***
Утром они идут на море неторопливо, прогуливаясь, то и дело останавливаясь возле очередного лотка, и из-за бесконечного потока одинаковых лавок им начинает казаться, что этот короткий путь никогда не кончится. Теплый июльский ветерок ерошит их шерсть, заставляет слабо вращаться детские вертушки, окутывает самыми разными запахами: от морской соли и водорослей до печеных яблок с медом и горячей, вкусной кукурузы. Джуди останавливается и, на мгновение зажмурившись, втягивает в себя эту невероятную смесь ароматов, чуть не задыхается от наслаждения. — Вот так пахнет лето, Ник, — мечтательно произносит она. — Что ты там говоришь? — он рассеянно отзывается, отдавая грациозной продавщице-антилопе десять долларов за соломенный лежак. Джуди закатывает глаза. — Я хочу клубнику. Или малину. А может, шелковицу, — быстро говорит она, пожирая глазами стаканчики с крупными спелыми ягодами. — Ой, нет, как насчет персиков или слив?..***
Купили немного и клубники, и слив, и чего только не: разложили все это добро на лежаке, будто продавцами заделались. Джуди, однако, решает не есть все сразу, а бежит купаться, когда Ник, нахмурившись, остается сторожить вещи (позже он, правда, вспомнит, что здесь есть камера хранения). Наблюдает за ней, не теряет из виду длинных серых ушек — благо, кроликов на пляже немного. Фиолетовое пятнышко ее купальника покачивается на бирюзовых волнах, то пропадает, то появляется. И, хотя Джуди умеет плавать, Ник ощущает беспокойство. Она давно не детеныш, взрослая крольчиха уже, но… но… — Эй, мистер! — окликает его золотистая лань, что загорает по соседству, мать двух прелестных оленят, строящих песочный замок. — Вы идите, купайтесь со своей подругой, а за вещами вашими я присмотрю, — у нее очень приятный, добрый голос. Еще год назад никто бы не оказал ему такую услугу, хищнику, «хитрому лису», особенно в тот период, когда по Зверополису вовсю гулял так называемый синдром одичания. Но после того, как стало известно, что дело не в первобытной кровожадности, а в плодах вредного растения (и затеяла все это на вид простодушная и наивная мисс Барашкис), травоядные боятся даже сказать что-то не то, чтобы случайно не ранить своих несправедливо обвиненных хищных товарищей. Им стыдно за то, что они поверили, стыдно за свои предрассудки и стереотипы. Да и хищники присмирели: какой-нибудь хулиганистый тигренок теперь будет думать, прежде чем припугнуть или поцарапать беззащитную овечку. Волна жгучей ненависти и страха, которую на них внезапно обрушили, была слишком сильной и болезненной, чтобы они желали повторное цунами. Они желают мира. Зализав раны, обитатели Зверополиса учатся жить заново, в городе, где слово «толерантность» не пустой звук. И Ник ей верит. — Спасибо вам, — искренне благодарит он и убегает к своей подруге, которая гораздо больше, чем просто подруга. Он плавает с ней рядом, оберегает, такую маленькую, такую хрупкую. Но знает, что на самом деле она в сто раз сильнее его самого.***
Вечером того же дня оба травятся, вероятно, тому виной грибы, и Ник мучается: не смог, не уберег ее, идиот… Долго и мучительно промывают желудок, однако Джуди и здесь умудряется не падать духом. Подбадривает Ника, когда тот не в силах влить в себя очередную кружку, и пьет сама, нахмурив брови, молча, не пожаловавшись ни разу. Ник в который раз удивленно спрашивает себя, как в таком маленьком существе может помещаться столько силы, столько смелости и упрямства. Она выбрала себе мечту, когда была еще крохотной зайкой, мечту, казалось, дурацкую и недосягаемую, но спустя годы исполнила ее ко всеобщему изумлению, несмотря на нападки хулиганов и уговоры родителей. И ни сложности в академии, ни пренебрежение капитана Буйволсона так же не заставили ее сломаться. Иногда Ник всерьез полагает, что Джуди Хоппс просто не умеет сдаваться. — Зря я заказал эти грибы. Надо было думать, черт подери, — он обессиленно падает в постель, когда тошнота наконец-то перестает накатывать, после шести литров воды. — Не вини себя, я тоже должна была думать головой. Ничего страшного. Больше в этой столовой кушать не будем, — пожимает плечами Джуди и засыпает, обнимая его за шею. У него на душе становится немного легче. Она сказала «ничего страшного». Все будет хорошо. С этой обнадеживающей мыслью он засыпает вслед за ней.***
Джуди справедливо запрещает есть практически все, поэтому весь следующий день они голодные, но счастливые. Да и как не быть счастливыми, когда жизнерадостное солнце никогда не заходит за тучи, сияет так, что больно глазам? Купаться и загорать можно, так что они опять на пляже, на прежнем месте, и слева от них все та же лань, мать-одиночка, правда, ее имя они почему-то так и не узнали. Когда отравление забывается как плохой сон, они идут в ресторан и заказывают кучу всего свежего и вкусного, правда, грибы не желает никто. После сытного ужина Джуди первой выбегает на улицу, вдыхая полной грудью вечерний, но все еще теплый воздух. — Ого, смотри! — кивает в сторону хорька, который самозабвенно танцует под громкую музыку, наматывая на палочку пушистые розовые волны сладкой ваты. Ник что-то отвечает одобрительным тоном, но Джуди не слушает и кидается к чудному продавцу. О, как она грезила об этой вате во время вынужденного голодания! — Будешь? — спрашивает она, откусывая мягкие клочки. Ник отрицательно качает головой. — Ненавижу сладкую вату, — но все равно берет себе кусок. Приходят домой все липкие: в сахаре одежда, передние и задние лапы и даже уши. Принимают ванну вместе, брызгаясь и хохоча, одна из тех парочек, которые не замечают вокруг ничего, кроме своей одуряющей любви — бессмертной и удивительно прекрасной. И вся жизнь — длинная, волнующая, полная невероятных чудес, — впереди.***
Джуди в восторге от выступления дельфинов, на которое Ник купил билеты. Эти гладкие, изящные, необычайно добрые животные танцуют в бассейне, танцуют так, что дух захватывает от такой красоты. А потом к ним присоединяются морские котики и касатки, и все вместе они продолжают танцевать, выполняя при этом всевозможные трюки и обрызгивая зрителей водой. О да, талантливые звери, и да, шоу потрясающее, соглашается Ник и добавляет: «Но ты еще в цирке не была, Морковка!» Цирк поражает Джуди, цирк — это что-то действительно ошеломляющее. С широко раскрытыми глазами она наблюдает за тем, как огромные слоны, негромко пыхтя, взбираются друг другу на спины, чтобы получилась живая пирамида; как гибкие, тоненькие газели без страха кружат под куполом и ходят по канату, каждую секунду рискуя упасть и больше не подняться; как белочки ловко жонглируют многочисленными орехами, чтобы в конце, поймав их ртом, тут же съесть; как сильные красивые тигры завораживающе танцуют с огнем и глотают его; как роскошная лисица показывает один фокус за другим, а каждая иллюзия пугающе реальна. Домой они возвращаются молча, потрясенные и восхищенные, попивая холодный, освежающий лимонад. — Кстати, а эта лиса-фокусница очень хорошенькая, не так ли? — нарушает тишину Джуди. Ник, сначала растерявшись, вдруг взрывается заразительным смехом. — Ты что, ревнуешь? Джу-уд, ты, серьезно, ревнуешь?! Не в силах удержаться, она смеется тоже.***
Джуди покупает мыльные пузыри у приветливой пожилой обезьяны, но не открывает до тех пор, пока они не садятся на колесо обозрения. Дождавшись, когда они достигнут самой головокружительной высоты, она чуть наклоняется из окна кабины и выдувает первый пузырь, второй, третий… Ник, подняв брови, садится ближе и с любопытством смотрит вниз. Десятки, сотни искрящихся, переливающихся на солнце мыльных пузырей медленно летят над маленьким парком, зверями-насекомыми, прутиками деревьев и синей лентой речки. Они летят, кружатся, лопаются, неизбежно устремляясь вниз, к своей гибели. Всему приходит конец, думает Джуди, провожая их задумчивым взглядом, но думать о конце их отношений с Ником совсем не хочется. Она во всех подробностях помнит день их знакомства. Каким подозрительным ей показался лис, шныряющий, вынюхивающий что-то… и каким красивым с его пушистой рыжей шерстью и яркими зелеными глазами, в которых плясали бесенята. В этом проходимце все казалось опасным и в то же время привлекательным: он обольстительно улыбался и говорил своим мягким вкрадчивым голосом, легко играя словами. Делал все изящно, продуманно, с нарочитой небрежностью. Как сильно он был непохож на Гидеона Грея, растолстевшего и глуповатого, хоть и, надо признать, добродушного. Впрочем, почему Джуди думает о Нике в прошедшем времени? Он жив, сидит рядом и все тот же — хитрый, наглый и ужасно привлекательный. И она любит его, так сильно, что иногда это ее пугает. Она едва слышно вздыхает. Он считает ее сильной, по крайней мере сильнее себя, только потому, что она не сдалась в то время, как он не выдержал и стал тем, кем его видят другие. Но она не считает, что лучше его. Каждый может оступиться, каждый имеет право на ошибку. И она, кстати, помнит, что он простил ее тогда, хотя она, возможно, за такое бы и не простила. Если Джуди и сильнее Ника в сто раз, то Ник добрее ее в тысячу. — Зай, ты чего задумалась? Скоро выходим уже, — он касается ее плеча. Она обнимает его слишком крепко, желая отдалить тот момент, когда придется его отпустить.***
Ник предлагает посмотреть на поющие фонтаны, а Джуди и в голову не приходит, насколько восхитительное это зрелище. Они стоят на площади, держась за руки, и, не говоря ни слова, наблюдают за тем, как фонтаны медленно кружатся, танцуя подобно живым зверям в такт торжественной музыки. Вот они цвета сусального золота, через мгновение — нежного лилового оттенка, еще через мгновение — переливаются всеми цветами радуги. Стремительными потоками взмывают в небо и падают вниз, оставляя за собой следы из серебристых брызг. И фонтаны вновь танцуют, танцуют и поют… Сегодня последний день отпуска. И в последний раз они приходят на пляж, когда густо-черное небо расшито сверкающими узорами созвездий. Море темное, но спокойное, и Джуди заходит все глубже в бархатные волны, пока ее легкое сиреневое платье не намокает. Ник тенью, вечным защитником следует за ней. — Это был первый и лучший отпуск в моей жизни, — шепчет она умиротворенно. У тебя, или вернее, у нас будет еще лучше, моя любовь… моя жизнь. И он наклоняется, чтобы поцеловать ее при таинственном матовом свете безмолвной луны.