Дорогая

Изма со злости швыряет в стену первое, что подвернулось под её костлявую руку. Стакан разбивается вдребезги, вода стекает по стене вниз, отчего пятно наливается более тёмным оттенком, темнее чем этот вычурный персиковый. Дурацкий цвет. Дебильная больница. Злоебучий врач, снисходительно качающий головой и, как индийскую мантру, повторяющий что дескать,«да и да, вы, милочка, абсолютно нормальны, не спорю. А теперь посмотрите на своё поведение немного со стороны». И Изма смотрит и ничего противоестественного не находит. Едва не отравила сына мэра. Вместе со своим подельником травила полгорода дрянью, выдавая её за БАДы, витамины и прочие очень полезные для здоровья вещи. Крепко подсела на траву и под кайфом сиганула с моста. И ладно бы на этом её послужной список закончился, так нет же! — Док, мне кажется, — Изма опирается о стол острыми локтями, склоняясь ближе, чтобы говорить прямо в лицо этому главному, возомнившему себя хрен знает кем, — что это у вас что-то не так с головой. Изма костлявая, серая — это когда ты вообще на солнце не появляешься, дряблая и сморщенная, выглядящая разительно старше указанных в карте лет. Фиолетово-баклажанное, в блескучих стразах, из моды где-то тридцатых годов платье висит на ней мешком. И когда она наклоняется, врач начинает жалеть себя за то, что когда-то решил пойти в медицинский. Но виду, что его сейчас стошнит, не подает. В конце концов, Изма ставит косые подписи во всех бумагах, какие ей успевает подсунуть врач. *** Стук каблуков, сбитое дыхание, гневный визг и желание что-нибудь разбить. Замашками Измы тут никого не удивить, даже если очень постараться. — Да какого черта?! — Что у тебя случилось, дорогая? — медсестра любопытно поднимает голову, отрываясь от раскладывания таблеток. — Да она же ненормальная, какого черта я с ней живу в одной комнате? — нервно выплюнув, Изма резко протягивает отбитую руку и невесомо проводит длинными, фиолетовыми ногтями по круглой щеке медсестры. Несси даже не дергается, улыбается только ещё шире. — Тут все немного не в себе, — Несси весело роняет очередную таблетку куда-то за пределы видимости Измы. — Если её прихватит, ты всегда можешь позвать кого-нибудь из персонала. Изма, поняв, что никто ничего делать не будет, надменно фыркает, выдавая это за кашель, и уходит, круто развернувшись на своих низких каблуках. Несси хихикает, прикрывая ладонью рот, наблюдая за тем, как Изму колышет из стороны в сторону, будто она пьяна. Посидев перед телевизором и попугав своим видом других пациенток, Изма все-таки доходит обратно до палаты. Круэлла, беспечно сидя на своей заправленной кровати, листает толстый журнал с тысячей и одной моделью одежды из шкур животных. Изма никогда особо к мехам любви не питала, но, кажется, теперь придётся. Вся половина комнаты, по праву принадлежащая Круэлле, увешана вырезками из этих самых журналов. Видимо, она так долго здесь была, что успела заклеить всю стену и немного потолок. Вырезает она бесконечные меховушки контрабандными маникюрными ножничками. Круэлла периодически начинала ржать без причины и грызть свои руки. Это — Изме сказали — нормально. Но если Круэлла начнёт вопить о мехах и пятнах, тут уже нужно подняться с кровати, флегматично добрести до стойки и сказать что-нибудь умное медсестре. Та вызовет санитаров и Круэлла на денек-два перекочует в изолятор. Они сразу нашли общий язык. Обе редкостные язвы, обе одержимы своими идеями, совершенно не считая их аморальными или выходящими за установленные какими-то самонадеянными ублюдками рамки приличия. Стерва стерву видит издалека и уже наперед хочет переплюнуть во всех своих намерениях. — Как твои успехи? — Изма плюхается на свою жуть какую неудобную кровать и сразу устремляет пустой взгляд из-под тяжёлых от косметики век на соседку, подпирая впалую щеку кулаком. — Да тебе же неинтересно, — повышая голос, Круэлла хмуро сводит брови, а затем продолжает своё незамысловатое занятие, поговаривая под нос что-то о проклятых щенках. Потом Круэлла отвлекается и ядовито цедит сквозь зубы, как чай с чаинками через сито, медленно: — А что там насчёт твоего побега? — Мне решетку на окнах зубами рвать? — Круэлла злобно хихикает и утыкается обратно в журнал, перекидывая ногу на ногу. Под кроватью прячутся её красные туфли. Точно в цвет глаз. Удивительно. *** Диазепам как спасение от проблем (которых в сущности-то нет. А нависший над головой нимбом срок в тюрьме не в счёт). — Я научу тебя прятать эту гадость, — Круэлла скидывает с кровати тощие ноги и пытается нашарить туфли. Изма кривится и мельком рассматривает себя в отражении на стекле. С зеркалами тут проблемы. Круэлла наклоняется и бесцеремонно обхватывает чужое лицо. Давит пальцами куда-то, где под кожей должны быть зубы. Будь Изма ещё худее, у неё бы и челюсть проступала на лице, когда она закрывала рот. — Языком их туда проталкиваешь, за последние зубы, — Круэлла давит так, что Изма со всей силы даёт ей по рукам. — Не бузи, дорогая. «Да что ж вас всех тянет на ругательства в мою сторону? Самооценка — штука не железная!» Круэлла вскидывает голову и, оторвав наконец пальцы от лица Измы, идёт к двери. Выглянув, ослепительно скалится кровавой пастью медсестре и захлопывает дверь. Встаёт на тумбу, шатаясь на каблуках, тянется к вентиляционной решетке. Изма наблюдает. У них есть десять минут, а потом придет медсестра и настежь откроет эту норку, поинтересовавшись для приличия, не творят ли они тут чего непотребного? Круэлла достаёт сигарету и зажигалку из глубокого выреза на кофте, который только демонстрирует, что хозяйка вещицы в детстве мало капусты ела. Но кто старое помянет, тому глаз вон. Круэлла и Изма вместе как половинки одного весла. Если соединить в один флакон, по весу и росту все будет вполне стандартным, а не намекающим на паразитов в органах, только насекомые в эдакой голове будут точно не тараканами. Может, стрекозы-мутанты с допотопными предками-динозаврами. — Ай, блядь, — поморщившись, Круэлла засовывает палец глубоко в рот и что-то выковыривает. Рассматривает почти разошедшуюся от слюны таблетку и грустно вздыхает. Забивает свою напускную грусть сигаретным дымом, выпускаемым сразу в вентиляцию. Можно было бы попросить никотиновый пластырь или жвачку, но это как-то слишком несерьезно. Изма, забив на парадное платье, а у неё каждое платье парадное, ползет по полу, стирая колени по линолеуму, а потом примеряется к уроненной Круэллой таблетке, нацеплявшей уже волос и пыли. — Диазепам, — довольно констатирует Изма, подцепляет когтями таблетку. Заботливо стряхивает с неё все и сует в рот. Ей уже несколько дней его не давали, довольствуясь преимущественно чем-то, отчего её зверски рвало. Круэлла хихикает и закрывает усталое прямоугольное лицо решеткой пальцев-пик. *** Круэлла нападает на всех, у кого по её предположениям можно достать что-нибудь из меха. Сюсюкает, лебезит и ползает на коленях, жалобно стеная и пытаясь оторвать у несчастного подвернувшегося часть одежды. Вот вроде буйная, и не должна она быть здесь. Но если ничего нет, встаёт, и гордо задрав подбородок с ямкой, уходит по-королевски вышагивая, отсвечивая красным цветом, который выделяется на её основной черно-белой палитре. Отобрать вещь обратно, если она все-таки попала к Круэлле в жадные ручонки, нереально. Круэлла поигрывает тонкими-тонкими чёрными дугами бровей на мертвецки белом высоком лбу. Изма закатывает глаза и скидывает туфли, улетающие со злобным свистом под кровать. Круэлла кивает, зажимает во рту сворованный у медсестры карандаш в прорези рта и щурит прозрачные глаза, будто на солнце, наглаживая отрезанный мех свободной рукой. Изма готова взорваться. Изма задирает платье до колена и сдергивает чулок с костлявой ноги. В ячейку сетки на её чулках можно просунуть палец. — Медленней, дорогая, — Круэлла на глазах наглеет, продолжая путать пальцы в мехах. — Ещё одна «дорогая» — и будешь на ночь челюсть на тумбочку выкладывать. В стаканчик, — шипит Изма. На очереди второй чулок. Есть театр одного актёра, а есть стриптиз одной сумасшедшей для другой сумасшедшей. И зачем это все, Изме плевать. Круэлла же ненормальная. Как все тут. Все равно ничего не происходит. Таблетки, медсестры, санитары, осмотры, ванная, расписанная по минутам, въедливый главный врач, диагноз в полстраницы. И так по кругу, как за стрелкой часов, все повторяется. Круэлла толчком ноги закрывает дверь. Изма сдергивает с тела платье и, сев на подмятое одеяло, скрещивает руки-палки под плоской грудью, обозначенной на туловище двумя затененными дугами. Круэлла бы пошутила, про старость не в радость, да у неё такая же. — Забирай, — миролюбиво отзывается Круэлла и протягивает висящий на руке широкий мягкий ворот хозяйке. Изма смотрит на него, потом на Круэллу, поправляющую пальцем белую сторону челки. — Себе оставь, — Изма быстро влезает обратно в платье и туфли и выходит из комнаты, открывая дверь, чтобы вопросов не было. *** — Я не хочу жить с ней в одной комнате, — Круэлла закидывает ноги на низкий столик и блаженно стискивает между узловатых пальцев с коротко остриженными ногтями бордового цвета мундштук. Врач пускается в объяснения, что некуда, зачем, чем ей может быть выгодно это соседство и прочую требуху, которую Круэлла терпеливо слушает, дымя на весь кабинет уже третьей по счёту сигаретой и дуя в чашку с кофе. Врач к ней относится снисходительно, как к любимой пациентке, даёт поблажки в виде приходов к нему самому, мундштука и пары литров кофе. Круэлла, вальяжно развалившись в кресле в своей любимой шубе нежно-жемчужного цвета, показывает, кто тут главный. И кажется, что далеко не дипломированный психиатр. Слушает, кивает, удивленно поднимает брови на нужных моментах и потряхивает двухцветной шевелюрой. — Она болтает по телефону со своим воображаемым другом, док, вы знали? — замечает Круэлла, облизывая ложку на длинной ручке от остатков сахара. Все в итоге сводится к тому, что Круэлла называет Изму ненормальной. — Она о тебе точно такого же мнения, — вставляет врач, снимая очки и потирая переносицу. Раздается писк телефона, и мужчина поднимает трубку. Круэлла поджимает губы и стирает большим пальцем с кромки чашки остатки помады. По лицу психиатра чудится, что ему любимая бабуля с того света решила брякнуть и спросить, как дела у него и надел ли он шапку. — Ну и славно, — Круэлла поднимается с места, кидает сигарету в недопитый кофе и уже собирается уходить к себе в крыло, как её одергивают. — Ты знала? — Что? — невинно спрашивает Круэлла, стоя у дверей. Конечно, знала, что Изма все-таки перегрызет ставни и вылезет в окно. На ней же написано. Она просто пообещала Круэлле далматинцев за любые острые предметы. Изма на свободе, щенки в коробке под кроватью. Все по-честному. — Мне только шкурки снимать с них нечем. И уходит, оставляя врача додумывать связи. Изма ответила: «подождешь». Подождет, конечно.