Безусловно, этот вечер был прекрасен. Легок, как перышко, с горячим ветром, заходящим солнцем и миром. Этот мир был такой громадный, что Алекс смотрел на него во все глаза, будто бы видел впервые, и каждый его вдох был необычайно легким и полным, без волнения, в спокойствии и согласии с этим необычным окружением.
В его зеленых глазах отражались мелькающие деревья, взлетающие силуэты птиц, огромная капля озера, лучи багрового солнца и розовый пух облаков, а еще, иногда, когда он поворачивал голову назад, рыжие косички сестры. Ее пухлое детское личико было таким наивным, а синие глазки распахнуты, наверно, даже больше, чем у Алекса. Конечно, все для нее здесь было в новинку, она ходила своими ножками по этой земле всего лишь пять лет, учитывая, что ей сейчас шесть. Совсем маленькая девочка, его сестра, Люси, такая хорошенькая и наивная. Иногда она дергала Алекса за его огненно-каштановые волосы, а иногда просила покатать на спине, очень часто он злился на нее, но все-таки любил. Он же был ее старшим братом, в этом году, 6 апреля, ему миновало двенадцать лет, поэтому он чувствовал себя ответственным за нее, а сейчас позволил ей парить в воздухе: посадил на багажник своего блестящего красного велосипеда и несся вперед, по черте берега озера, еще дальше, в подлески, в овраги и сонные холмы.
«Мир качает плавно ветер.»
И в тот миг, с тем стихом бабушки, он подумал, что это и правда прекрасно, что мир такой легкий и плавный. И они несутся вперед и они рядом.
Неделю назад, в дождливый вечер, когда их бабушка не зажгла свет, а сидела в кресле, утопала в нем и вязала, вглядываясь в стучащие спицы под отблески огня, тогда она рассказала красивый стих, но его сестренка почему-то заплакала. Старуха бормотала «не к добру» и еще долго укачивала Люси, пока та не заснула.
«Тихий звук вдали заметил?»
Алекс вспомнил вторую строчку и тут же наткнулся взглядом на ежевику. Черные ягоды облепили куст у самого подножия леса, и этот мгновенно появившийся во рту вкус, с привкусом кислого и сладкого, вызвал в душе (или желудке; недалеко, наверное) смутное ощущение голода и парень вспомнил, что сегодня утром не ел ничего, кроме хлопьев с молоком.
— Люси, смотри, там ягоды! — он затормозил, спустив одну ногу в шелковую траву.
Ветер мерно раскачивал стебли, волнами обрушивался на луг, и лес чуть трепетал, а куст дикой ежевики чуть покачивал листьями. Раздался хруст сухого ствола, скрип и скрежет, облака наплывали на алый закат чем-то серо-голубым.
— Ежевика? А земляника тут есть? — отозвалась девочка, но брат уже наклонял велосипед, чтобы она слезла.
— Я не хочу-уу-у, — захныкала Люси и по ее щекам тут же потекли слезы. Она дергалась и упрямо не желала слазить.
— Люси, не глупи! — Алекс тряхнул велосипед и его сестра неуклюже плюхнулась в траву, а ее крик разнесся по долине и выше.
Он отбросил велик в другую сторону, грубо дернул Люси за руку, быстрым движением отряхнул ее бежевое платье и решительно направился в сторону кустов. Настроение пропало сразу, воздух стал тяжелым.
«Облака плывут по краю, костер вспыхнул, догорая.»
Спелые ягоды как раз были полны сока и почти лопались в пальцах, а их сладкий вкус заставил Алекса забыть о своем настроении и просто наслаждаться (может, душа и желудок правда как-то связаны). Вскоре обиженная сестренка тоже подошла, боком, смешно надувая свои щеки, и брат улыбнулся ей, срывая горсть красных ягод и протягивая сестре. Та, положив в рот одну ягоду, сделала серьезное лицо и вмиг просияла, начав бегать и рассказывать разную чушь, в то время как Алекс, весь перепачканный в красном соке, срывал ягоды то себе, то ей. Бежевое платье было в багровых пятнах, на длинных остриях куста свисали остатки ежевики и этот алый сок перепачкал и траву, и листья, и все вокруг облил своим кровавым мессивом.
— Люси, ты… — Алекс осекся.
Пустое поле расстилалось до края долины, ветер качал стебли и приносил с собой легкий запах дыма от поселения вверху.
— Люси?.. — его голос прозвучал робко, тихо, и кукушка стихла.
Остался только он.
Внезапно позади затрещали ветви, лес охнул, заставив Алекса отступить назад, к велосипеду, и он заметил Люси, которая тянула к нему свои руки сквозь ветви колючей ежевики, прорываясь сквозь шипы, и безмолвно крича. Позади нее, сверкая желтым светом в полной темноте и сжимая длинными пальцами бежевое платье, испачканное алым соком, стояло Нечто. И оно смотрело на него, внезапно отпустив девочку. Алекс пятился. Его сестра, с широко раскрытыми глазами и страшной гримасой на лице бежала к нему, заливаясь беззвучным криком, и от этого его сердце больно сжалось, а затем погнало кровь, выплескивая в мозг горючую смесь.
Он бросился, схватил велосипед и нажал на педали, невидящим взглядом уставившись вперед и глотая горький дым вечерних костров, не оборачиваясь, но эта картинка застыла в его памяти до конца жизни: лес и сестра в бежевом платье, запачканным красным, с растрепанными рыжими косичками, тянущая свои руки. А если приглядется, можно увидеть позади желтые глаза, и безысходность в синих глазах сестры.
«Он придет, закройте двери, жгите лес и лишь не верьте
Скрипам дерева, осин, он идет — готовьте клин.»
***
Месяц пролетел вперед. Алекс ничего не понимал. Не понимал и на похоронах. Не понимал. Такого не могло быть. Он бросил ее. Он оставил ее. Все. Ее нет. Почему? Почему никто не нашел тела, только клочки бежевого платья, в красном? Он уверял их, что это ежевика, но от него отводили глаза, шептали, что кровь. Кровь.
Мир стал блеклым и один раз он застал приехавшего отца плачущим. Тот сидел в машине, собираясь отвезти Алекса в школу, настал сентябрь, и плакал.
— Сейчас, — повторял он и всхлипывал, утирая лицо широкими ладонями.
По записи видеорегистратора, тогда, когда он в последний раз, летом, перед поездкой к бабушке, вез Люси к ее подруге на день рождения, был слышен ее детский голос.
Он бросил ее. Эти мысли вспарывали все его чувства весь год и иногда, забываясь, он беззвучно шевелил губами, зовя ее по имени.
«Ежевичный август, вот он,
Не распахивай ворота!
Он идет, он идет.
Не ходите в лес, убьет.»
***
Ему было тринадцать.
Этим летом он опять гостил у бабушки и ни на шаг не приближался к лесу.
Стояла ясная погода, по вечерам алое небо вытесняло все синее, рыбалка была удачной и каждый день он ходил с местными на пруд, закидывать удочки или купаться.
Он спал спокойно. Кошмары закончились еще три месяца назад.
Но он не мог забыть ее.
И сладкий запах ежевики и костров, тянущийся из долины, заставлял его дрожать и беззвучно шептать ее имя.
«Ежевика, ежевика, лето красным назвала.
Ежевика, ежевика, ежевичная весна.»
25 августа, 1995 года, Алекс Флингберт зашел в лес и не вернулся.
Холодные ветви царапнули его кожу, смятые ягоды забрызгали красной кровью, а желтые глаза смотрели на него из глубины и в них он видел свою сестру, тянущую руки, он бежал к ней и беззвучно кричал, утопая в ягодном соке и слыша, как замолкла его кукушка.
Теперь навсегда.
***
«Мир качает плавно ветер.
Тихий звук вдали заметил?
Облака плывут по краю, костер вспыхнул, догорая.
Он придет, закройте двери, жгите лес и лишь не верьте
Скрипам дерева, осин, он идет — готовьте клин.
Ежевичный август, вот он,
Не распахивай ворота!
Он идет, он идет.
Не ходите в лес, убьет.
Ежевика, ежевика, лето красным назвала.
Ежевика, ежевика, ежевичная весна.»
