в состоянии невесомости

Дыхание лета обжигает его счастьем и неожиданной вестью о том, что любить весь мир всё-таки можно, если весь твой мир заключён только в одном человеке. Рафаэль морщит нос, словно недовольный кот, разваливаясь на песке и натягивая солнцезащитные очки повыше, потому что солнце светит ярко, но так тепло и нежно, что ничто не может помешать ему наслаждаться жизнью в этот данный момент. Волны разбиваются о берег, и морская пена щекочет стопы, Раф расслабленно улыбается, и всё, чего Гере хочется сейчас — поцеловать своего мальчика нежно, глубоко, рассказывая о своей любви без слов. И он просто теряется в этом чувстве. Вокруг них шум кучи людей и крики птиц, успокаивающих прибой, и медленное дыхание внутри, но всё это отходит на второй план, потому что любовь внутри Геры окрашена в закатно-рассветные оттенки, и, если есть что-то более изящное в мире, он просто не понимает этого. — Не смотри на меня так, — не открывая глаз и всё так же мягко улыбаясь, шепчет Рафаэль, ощущая внутри себя лёгкость и умиротворение. Гера почти не краснеет, просто спрашивает: — Как «так»? — Своими безумными глазами-сердечками, буквально сводящими меня с ума, дорогой, — хихикает он, снимая очки, и сердце Геры сжимается от внеземного чувства. — Это ты сводишь меня с ума, — бормочет он себе под нос, получая на это «конечно-же-я-знаю-об-этом» ухмылку. Иногда Гера ненавидит его, честное слово. Они покупают булочки с черникой по дороге до отеля (в котором их ожидает номер на двоих с шикарным видом на море), и джема внутри оказывается слишком много настолько, что их губы и пальцы становятся синими, и они смеются до упаду, абсолютно опаздывая на нужный микроавтобус. Рафаэль дуется, когда Герман пачкает его щёки черникой, но тот улыбается нежно, слишком влюблённо, слишком чутко, поэтому Раф готов прощать ему абсолютно всё — только бы ощущать, как чужие губы касаются его собственной щеки, слизывая сладость и оставляя фиолетово-лиловые разводы за собой. — Прекрати! — почти визжит Раф, когда они проходят мимо указателя, говорящего, что направо есть аквапарк, и Гера, не удержавшись, начинает смеяться. — Господи, щекотно же, придурок! — улыбаясь и вытирая щёки, произносит парень, отворачиваясь, но Герман ловит его за плечо и поворачивает к себе, а затем целует, бережно, успокаивающе, чувственно, и Рафаэль в его руках мгновенно расслабляется, закрывая глаза и подрагивая ресницами. Он оборачивает руки вокруг шеи Германа, не желая расставаться, не желая терять ни секунды времени, и, ох, Герману просто хочется защитить своего мальчика от всего зла, что может настигнуть его в этом огромном мире, но он лишь тянет Рафа в крепкие объятия. — Если бы можно было описать мою любовь к тебе оттенками, — шепчет Герман, потому что сейчас это кажется правильным, и Рафаэль приоткрывает глаза, выказывая своё внимание. — То моя любовь к тебе была зелёной. Спокойной, размеренной, живой — как и всё остальное в этом мире — полная свободы. Мятной в пятичасовое чаепитие, салатовой шумными ночами в больших компаниях, неугасающей, как сама жизнь. Рафаэль рвано выдыхает, приподнимаясь на носочки и осторожно касаясь губ Германа своими; тот чуть улыбается в поцелуй, а потом встречается взглядом с шоколадными омутами Рафа, всего в нескольких дюймах от своих океанов. Их микроавтобус до отеля приходит через десять минут. А до тех пор они просто друг друга обнимают, прячась в своей любви от бед всего остального мира.