Good night, sweet prince

      Меланхоличная красота застывшего в ожидании новых жертв осеннего леса. Музыка долгожданного дождя в безветренную ночь. Шорох следов неизвестного путника неуверенно, но целеустремлённо спускающегося в овраг по мокрому подлеску. Шаг за шагом, натыкаясь с тихим вскриком на острые, мёртвые ветви, которые уже не раз ранили его босые ступни. Недолгая остановка, чтобы с хрипом перевести дыхание и унять боль атрофированных мышц за годы почти без движения, проведённых в закрытой клинике. Тонкие пальцы, в надежде устоять, вцепляются в жёсткую, осыпающуюся под длинными ногтями кору ствола дерева и он без сил сползает вниз. Холодный порыв ветра пробирает до костей, вызывая спазм судороги по всей спине. Человек пытается скрыться от холода, от его пронизывающего взгляда, алчущих похоти клыков, готовых рвать и проникать глубже, сковывая попытки тела жить. Он обнимает себя худыми руками и дрожит так, что сводит челюсти. В это время все чувства напряжены до предела в поисках неминуемой опасности, что будет преследовать его до конца жизни. Везде неотступно следовать что сама смерть. Страх разоблачения и возвращение в тот Ад, из которого он сбежал, перерезав от уха до уха горло медсестры проволокой от выключателя. Пусть теперь и болят ладони, где сорванная кожа до костей открывала длинную полосу от раны, оставленной орудием убийства, зажатым, что есть силы, зато боль отрезвляет, отгоняет прочь мутные образы, навеянные миллилитрами лекарств.       Он поднял глаза в небо. О, как долго они были порознь! Небо и Человек. Как долго не смотрели друг на друга. Да, небо всегда было другом ему. Вело его, подбадривало, не давало спускаться в глубины отчаяния, когда, казалось, всё потеряно и никогда не вернётся. Что всё то, что он видит изо дня в день — и есть истинная жизнь. То, что внушали ему часами обработки и инъекций в клинике. Только небо заставляло его помнить. Помнить всё. И не сдавать своих.       Но сейчас он не видел даже макушки качающихся от ветра деревьев, что обычно костлявыми силуэтами вырисовывались в небе. Лишь слышал их шелест, потрескивание и, вдруг, голоса. Голоса веток, что сталкивались и скрежетали, выдавая всем вокруг его местоположение и недолгое убежище. Как не вовремя.       Человек вздрогнул и весь подобрался, когда его лица лизнул луч неестественно яркого света. Голоса людей и мелькающие меж деревьев полосы света плясали и разносились с той стороны, откуда он сбежал. Быстро спохватились в ночную смену, узрев подарок, оставленный им в его конуре. Назвать то помещение комнатой — язык не поворачивался. Но человек буквально видел то изумление в глазах санитаров, когда они в очередной раз, решив «навестить» его ночью, обнаружили распятое тело медсестры, опутанное проволокой и выпотрошенное с особым садизмом. У женщины ещё билось сердце и оставались рефлексы, когда он, в исступлении, погружал в её нутро обе руки, сжимая пальцы и вырывая органы. С наслаждением, кусок за куском, откидывая ливер в мусорный бак к шприцам и бинтам с гноем. Так же как и она, с удовольствием, все эти страшные годы отбирала его жизнь раз за разом, по кусочку. Некоторые методы, вбитые ему ещё в академии, никогда не притупятся, как отлично наточенный нож из дамасской стали, со временем становящийся лишь острее. — Там какое-то движение, сэр!       Засекли. Почти ползком огибает ствол дерева в последней попытке стать незамеченным. — Сэр, кажется, я его вижу. — Осторожней, он опасен.       Спрячь меня, лес, помоги. Измазать белые бинты на руках и сорочку, одетую на голое тело, гнилыми листьями подлеска, чтобы не выдал свет. Чёрт, и почему раньше не догадался вымазаться как десантник?! Ведь учили маскироваться под местность. Он с досады уткнулся лицом в листву и хотел уже провыть от безысходности перед тем, как его схватят и грубо поволокут назад в клинику. А там… Даже вспоминать тошно. Беглец схватился руками за длинные седые пряди волос и дёрнул их. Боль отрезвила мгновенно. — Неужели ты настолько слаб, что хочешь подохнуть в таком месте? — тихо пробормотал он одними губами. Голос вышел слабый и надтреснутый от долгого бега без капли воды. Чужой голос. Злой, как хлёсткий удар указки инструктора. — Огонь на поражение! — Но, сэр, приказано взять живым… — Выполнять! — гаркнул командир и отщёлкнул кобуру.       Сухая очередь прошила ствол и землю, прорубая борозды в прелой листве, взметая щепки, но человек звериным инстинктом сумел увернуться кувырком в сторону, буквально врезавшись под ноги одному из стреляющих. Вырвать винтовку из рук и прошить солдата в пах одиночным выстрелом было делом пары мгновений. Тело упало сверху, хорошенько придавив беглеца, и он услышал хруст собственного ребра. Ха, до чего же слабыми стали кости без солнечного света и неба. Вывернув руки с автоматом, он прищёлкнул затвор на одиночные выстрелы и нажал на курок, сдерживая его до тех пор, пока никто из его преследователей больше не стоял на прострелянных ногах и не кончились патроны. — Выстрелы! Быстрее туда. Спускайте собак!       А вот это уже совсем хреново. Скинув с себя, агонизирующего и быстро истекающего кровью, солдата, человек откинул автомат и, что есть дыхания, припустил в обратном от преследователей направлении. ***       Не ощущая уколов об камни и ветки, он бежал всё дальше и дальше, хватая раскрытым ртом холодный воздух, что хоть немного давал остудиться пылающим лёгким. Вскоре за ним уже тянулся отчётливый кровавый след, истёртых в кровь босых пяток и собаки верно взяли направление, всё быстрее догоняя жертву.       И тут он почувствовал резкое изменение в местности. Человек остановился, почувствовав под ногами твёрдое и теплое, с прошлого дня, покрытие — асфальтную дорогу. Лес кончился, но позади, щёлкая клыками и пуская длинные нити слюны из пасти, рвались сквозь овраги и ветки сторожевые собаки. Догнав, они разорвут его в клочья мяса и, даже если на место расправы выйдут солдаты, едва ли они станут их оттаскивать, памятуя о погибших братьях там, в овраге. — Вот, значит, как всё это кончится, — он нашёл в себе силы посмеяться. Только смех этот вышел несколько безумным, как у сумасшедшего. Что ж, если и умирать от дрессированных его врагами зверей, то с собой нужно прихватить хоть парочку мохнатых тварей. Для коллекции.       Беглец согнул ноги в коленях и пошевелил изодранными в кровь руками, разгоняя холод. Откинул назад спутанные, успевшие намокнуть от дождя волосы за плечи и опустил голову, готовясь к нападению. Он даже с тихими рыком приподнял верхнюю губу, скользнувшую по белым клыкам, когда из подлеска выскочила первая собака и сходу бросилась на него.       Выверенный, но невероятно мощный удар, пусть и босой ступнёй, откинул псину обратно в кусты, где она с воем зарыла морду в землю, скуля о сломанной челюсти. Следующая собака смогла с разбегу вскочить ему на спину, валя на асфальт. Челюсти щёлкнули возле уха, отхватывая кусок. Человек успел перевернуться и вцепиться зверю в горло руками, душа и держа тварь на расстоянии от себя. К этому времени рядом показались тени ещё трёх собак, что, как стая волков, кружила возле опасной добычи, ища брешь в обороне. Поджав к груди ногу, он смог откинуть пинком в живот придавившую его собаку, но другая тут же кинулась со стороны головы, метя в горло. Тени собак всё сгущались и вскоре слишком быстро он смог хорошо различить их цвет. Рассвет ещё не скоро, так откуда здесь свет?       Додумать он не успел, как вдруг всё вокруг залил свет, а собака, до этого целившаяся разорвать ему кадык, была отброшена с коротким визгом тормозов. Человек перевернулся набок, силясь подняться под лай оставшихся в живых собак. Красный габаритный свет двух огней приблизился к нему, в воздухе запахло тёплым испарением выхлопных газов. — Ей, ты, быстро поднимайся!       Его кто-то грубо схватил за шиворот больничной одежды, вздёргивая на ноги. Пошатнувшись, он чуть не упал, схватившись за того, кто его поднял. «Используй все шансы выжить, а потом можешь сдохнуть» — Спаси меня, — вцепился что есть силы в куртку водителя и поднял на него серые, цвета стали глаза. В иной жизни эти глаза смотрели в прицел снайперской винтовки, всегда чётко отыскивая цели и никогда не промахиваясь. Мимо плыли образы строгих лиц офицеро; дежуривших на вышках, солдат, сосредоточено глядящих вдаль. Позже - и это другая жизнь. Лица убийц миллионов, непроницаемые для эмоций, одним росчерком под документом объявляющих о новой войне. Почти стёртое из памяти лицо подростка, одурманенное экстази и музыкой, вышедшего помочиться возле ночного клуба. Молодая женщина, укладывающая своего малыша в кровать и забывшая задёрнуть тонкие занавески окна. Её удивлённые глаза до сих пор привиделись его воспалённому от антидепрессантов мозгу в самых сладких снах. — Они идут, — шепчут разбитые губы, а отчаянная хватка тонких пальцев в воротник куртки не ослабевает. Мужчина резко схватил за подбородок и вздёрнул кверху голову того, кого только что чуть не сбил из-за разговора по мобильнику. Оценивает быстрым взглядом сверху-вниз тощее дрожащее тело, прикрытое лишь грязной больничной сорочкой с застёжками по бокам. И снова эти глаза, молящие о спасении. В глазах беглеца мужчина увидел себя ангелом. Сбоку, со стороны леса донеслись голоса людей и хруст веток. — Садись, сладкий, — со смешком стряхивает руки с куртки и не спеша идёт к автомобилю, по пути прикуривая сигарету. Собаки притихли, внимательно следя за водителем. В этот раз звериные инстинкты их не подвели и они не рискнули сунуться к тому, что сильнее их.       Почти бегом, спотыкаясь и путаясь в, дрожащих от слабости, ногах, человек бросился к машине, открыл дверь и нырнул внутрь на мягкое кресло, по привычке подобрав к груди колени. На кивок водителя он мягко захлопнул дверь и потянулся к ремню безопасности. Автомобиль тронулся, оставляя позади труп собаки, распростёртый по асфальту, ещё живых притихших зверей и мелькающие пятна от фонарей преследователей. *** — Кто ты?       Вопрос прозвучал после более чем через час езды. Первый звук человеческой речи под мерный рокот двигателя, негромко включённого радио и пролетающие мимо вспышки дорожных фонарей, выхватывающих из темноты очертания леса, кромки полей, телефонные столбы. В свете фар то и дело всплывали дорожные указатели. Кем назваться? Сказать правду. Нет, ни под каким предлогом. Если уж и «мастерам пыток» из психиатрической клиники за годы не удалось выведать из него хоть малую толику информации, то и никому не удастся. Даже ему. Случайному свидетелю его бегства, спасителю с автомобилем, который очень пригодится ему для дальнейшего продвижения из тыла врага к границе. Остаётся только дождаться, когда человек остановится и выйдет из машины. А пока — спать. — Понятно, ха, — ответил сам себе на вопрос водитель, посмотрев, как его попутчик, уткнувшись лбом в колени, мерно раскачивается в такт движению авто. *** — Приехали.       Его разбудил голос мужчины и несильный толчок в плечо. Мотнув головой, спутник проснулся, и ошалело поглядел сначала на водителя, склонившегося к нему, а потом по сторонам.       Длинные предрассветные тени ползли по открывшемуся виду на давно не стриженную живую изгородь загородного дома с зарешеченными окнами. Приглядевшись, можно было увидеть, что белая краска на деревянных рамах немного облупилась, а на старинной глиняной черепице кое-где поселился мох. В доме явно давно никто не жил, хотя во дворе таблички о продаже не наблюдалось. — Это? Где мы. Я?       Промолвил он, не совсем понимая себя в реальности свободы, вдали от стен клиники. — Нужно залить тосол в двигатель. Можешь отдохнуть здесь, — проговорил водитель, отстраняясь от пассажира и позволяя ему подняться из машины, после чего ещё раз окинул его взглядом зелёных глаз, поморщившись. — Помыться. — Можно туда войти? — недоверчиво покосился человек, указывая пальцем на дом. — Да, можно. Располагайся. Я приду позже, когда закончу с авто.       Мужчина молча мотнул головой в сторону гаража, притаившегося за кустом сирени и сел в авто, чтобы перегнать его туда. ***       Постояв в нерешительности какое-то время и не заподозрив ничего того, что могло бы ему угрожать от мужчины или дома, он набрался храбрости и отворил калитку, прикрытую на шпингалет. Дверь тоже была лишь прикрыта и, толкнув её, он оказался внутри.       Сразу бросилось в глаза то, что дом изнутри был обитаем. Никакой пыли, обшарпанности или запаха затхлости, что обычно присутствуют в долго необитаемых жилищах. Наоборот, всё было предельно чисто и уютно. Казалось, что жильцы буквально вчера выехали. А ведь снаружи и не скажешь. Может это такая дань памяти умершим родителям и их дому? Приезжать сюда и наводить порядок по выходным. Ради интереса человек провёл пальцем поверх коридорной тумбочки, но не обнаружил даже пыли.       Обтерев ноги у порога, он прошёл дальше, ухватив со стола спелое яблоко, что соблазнительно лежало на блюде. Откусив кусок, он от удовольствия, аж прикрыл глаза, когда сладкий сок наполнил его рот и горло. Сразу захотелось пить ещё больше. И, вроде, тот мужчина говорил о ванной.       Избавится от опостылевшего запаха больницы, было первоочередной задачей и он, сориентировавшись, махнул в ванную комнату. Как и ожидалось, бойлер был нагрет до кипятка, и вскоре, скинув драную сорочку со своего измождённого тела, он медленно опустился в горячую ванну. Он закрыл глаза, погружаясь по самые ноздри, и весь отдался теплу воды. В клинике мыли только одним способом: ледяной водой из брандспойта, когда ногами еле упираешься в скользкий кафель душевой. Редкие мгновения спокойствия и защищённости. За долгое время он впервые почувствовал себя в безопасности. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком неправдоподобная доброта. Нужно убираться отсюда. Сейчас же!       Человек резко открыл глаза и испуганно озирался по сторонам, пока не понял, что все его страхи — фобия, навеянная ещё не вышедшими с крови лекарствами. Несколько раз, глубоко вздохнув выпирающими из грудной клетки рёбрами, он снова погрузился в неостывшую воду, прихватив с собой для отстирки свою одежду. Громко стучало неспокойное сердце, отдаваясь толчками в ушах, причиняя дискомфорт своим шумом. Неправильное желание заглушить этот вечный двигатель, привело к тому, что человек перестал дышать на какое-то время. Перед глазами пошли тёмные круги, лёгкие обожгло от резкой нехватки кислорода и, не выдержав, тот с хрипом вдохнул, прекращая эту, собственноручно устроенную, пытку. Всё равно, до мастеров ему далековато. Передёрнув озябшими плечами, он снова опустился в горячую воду, стараясь расслабиться и успокоиться. Но предчувствие чего-то нехорошего в этом слишком правильном месте, так и не отключило до конца его сознание. Чтобы унять своё беспокойство, человек начал тереть руками свою одежду под водой. Монотонная работа, если не обращать внимания на боль в ссаженных ладонях, успокаивала. Без мыслей он просто растирал бурое пятно, понемногу отходящее от белой ткани.       За дверью послышались уверенные шаги и звон посуды. — Ты скоро?! Выходи завтракать.       Нельзя заставлять доброго хозяина ждать. Он быстро поднялся из ванны, выжимая руками волосы, а после и сорочку. Увидев висящее на сушке большое полотенце, человек завернулся в него и в таком виде вышел в холл, где спустя пару минут появился мужчина, держа две тарелки в руках. — Собираешься в таком виде есть? Где твоя одежда? — сказано было довольно грубо, что несколько отрезвило гостя, заставив его напрячься от подобного приказного тона. Что ж, стоит вернуться в ванную комнату и одеться в мокрую сорочку, что висит сейчас на сушке. Этот человек любит командовать и подчинять. Возможно, он военный в отставке. А раз так, то это место вскоре станет для него ловушкой, когда сюда прибудет эрзацкоманда и вертолёты со спецназом. Ничего, вскоре он завладеет авто и сможет ехать дальше ночами, чтобы не привлекать внимания. Главное, добраться до границы, а там хоть ползком, но он выберется к своим. Осталось только разобраться с этим типом, который заставил его снова натянуть на себя мокрую больничную сорочку. ***       Удовлетворённо кивнув, мужчина подвинул на столе ближе к гостю тарелку с молочным завтраком, а сам щёлкнул пультом от телевидения, уставившись в экран. Новости, реклама, погода. Хлебая разогретый в микроволновке завтрак, гость всем вниманием следил за передачами, стараясь узнать как можно больше. Задумавшись, он пропустил начало бегущей строки, вещающий словами о безоговорочной капитуляции. — Какая страна капитулировала?       Задал он мучавший его вопрос, и отложил ложку в пустую тарелку. В желудке нехорошо кольнуло холодом, а к горлу подкатил комок жара. — Для тебя это уже не важно, сладкий. — Что?.. Что со мной?!       В холле стало слишком скоро темнеть, будто опускались вечерние сумерки, забыв о продолжительном в своём великолепии закате – предвестнике умирающего дня. С каждым вдохом воздух густым киселём всё труднее проникал в лёгкие. В панике человек попытался подняться со стула, но упал, схватившись рукой за горло, второй же предпринимая попытку ползти.       Скользящий, тяжёлый удар сверху ботинком прижал его голову к ковру, разбивая носовую перегородку в кровь. Ещё больше задыхаясь от теперь льющейся в горло крови, человек собрал остатки своего дыхания и сил, чтобы перевернуться и дать последний бой, пусть даже это означало воткнуть стащенную со стола ложку в ногу мерзавца. Истечёт кровью или, того лучше, медленно сдохнет от сепсиса. Но коварным планам не суждено было сбыться, когда мощным пинком в грудь его отослали к противоположной стене и стальная ложка выпала из ослабевших рук. Он сделал ещё одну попытку ползти, слушая под кожей хруст сломанных рёбер, но силы оставили его. На смену пришла убийственная слабость, до тошноты и рвотных позывов. Человек не выдержал и выплеснул на паркет всё содержимое желудка, белой лужей с кровавыми пятнами, растёкшееся перед ним, проникая теплом вязкой жидкости меж пальцев. Повторный удар ботинком в предплечье, опрокинул его набок в собственную рвоту, но несчастный уже не сопротивлялся, покорной, безвольной тушкой лёжа на полу без сознания. — Спокойной ночи, милый принц. ***       Неважно, как долго может длиться сон, главное, что в мире грёз нам снится. Человек видел себя летящим над городом, где пылали дома, махровыми языками пламени трепеща из окон-глазниц. Его тело не чувствовало больше притяжения. Так легко, так свободно, только слишком низко от горящего дома. Так низко, что становится больно вдыхать раскалённый воздух. Он кашляет и просыпается. Всякий выдох даётся с трудом и тянущей болью. — Кто ты?       Словно удар хлыста мгновенно выводит в реальность, и человек, оказывается, действительно парит над землёй, подвешенный меж стен подвала на десятке цепей. Под каждое ребро был продет тонкий крюк, по счастью не прорвавший лёгких, и благодаря им он держался в воздухе. А ему казалось, что он летает во сне. Какая досада. Любой выдох вёл за собой потягивание цепей и нестерпимую боль, отравляющую трезвый рассудок. Связанные за спиной руки вместе с задранными вверх ногами надсадно ныли, онемевшие от пут. — Как твоё имя?       Так же спокойно раздался вопрос и возле лица, будто проводят раскалённым воздухом так, что он чувствует, как подгорают волоски на лице, носу, бровях, наполняя лёгкие запахом палёного пера. А вот, голос он узнал. Это тот самый водитель, который привёз его в загородный дом. Спасший его от участи быть разорванным собаками, чтобы быть снова заточённым в каменной коробке. Возможно, он заодно с теми, кто годами удерживал его против воли, уничтожая? — Я… Не… скажу, — промолвил подвешенный и надрывно закашлялся, выплёвывая сгустки крови на кафель. Однозначно были задеты лёгкие. — Чудненько, чудненько!       Похоже, ответ его развеселил. Мужчина отщёлкнул крышкой зажигалки, гася пламя и вплотную приблизился. И, как в тот раз на трассе, задрал голову своей жертве, вглядываясь в глаза. На сей раз в них не было образа ангела, а лишь призираемое существо. Тут есть над чем работать. — Кто ты? — спросил он в самые губы, обдавая дыханием с тяжёлым запахом сигарет. — Скажешь, и я тебя отпущу. — Сдохни, — коротко ответил человек, силясь отвернуться от назойливого взгляда напротив. Получалось не очень. От удара ботинка всё ещё дико болела сорванная шея, и даже просто удержать голову становилось тяжело.       А мучитель, веселясь от потуг своей жертвы, поднёс палец к губам и подул. — Чш-ш. Не ругайся. Или будешь наказан. — Да пошёл ты! — вырвался крик безумия и человек задрыгал ногами в попытке освободится даже ценой каждого сломанного ребра. Не вышло. Боль оказалась сильнее, а крюки слишком изогнутыми, и он снова повис почти без движения. Лишь раскачивался вверх-вниз в такт сиплому дыханию. Кто-то позади громким хлопком шлёпнул его по заднице, заставив вскрикнуть от неожиданности. Когда он успел обойти его? — Прекрасный вид. Чудно.       А человек лишь сжал до скрежета зубы, когда почувствовал, как руки после шлепка принялись оглаживать его ягодицы, разминая и раздвигая их. — Не. Не надо, — в испуге пискнул он, памятуя о том, что с ним делали санитары ночными сменами. Боги, только не снова! Бывший спаситель застыл, всё ещё не убирая рук, критически рассматривая. Человек чувствовал его заинтересованный взгляд. — Хорошо, не буду, — наконец, ответил мучитель, подталкивая что-то острое между ягодиц. — Кто ты? — Нет! — возопил он, когда в него начали вдавливать небольшой холодный предмет. Ледяная боль мгновенно вгрызлась внутрь органов. Человек зажмурился, но из глаз, против воли, покатились предательские слёзы. Только не кричать! Вытерпеть всё. Но боль, буквально разъедала остатки самообладания, искрилась в мозгу, отключая любую попытку контроля. Ещё толчок, внутренний звук, похожий на то, как разрывают пергамент ножом и горячие потоки крови, смешанные с холодной водой. Сил на сопротивление не осталось. Человек сорвано взвыл, выгибаясь в своих путах, хрипя и хватая ртом тягучий воздух. Никаких чувств и ощущения себя в пространстве не осталось. Мир схлопнулся до единственной точки – всепоглощающей боли. Стекая по бёдрам, и накапливаясь на коленках, на пол, мерными шлепками капала кровь, разбрызгиваясь мелкими брызгами о кафель. С пошлым, мокрым звуком, мужчина, наконец, выдернул почти растаявшую сосульку и кинул её на пол. Полуприкрытые глаза подвешенного человека, безучастно проследили, как медленно тают её осколки, растекаясь розовыми разводами. Рваное дыхание медленно выравнивалось, боль уступала место спазматической дрожи. Последняя реакция организма на сильную потерю крови и холод.       Горячая ладонь, нежно коснулась бедра, проводя до коленки и обратно, невесомо касаясь нижних рёбер, чуть задевая цепи, заставляя нервно дёрнуться и скосить вбок глаза. Человек увидел на его лице улыбку и зажатый в другой руке осколок стекла. Страх, мягкими шажками подкрался к зашедшемуся сердцу, касаясь самыми кончиками пальцев.       Ладонь сменила острая грань стекла, так же терпеливо и неспешно обводя, весь путь, до этого пройденный рукой. Но край, всё сильнее и сильнее вдавливался в кожу, сминая и разрывая её, кромсая плоть. Наверняка, останутся глубокие шрамы, трудно будет ходить… Странно, но человек поймал себя на мысли, что ещё надеется отсюда выбраться. Какое безумие! Сколько он уже бегал, сколько его ловили? Это место станет последним.       И удар. Тело снова выгибает и трясёт от дрожи, а ногу простреливает такая боль, что человек заходится задушенным всхлипом, беспомощно утыкая голову в плечо и прокусывая кожу зубами. Слабая попытка сменить одну боль другой. Он чувствует, как осколок стекла медленно проворачивается в ране, задевая кость, как хлюпает кровь и трещат сухожилия. С чавканьем выдёргивается, чтобы снова ссадить с другой стороны, разрывая адской болью ногу, где так и остаётся. Постороннее присутствие теряется на грани сознания.       С нижней губы непроизвольно потекли вязкие слюни, капая на пол, где подсыхали сгустки крови. Он, не в силах больше терпеть закатил глаза и весь напрягся, каждый мускул тела свело, а вывернутые кости затрещали. Слов больше не осталось, он лишь хрипел, давясь в снова хлынувших из глаз слезах. Во рту скопился знакомый солоновато-железистый привкус. Стало страшно и, как-то, горько, от того, что поверил, расслабился и снова, попал в западню.       Шаги, раздавшиеся позади, говорили о том, что мужчина отошёл в сторону и курит. По подвалу поползли густые волны дыма, невольно заставляя вдыхать глубже. Никотин немного притуплял боль и сознание. — Как твоё имя? — Кха-а, — только и смог выдохнуть несчастный вместо слов. — Чудесно.       Горячие сильные руки коснулись его лица, почти ласково убрали прядки мокрых от липкого лихорадочного пота волос со лба, завернув их за уши, и пальцами провели по подрагивающим векам. — Кто ты?       Вместо ответа человека скрутил спазм, и его вырвало пеной прямо на ладони своего живодера. Во рту, к крови, появился привкус желчи. Мужчина чуть отстранился, недовольно поморщившись, и следующим движением врезал кулаком под рёбра своей подвешенной жертве. И ещё раз, и ещё, пока звенящие цепи опасно не провисли из выпирающих рёбер, готовых ещё немного и выломаться с крюков, разорвав тонкую кожу.       Глубоко дыша, он отошёл, помыл руки и снова приблизился, махнув мокрым полотенцем по лицу человека. От холодного удара толчками стало возвращаться сознание. Ему с трудом удалось поднять глаза, чтобы увидеть того, кто его, наверняка, прикончит сейчас. Но мужчина не торопился, рассматривая лицо: он то и дело прикасался то к надкусанному собакой уху, то легко проводил по ресницам, щекам, будто утирая липкие дорожки слёз. Шли томительно долгие минуты, в течение которых человек, переводя взгляд с рук, касающихся его лица, в глаза, пытался понять, что сделает с ним дальше этот страшный мужчина. Старался понять его мотивы, и не встречал ли он его раньше.       Додумать мысль он не успел, как вдруг, схватив его лицо, мужчина начал надавливать большими пальцами на глаза, буквально раздавливая белки. Весь мир погас, а боль стала единственной точкой, за который всё ещё цеплялся его рассудок, оставляя, вопреки всему, в мире живых. И вся боль всё сильнее начала сосредотачиваться с левой стороны, будто глаз сжали тисками и с чавкающим звуком лопающейся оболочки вырывали из глазницы. Больше не сдерживаясь, человек орал, что есть мощи, в растерзанных крюками лёгких. Наконец, после целой вечности нестерпимой боли, с тихим шлепком на пол упало то, что совсем недавно было его глазом. Размятый зрачок с серой радужкой бессмысленно уставился вбок, валяясь ненужной вещью в луже желчи и крови на полу. ***       Сколько времени прошло с тех пор, как он очутился в подвале маньяка, человек не понимал. Было важно только одно чувство — боль от дыхания. Она всегда была с ним, не давала думать, спать. Нечто постоянное, будто другого состояния и быть не могло, не существовало в природе. Подвешено оказалось не только тело, но и разум - летал где-то в космических далях, в миллиардах километров от бренного, изуродованного тела.       Сверху раздался настойчивый стук, неторопливые шаги по мягкому ковру и голоса людей. Человек прислушался. Его ищут. Дают сводки о его росте, внешних данных, о возможном награждении в случае указания местоположения, или иных сведений. Кто в здравом уме станет пытаться ловить особо опасного рецидивиста, способного любыми подручными средствами убить противника? — Да, благодарю, сэр. Можно, мы на вашем почтовом столбе повесим фоторобот сбежавшего? — Конечно, как вам будет угодно. Всего доброго.       Щелчок запираемой двери. Не выдал. Он не из этих, иначе бы сотрудничал и показал бы пойманную пташку в подвале на грани срыва и готового рассказать всё что угодно, кроме имени и звания. — Полковник…       Но полковник был инструктором. Строгим мужиком шкафообразной наружности, беспощадно гонявший новобранцев и днём и ночью. Без поблажек даже ветеранам, прошедшим не одну локальную войну в ополчении. Кажется, он погиб в Афганистане, накрыв собой дорожную мину и спасший целый отряд разведки. Говорят, его подсохшие, усиженные мухами останки соскребали до вечера с камней, чтобы отправить в свинцовом гробу вдове. Тогда человек в разведке был ранен в ногу осколком той мины, но выжил, чтобы снова вернуться в мясорубку. Небольшая хромота оставалась и по сей день, как напоминание о застрявшем в кости куске стали, который хирурги отказались вытаскивать. — Как твоё имя?       От вопроса и голоса он весь сжался, втянув по возможности голову в плечи как пёс, ожидающий очередных побоев. Неужели его инстинкт выживания уже опустился до такого? Невозможно, он ведь… — Кто ты?       Но теперь человек ничего не слышал кроме звука собственного прерывистого дыхания и гулких ударов сердца. Он приподнял голову и посмотрел на своего личного палача единственным, уцелевшим глазом с болезненно лопнувшими капиллярами на белке. На месте второго глаза веки прикрывали пустую тёмную, глазницу. Слипшиеся от запёкшийся крови ресницы были намертво склеены, но глаз, трепеща, всё ещё пытался открываться, повинуясь рефлексу. Сколько ещё будет длиться это бесконечное истязание? Что ему нужно? Имя…       Человек, уже давно не помнил своего имени. — Чудненько.       Схватив за волосы, мужчина вздёрнул ему голову до хруста шейных позвонков. Перехватило дыхание и человек мог только хрипеть, хватая ртом воздух. В животе заныло и нестерпимо захотелось обмочиться. Вот только увидев на своей жертве стыдливый румянец на щеках, его мучитель не упустил такой возможности. Прикосновение руки к члену возымело действие, будто его хватили раскалёнными щипцами. Мужчина опустился перед нам на корточки, разглядывая представившиеся потенциалы в работе. Хмыкнув, он прищёлкнул языком и поднялся на ноги, отходя за спину человеку. При попытке по-быстрому обмочиться ничего не вышло, как бы он не тужился. Быть может, спазм канала из-за хватки этого урода? Впрочем, у него сейчас была другая причина отвлечься от естественной нужды, когда послышались обходящие его спереди размеренные шаги дорогих ботинок о кафель. Человек открыл глаз и уставился на лакированные носки, настолько безупречно начищенные, что в них отражалось его лицо.       С громким звуком придвинув табуретку на металлических ножках, мужчина сел прямо напротив подвешенной жертвы и не смотря на протест в виде дёргания головой, дотянулся до его члена и снова сильно сжал ствол. Из-за не завершения акта мочеиспускания член набух в практически эрогированное состояние. Любое прикосновение отдавалось болью внизу живота и тяжестью в мошонке, отчего человек мычал без слов, пуская слюни с потрескавшихся губ. И тогда он почувствовал, что в его орган что-то ввинчивают: длинное, твёрдое и невероятно жгучее. Ощущение прошло по всему каналу и, казалось, уткнулось до мочевого пузыря. Снова нестерпимо захотелось спустить нужду, но этого не происходило, выматывая и без того ослабленное тело и нервы. Отклонив голову вбок, человек, наконец, смог увидеть, что делал с ним его персональный изувер. Посиневший член был плотно стянут срезанной лентой кожи наподобие ветчины, отправляемой в коптильню. Из распухшей головки, подрагивая в такт усиленному сердцебиению, торчал катетер, пережатый на конце клипсой. Если подобную конструкцию продержать ещё пару часов, то человек наверняка лишится своего мужского естества. Орган просто отнимут, как гангренозный. Разумеется, только в том случае, если он выберется отсюда, не подохнув от сепсиса.       Выбраться отсюда. Мысль, как удар колокола, заставила уже потухающее от боли и ужаса сознание вцепиться в надежду на спасение. В голове понеслись образы возможных вариантов, один чудеснее другого. — Чудно, чудно, — прохрипел человек, растягивая губы в подобие улыбки.       Теперь время удивляться пришло его палачу. ***       Вывернуть вперёд в суставах руки было делом изученным. Человеку уже давно не была страшна дыба, а зубы были настолько остры, что без труда оторвали приличный кусок скальпа не успевшему увернуться мужчине. Разгрызть же путы, что связывали его запястья и вовсе оказалось делом нескольких секунд. Пусть и связывающий материал состоял из его же собственной кожи, что была сорвана с пальцев и тыльной стороны ладони, растянута и завязана на бантик, удерживая обе руки вместе. Подсохшее мясо треснуло и сочилось сукровицей, обжигая нервы.       Выдрать из рёбер крюки, провисая всё ниже. Последние рёбра не выдержали веса и сломались, торча наружу вместе с кусками пузырящихся лёгких. Ничего, и похуже переживал. Главное, найти перевязочный материал и выползти на свежий воздух.       Разодрав кожу на щиколотках, что, так же как и руки связывала содранная кожа, человек поднялся на ноги, шатаясь в поисках равновесия. Схватившись за свисающую с потолка одну из цепей, он развернулся к мужчине, что взявшись за голову пытался уйти вверх по лестнице.       Припомнился звук тяжёлой подвальной двери, наверняка стальной. Если он запрёт её, то человеку тут не выжить, даже освободившись от мучителя и цепей. ***       По лицу текли струйки тёплой крови, заслоняя зрение. Мужчина с трудом нащупал ступеньку, когда услышал звон падающих под ноги цепей. Рывок - и он полетел лицом вниз, сильно ударившись о бетонный бортик ступеньки. Неужели этой мерзкой твари удалось освободиться? Невозможно! — Кто ты?!       Удар цепью с оттяжкой с первого же раза разорвал промокшую от пота рубашку, вспорол кожу и вырвал добрый кусок плоти.       От второго удара обнажились белые сухожилия под коленями, разбитые тут же последующим ударом цепью, как хлыстом. Ему больше никогда не подняться на ноги. — Никто. — Хохотнул человек, приходя во вкус истязания своего мучителя. Теперь всё по-честному. Подвал наполнили два запаха крови и звуки растрескивающихся на осколки костей. — Как твоё имя?!       Подтянув к себе цепь с карабином на конце, человек призадумался, ненадолго оставив истекающего кровью мужчину хрипеть на ступеньках. Всего девять шагов до двери наверху. Девять имён данных ему после рождения. Слишком много. Он пожал плечами. — Я забыл. Хе-хе!       Он подошёл ближе и ногой перевернул тело, чтобы видеть эти чудесные зелёные глаза, в которых отражался дьявол. — Это место станет склепом для тебя. У меня нет имени. Нет звания. Есть служба — Гробовщик. ***       Контраст холода и жара. Света и тени. Человек медленно опустился на колени в мокрую, рыхлую траву, собирая ладонями влагу. Хотелось пить, но по ладоням текла кровавая жидкость. Если не думать, то можно принять за вишнёвый сок.       Позади с оглушающим рёвом бушевал пожар. Горел дом. Сгорала боль, страх и унижения. Впереди рвал с лица седые волосы неистовый ветер, принося снег, что как осколки стекла впивался в воспалённую кожу. Он смаргивал растаявший снег с ресниц, что каплями слёз стекал по щекам к дрожащему подбородку.       Постепенно ветер стихал, а прогоревший дом вместо пламени всё больше выбрасывал в небо дым. Крупные хлопья снега, кружась, опускались на землю, покрывая её первозданной чистотой. Как быстро природа забывает своих жертв, укрывая их саваном вечности. К белому снегу примешались опадающие чёрные хлопья. Человек поднял голову и ловил ртом этот первый снег со вкусом пепла. ***       На полированный стол небрежно упали игральные карты. Одна из них лицевой стороной показала нарисованного мужчину среднего возраста с завязанными в хвост русыми волосами. В руке тот держал песочные часы. — Ну надо же. Он выиграл, — досадно улыбнулся сидящий за столом, и пренебрежительно собрав колоду, подвинул её к сидящему напротив силуэту в тени. — Твоя очередь.       И, поднявшись из-за стола, вышел, схватив с кресла куртку водителя. Выправив из-под воротника русый хвост, мужчина обернулся. Почтительно кивнув, он прикрыл зелёные глаза синигами и скрылся за дверью. Финита ля Комедия