***
Мои пальцы двигаются вдоль трещины в стене. По другую сторону стены спишь ты. Я же спать не могу. Тоска по-кошачьи вытягивается во мне и ее когти жадно царапают мои внутренности. По ту сторону стены раздается твое дыхание, этим ты словно напоминаешь мне, что на это я больше не способна. Я могу различить на слух, как ты во сне воюешь со своими невидимыми врагами, помогая мне вспомнить, что я хочу помочь в этом тебе. Изоляция — это совсем как кожа. Ты носишь ее достаточно долго, чтобы в итоге она завладела тобой. Ты не можешь вообразить себе, как болезненно она слазит. Она становится для тебя щитом, и ты уже сам называешь это одиночеством. Они зовут тебя странным. Они зовут меня чудовищем. Ты называешь меня одиночкой. И я в ответ зову тебя так же. Ты говоришь мне, что тебе снятся кошмары, в которых ты тонешь. Я отвечаю, что это только сон, и ты не можешь утонуть взаправду. Ты говоришь, что я спасла тебя. Я же думаю, что эгоистично тебя погубила. Ты отказался от всего, и я приняла это в дар. Ты отрекся от жизни, а все, что могу предложить тебе я — это смерть. Я касаюсь трещины в стене, надеясь, что это не та же трещина, что пролегла между нами. Однажды ты возжелаешь женщину. В один прекрасный день ты захочешь завести семью. Когда-нибудь ты захочешь быть человеком, захочешь, чтобы человеком стала и я, но это так же невозможно, как невозможно миру перестать вертеться вокруг нас. Однажды трещина станет слишком глубокой. Случится ли так, что после этого твой взгляд признает во мне хищника? Или же ты по-прежнему будешь глядеть на меня с нежностью, как глядишь сейчас? Только в том случае, возможно, это будет взгляд, который адресуют своим детям. Вот бы эта стена рухнула, и мы остались бы с тобой вдвоем в тепле. Но прошло несколько недель с тех пор, как ела в последний раз, а значит, я не могу пообещать даже самой себе, что не прерву твое дремотное сердцебиение. Ты говоришь, что доверяешь мне. Я говорю о том, что погибший от моих рук мужчина доверял мне тоже. Я заставляю тебя запирать дверь. Запирать ее от меня. Просто на всякий случай. Я утолила голод, но все равно не могу позволить себе думать о тебе. Я не могу позволить себе думать о тебе, потому что я такой человек. Не человек вовсе. Я сижу за окном и гляжу вовнутрь, ведя рукой вдоль этой самой трещины на стене между нами. Позади мы оставили снег, оставили кубик Рубика, покинули все. Все, что осталось у нас — это азбука Морзе. Я держу руку на стене, накрывая трещину ладонью, будто бы так я могу уберечь стену от разрушения. Другая моя рука постукивает по стеклу.В-п-у-с-т-и-м-е-н-я.
Ты впускаешь. Вытираешь кровь с моих губ куском влажной ткани, и я хватаю тебя за руку. Держу ее, чувствуя, как биение твоего сердца ускоряется, вижу, как ты подскакиваешь, но не от страха. Просто мои движения чересчур быстрые. — Эли? Я все еще ощущаю кирпичную пыль на своих руках, она попадает и на твою кожу. Любопытно, кто из нас двоих дал трещину? — Между нами стена, Оскар? — Только если ты выстроила ее там, — ты улыбаешься, пытаясь перевести это в шутку. — А если она слаба или уже рушится? Если она падает? Что тогда? — спрашиваю я, хотя уже потеряла понятие о том, что это значит. Ты поднимаешь руку вверх, к нашей незримой стене. — Значит, стены больше нет, — говоришь ты, я поднимаю свою руку на тот же уровень и касаюсь твоей. — Есть только мы. — Только мы, — повторяю я, точно изучая и пробуя слова на вкус, — да.