развевающихся на бегу, завораживает меня и пригвождает к месту. Вот она, квинтэссенция моего счастья! И я хочу испить его. Испить полными и торопливыми глотками. Я срываю с Грейнджер её импровизированное одеяние, лишь она оказывается рядом, и набрасываюсь на неё, словно изголодавшийся зверь, в нетерпеливой потребности утолить свою похоть, понимая, что это обстоятельство не исправилось годами и теперь уже не изменится никогда. Она — константа. Она не подвержена старению, болезням, гнёту мыслей, мечтаниям, фантазиям и амбициям. Такой её создало не бескорыстие природы, а алчущие прибыли человеческие руки, и оттого она идеальна. Наш с Грейнджер счёт двадцать лет — тридцать три года и, увы, не в мою пользу. Ей приходится мириться с моими первыми морщинами, с моим характером, ставшим ещё более невыносимым, чем раньше, но она отчаянно делает вид, что ей это нравится, и я плачу за то собственной преданностью. Сама же она не изменится. Созданий вроде неё можно совершенствовать: устранить синтетический запах, научить максимально удовлетворять наши желания, но это не для меня. Я заказал свою Грейнджер тринадцать лет назад, и до сих пор мои руки дрожат от желания прикасаться к ней каждый раз, когда вижу её, мою Гермиону. Сегодня я перестарался, и в этом виновато время, его затянувшийся промежуток, в который я не видел свою девочку. Я слишком сильно хотел попасть в её ротик, потом в устьице, всё такое же узкое и молодое, как раньше. Ей пришлось ублажать моё засыпающее в зрелости тело дольше, и от этих стараний её макияж тёмным облаком растёкся по лицу. — Малфой, мне было больно, — жалуется она. — Как всегда, — замечаю я равнодушно и тут же прижимаю её голову к своей груди. — Ты сводишь меня с ума, Грейнджер! Я обожаю тебя трахать. Смеется. — Какой же ты всё-таки мерзкий, гадкий хорёк, — говорит она, и в её голосе слышна нежность. — Скажи мне, девочка моя, — говорю тихо и с надеждой, — если я предложу тебе уйти вместе со мной, ты сделаешь это? — И стать содержанкой? — Да, — быстро соглашаюсь я. — Ты сможешь путешествовать, вести тот образ жизни, который тебе нравится, а взамен лишь удовлетворять мою похоть. — Ты же знаешь, что это не положено? — ее брови сдвигаются к переносице. — Все, что сейчас вокруг тебя, это плод твоей фантазии, который, воплотившись, становится собственностью Корпорации. Я тоже предмет, принадлежащий не тебе; ты лишь берешь меня в аренду. — Но я готов заплатить за тебя любые деньги! Кто может мне помочь, Гермиона? К кому я должен обратиться? — Обратись к Богу, чтобы замолить грехи, попроси прощения у жены и живи спокойно дальше, а меня оставь и не задавай больше вопросов. — Но какая разница владельцам Корпорации? Они же знают, что хранить тайну твоего происхождения — в моих интересах. Я могу гарантировать исполнение любых разумных условий. Тебя все равно утилизируют, если я откажусь от тебя. Ты живешь, только пока нужна мне. Так почему за большую плату тебя не отдать мне насовсем? Поджимает губы и выбирается из кольца моих рук. — Много ты понимаешь, херов философ! — кутается в ткань парашюта. — Тебе член мешает видеть дальше собственного носа. Надевай штаны и вальсируй отсюда потихонечку. Твоё время заканчивается. Понимаю, что она права. Во всём. А ещё то, что она кукла, просто кукла. С третьей попытки попадаю в штанину. Лётчик. Фантазёр. Я сам себе противен. Любуюсь ею в последний раз, зная, что разлука будет недолгой. Она тоже смотрит на меня своими карими глазами, но уже без макияжа (как же быстро всё здесь происходит) и даже намёка, что он был. Девочка, что так отчаянно становится моложе меня! И вот он, холодный голос из-за облаков: — Мистер Малфой, вы готовы выйти? — Можно мне еще пару часов? Я оплачу по возвращении… — Согласно правилам Корпорации по использованию биотехнических зон пункт двадцать два точка десять часть «С» вы не можете изменять условия пребывания в процессе, а так же менять время пребывания, сокращать или продлевать его. Начинаю проклинать Забини и его жену, из-за которой у меня только два часа, ибо плоть моя уже готова ко второму раунду, потому что в поле зрения вновь попал зад Грейнждер. Провожу рукой по волосам и улыбаюсь ей на прощание. Она понимает мое настроение, шутливо вытягивается в струнку и козыряет. — До новых встреч, мой генерал! Стою в пальто, жду Блейза. В мыслях дерьмо, а в кармане нет сигарет. Наконец он появляется. Зрачки расширены, руки дрожат, а на лице бессмысленная улыбка. Мне порой почти любопытно, как развлекается он, но спросить: то не время, то глупо, а сейчас мы и вовсе спешим. Выходим. Прошу у него сигарету и спрашиваю, словно в шутку: — Как думаешь, сюда многие ходят? — Про отца знаю, — Блейз пожимает плечами, — он проговорился как-то. Про Министра… — он осекается, поперхнувшись дымом, а потом говорит: — Слышал, Поттер не брезгует захаживать. — Ого! — удивлено восклицаю я. — И что он тут делает: с предками общается или Темного Лорда заново уничтожает? — Волан-де-Морт вне закона даже мертвый. Его не синтезируют ни за какие деньги. А с Поттером все так же просто, как и с нами. Да и слухи это… Я в предвкушении смотрю на Блейза. Неужели я сейчас узнаю секрет Гарри Поттера? — Говорят, он к Грейнджер ходит…

***

Меня тошнит от этого места, но я раз за разом прихожу к этой неприметной двери в заурядном квартале магического Лондона, хотя сколько раз обещала самой себе — это последний. Каждый раз готовлюсь к походу — маникюр, прическа — и волнуюсь как идиотка, будто эта кукла что-то понимает. Да приди я пьяная, грязная и потная, он бы все равно будет говорить, что любит меня, и трахать так, как не снилось моему мужу! Моя мечта — остаться здесь насовсем. Мне слишком хорошо рядом с ним, плодом моей фантазии, но частота посещений обусловлена финансовым положением. Я коплю деньги на наши встречи с азартом безумной, отказывая себе и семье во многом и скрывая дополнительные источники моих доходов от Рона, ибо знаю, что жить без этой параллельной вселенной я уже не могу. Она дает мне силы существовать в промежутках между этими встречами. Толкаю дверь и смело ступаю вглубь сумрачного холла. Сегодня это средневековый замок, так отчаянно напоминающий мне один из коридоров Хогвартса. — Секс или другие желания? Взмах правой рукой, а дальше все как обычно. — Мужчина. Двадцать лет. Блондин. Серые глаза. Да. Нет. Да. Да. И волнение уступает место предвкушению. В мире маглов идет дождь. Стою на пороге отчего дома и слышу за спиной мамин голос: — Гермиона, возвращайтесь к ужину! Я испеку любимый пирог Драко, с яблоками и корицей. — Да! — кричу я и выбегаю из дома. За калиткой лукаво подмигивает зелёный огонек такси. Сажусь на заднее сиденье. Требовательный поцелуй накрывает мой рот. Он здесь, он ждал, он скучал…