Крепость наместника, прямо и налево

Впервые Бран Кавин его видит, когда пропадает сын наместника, Сэймус. Хоук – мрачный наёмник, ферелденец, ступающий профессионально-бесшумно, глядящий пристально. Ему явно нужны деньги; также не возникает сомнений, что ради них он готов на всё. Но он всё же лучше, чем Зимы. Бран, глядя ему вслед, молча просит Создателя, чтобы тот проследил за Хоуком. Услышал ли Брана Создатель или нет, но Сэймус возвращается невредимым и преисполненным благодарности к человеку, на его глазах перебившему кучу народа. Бран сам точно не знает, почему он решил представить Хоука наместнику: тот не просил об этом знаке внимания, и, возможно, было бы лучше просто выдать ему причитающуюся награду. Но Хоук достаточно немногословен, чтобы можно было счесть это за проявление тактичности; во время спора наместника с сыном он не поддерживает разговор высказыванием своего мнения, и Бран чувствует облегчение и даже какое-то подобие благодарности. Видимо, такова судьба сенешаля – радоваться в тех случаях, когда люди могли бы нарушить приличия, но не нарушили. Особенно если говорить о грязных нищих ферелденцах. И беспринципных жестоких наёмниках. Второй раз он видит его у Авелин. Бран сообщает ей о назначении; то, что прежний капитан городской стражи был редким мерзавцем, добавляет головной боли, но не удивляет. Хоук стоит в дверях, и Бран догадывается, что он тоже приложил руку – а точнее два своих кинжала – к разоблачению этого бесстыдства, но и также догадывается, что в этом случае благодарность будет излишней. Хоук выглядит чужим в казармах и держится соответствующе. Он чужой этому месту, этому городу. Он чужой Брану, и сенешаль брезгливо трёт шею, когда уходит к себе: взгляд Хоука чувствуется даже издалека и словно прожигает дыру до внутренностей, до личного и сокровенного. От чувства этого взгляда не удаётся избавиться на протяжении нескольких дней; от Гаррета Хоука в своей жизни не удаётся избавиться совсем. Бран мельком замечает его пару раз в крепости – тот иногда заходит всё к той же Авелин. Неизвестно, что может его связывать с этой до корней своих рыжих волос правильной стражницей. Но, видимо, Хоук настолько хороший наёмник, что не только убивает за деньги, но и иногда умудряется действовать в рамках закона или хотя бы морали. Авелин не выглядит его другом, скорее наоборот, но Бран почему-то чувствует, что к Хоуку привязываются и те, кто с ним не согласен, и те, с кем он бывает груб, и даже те, чьи убеждения нисколько не совпадают с его представлениями о достойной жизни. К счастью, он достаточно надолго пропадает из поля зрения Брана, чтобы можно было не продолжать эти измышления о природе уважения к чужому и чуждому человеку. Вместо него в крепости взгляд теперь останавливает его мать (мерное покачивание её бёдер при ходьбе неожиданно напоминает Гаррета, и Бран со смутным беспокойством отмечает, что это семейная черта). От неё сенешаль во время непринуждённого разговора перед тронным залом узнаёт, что Хоук отправился на Глубинные Тропы. Он забывает об этом в бесконечной череде дел, но, когда бывший наёмник, а теперь богатый потомок знатного рода – удивительны дела твои, Создатель – снова появляется в крепости, живой и невредимый, Бран ловит себя на чувстве какого-то щемящего облегчения. Он говорит себе, что это от того, что от Хоука хотя бы знаешь, чего ждать. Хоук всегда достигает своей цели, какой бы она ни была – это хоть какая-то стабильность, а стабильности сенешалю стоит радоваться. Тем более, когда в городе кунари. Тем более, когда Аришок хочет видеть у себя Хоука. После личного разговора с наместником Думаром – а то Бран не знает, о чём они говорили, он даже уверен, что бывший наёмник прямо сообщил, что за бесплатно в лагерь к кунари ни за что не сунется – Хоук заходит в его кабинет. Бран узнаёт об этом по откинутой крышке ранее закрытого на сложный замок сундука. Неизвестно, что этот разбойник взял оттуда: Бран не помнит, что там было, да и Хоуку, скорее всего, всё равно: он вскрывает замки просто из любви к своему делу. Не стал рыться в рабочем столе, и на том спасибо. Кабинет, в котором побывал Хоук, словно потерял девственность, начал носить на себе его отпечаток; Бран не может сосредоточиться на делах и ближе к вечеру с ужасом замечает, что он весь день улыбается. Что же касается Хоука, то его теперь замечают все – и везде. О его делах сплетничают, дожидаясь приёма у наместника, с ним громко здороваются, когда он проходит мимо. Служанка, следящая за порядком в этой части крепости, каждый раз при встрече с Хоуком говорит ему, что тот «чудесно сегодня выглядит», и этот голос вызывает у Брана тоскливое чувство обречённости. Ему не нужно видеть Хоука, чтобы знать, что тот хорошо сегодня выглядит. Он, как ни крути, всегда хорошо выглядит. Хоук носится по всему городу и его окрестностям в своей дорогой разбойничьей броне, которая так потрясающе обтягивает спину и талию, открывает шею и ещё больше зрительно увеличивает широкие плечи. Девушки, как простые, так и знатные, мечтают с ним познакомиться. Мужчины завидуют ему, обсуждают его не хуже пьяных сплетников в Висельнике, а некоторые и провожают задумчивыми обжигающими взглядами. Бран каждую ночь заставляет себя не думать о нём. Иногда ему не удаётся, и тогда на следующий день ему мучительно стыдно, и уж совсем невозможно чувствовать на себе его тяжёлый, точно припечатывающий взгляд. Хоук всё время смотрит на Брана, когда проходит мимо, и этот взгляд ещё долго жжётся, словно поставленное клеймо. Через какое-то время Бран, наконец, находит в себе силы, чтобы сформулировать то чувство, которое вызывает Хоук. Его хочется. Его хочется видеть, его хочется чувствовать, его хочется иметь рядом с собой, его хочется просто иметь. Да, Создатель, только этого Киркволлу и не хватало, спасибо. Бран-то уж точно обошёлся бы без этого, но куда теперь деваться. Суррогатами Хоука заменить не выходит. В городе становятся популярными мужчины, похожие на него. После знакомства с одним таким проститутом (борода и впрямь была похожа, но другой цвет глаз, да и руки не такие накачанные… не то, не то…) Брану пришлось наведаться в Клоаку, где лекарь мог вылечить некоторые неприятные болезни и не пустить слух по всему Киркволлу об аморальном поведении столь известного человека. Андерс скептически отнёсся к объяснению о портовых девках, но дело своё сделал – не зря его посоветовал Умница и не зря Бран обратился со своей проблемой именно к своему любимому эльфу в «Цветущей розе». Надо будет потом взять его на какой-нибудь приём в качестве своего спутника, как он давно уже просит. В Орлей, например, им там не привыкать. Бран знает, что Хоук тоже ходит в «Цветущую розу» – а кто не ходит? – и считает, что по крайней мере бессмысленной ревности он лишён. Но когда однажды днём посреди Верхнего Города он видит этого длинного светловолосого мага в числе спутников Хоука, стоящего рядом с ним, то уходит к себе, сжимая внезапно разболевшуюся голову. Он старается не думать о том, что окружающие его люди (и эльфы, и гномы, и кунари) все до единого знакомы с Хоуком. И многие так же его хотят. А некоторые, возможно, его ещё и получают. Дни идут так быстро, что кажется, будто их отмечает секундная стрелка. Проблемы наваливаются одна за другой. У Хоука погибает мать, от него и его поместья веет одиночеством, и печаль делает его глаза ещё темнее. Бран пытается не повторять его имя в своих редких и до механистичности привычных молитвах к Создателю, но получается плохо, а потом и вовсе перестаёт получаться. Либо Создатель, либо время благосклонны к Хоуку, и его раны затягиваются, а вот просьбы Брана о том, чтобы образ этого широкоплечего разбойника перестал преследовать его по ночам с упорством демона, домогающегося до мага, остаются без внимания. Но когда возникает серьёзная проблема, избежать как мыслей о Хоуке, так и его самого не получается. Пропавшие кунари – это не просто проблема, это близко к катастрофе, и сенешаль сам отчасти виноват в сложившейся ситуации, а ещё он давно нормально не высыпался, и всё это вкупе вынуждает его выглядеть перед Хоуком не так, как ему бы хотелось. Нет, он всё так же спокоен, дипломатичен и вежливо-высокомерен, выдавая информацию по частям, отвечая намёками на до грубости прямые вопросы. Но у него нервно дрожат пальцы, а виски нестерпимо пульсируют – Гаррет Хоук смотрит на него спокойно, вдумчиво, и нет никаких сомнений, что он всё замечает и всё понимает. Он замечает, как Бран судорожно сглатывает, когда он делает шаг вперёд, как отводит взгляд, как судорожно сжимает кулак так, что ноготь оставляет на ладони тёмный след, и даже не чувствует боли. От разбойника, привыкшего обращать внимание на слабости противника, не укрывается ничто, и Хоук хоть и не улыбается, но выглядит довольным и сытым, и его спутники обмениваются между собой удивлёнными взглядами. - Понятно, - говорит он, получив исчерпывающую информацию по поводу предстоящей работы. – И что я за всё это получу? Бран устало хмурится. Он слишком хорошо знал, что этот вопрос прозвучит, чтобы одаривать Хоука знакомым оценивающим взглядом. По крайней мере, не сейчас, когда от этого низкого глубокого голоса чуть не подгибаются ноги. - Благодарность наместника, которая никогда не бывает лишней. Хоук чуть наклоняется вперёд, и Бран с безнадёжной неподвижностью жертвы осознаёт, что не может отодвинуться. И что не может дышать. И что в этой крепости очень, очень, очень жарко. - За благодарность наместника я уже работал. Я хочу в награду благодарность сенешаля. И Бран понимает, что этот голос не просто его трахнул, он только что разложил его прямо здесь, на полу, при всех, и отымел так, что в Орлее было слышно. - Будет вам, - выдыхает он, - благодарность сенешаля. Он не помнит, как Хоук ушёл; он собирает себя по частям в кабинете, успокаивается, приглаживает волосы, заставляет своё сердце биться спокойно и ровно. У него хватает дел, чтобы не отвлекаться на свои ощущения и желания. Этих дел хватает настолько, что даже следующая встреча с Хоуком проходит не так интригующе, как могла бы: запах горящих тел кунари не настраивает на романтику, вид совсем опустившего руки Марлоу кажется более важным, чем вид сзади на Гаррета, обшаривающего трупы, а Киркволл оказывается под такой угрозой, что времени нет ни на что. Но ровно за три часа до нападения кунари Хоук приходит в его кабинет, и Бран едва успевает выйти из-за стола, как оказывается буквально вжат в стену. Пластины брони на груди Хоука больно давят на ключицу, от него пахнет кровью и солью, борода жёсткая, руки, привыкшие к оружию, а не к объятиям, слишком сильно сжимают через ткань ягодицы, а целует он так грубо и властно, что губы тотчас немеют – но всё равно это лучший долг, который Бран когда-либо отдавал в своей жизни. Благодарность сенешаля была получена сполна: тесьма на штанах была разорвана так, что их пришлось потом выбросить вместе со всем костюмом, да и сам благодарный сенешаль долго ещё чувствовал себя порванным, обожжённым разбойничьим ядом, разгрызенным до сердцевины. Удивительно, как к нему тогда никто не зашёл – дверь в кабинет они оба так и оставили едва прикрытой – Бран потом думал, что, возможно, их приватность была сохранена потому, что его стоны были слышны и за дверью, и у наместника, и в дальних казармах, хоть Хоук крепко зажал ему рот свободной рукой. И удивительно, как они не оставили вмятины на стене: разбойник довольно безжалостно отнёсся к его и без того не самой здоровой спине, которой удары о холодный камень не пошли на пользу. А уж на алеющие засосы никто не обратил внимания только из вежливости. Ну и потому, что через какое-то время после того, как Хоук вышел из кабинета сенешаля, где он получил свою причитающуюся награду, городу стало совсем не до этого. Да и Брану тоже. Время не просто ускорило эти безумные дни, оно их проглотило, оставив после себя глухое недоумение, не смывающуюся со ступеней на лестницах города кровь, статую Защитника в порту и неожиданное продолжение отношений, о которых и речи идти не должно было бы. - Мы с тобой оба здорово влипли, - шепчет временный наместник куда-то в шею Защитника, прижимаясь к его широкой груди. Марлоу больше нет, Хоук в схватке одолел Аришока и стал легендой города, Бран был вынужден принять титул наместника, а проблемы, казалось, только начинались. Хоук целует его в лоб; он горячий как раскалённая печь, как живой огонь. В его поместье не бывает холодно – уж точно не Брану. - Ещё как влипли. В Киркволл. Сколько они уже были вместе, Бран бы не смог сказать. Наверное, с того момента, как Хоук тогда пришёл к нему. Или с того момента, как он потребовал личный способ оплаты – теперь временному наместнику приходится часто платить за помощь городу, хотя в сложившейся ситуации и не скажешь, на пользу или во вред Киркволлу идёт помощь Хоука. А возможно, они были вместе ещё с того момента, когда грубый наёмник из Нижнего Города подмигнул сенешалю, пробегая мимо него в казармы – Бран тогда настолько оторопел от этой наглости, что тут же и забыл об этом. Кто бы знал, что всё так обернётся. Удивительны дела твои, Создатель. Бран говорит это ему в последнее время слишком часто, каждый день, да и тот, кажется, должен быть в шоке от того, как всё повернулось. Сплетни о молодом любовнике временного наместника – или, скорее, о немолодом любовнике Защитника – постепенно переходят в разряд всем известных фактов, не без помощи недавно вышедшей богатой на намёки книги одного чересчур внимательного и болтливого гнома. Хоук иногда с удовольствием перечитывает из неё полюбившиеся отрывки, когда лежит на постели, а Бран, уставший от неутомимой хоуковской любви, жмётся к его горячему боку и даже позволяет гладить себя по голове. Хоуку нравятся его рыжие волосы; «а кому не нравятся», - ворчит Бран. Он вообще не знает, за что его можно любить, кроме как за волосы и красивые медово-карие глаза. Не за характер уж точно. Впрочем, разбойник тоже не сахар. С Хоуком непросто, но со временем к его натуре начинаешь привыкать, а привыкнув, начинаешь в ней страстно нуждаться. Бран понимает его спутников, любящих своего негласного лидера, несмотря на его порой излишнюю прямоту. Он узнаёт, как Хоук умеет быть внимательным к мелочам, как он умеет зализывать свои укусы, безмолвно извиняться за необдуманно сказанные слова. Бран, загруженный делами, жалобами Орсино и требованиями Мередит, порой ловит себя на мысли, что он – ох, Создатель, – любит Хоука, действительно любит; а вместе с ним любит и этот город вместе с его жителями, запахом соли, шипами, редким голубым небом, магами, храмовниками и всеми непрекращающимися проблемами. И даже, кажется, любит эту жизнь. Вот уж чего в нём раньше не замечалось. Все проблемы решаемы, если рядом есть Хоук. Он же всегда достигает своей цели, какой бы она ни была – кажется, теперь это стабильность, которая нужна не сенешалю, но наместнику. Это та стабильность, на которой держится этот город. Если Хоук из него уйдёт, то Киркволл развалится. Хоук обещает, что не уйдёт. Он говорит Брану, что всегда будет рядом с ним и не позволит случиться ничему плохому. Бран успевает помолиться в церкви за то, чтобы так оно и было, ровно за день до взрыва.