Клетка

Мать, да, Калисса? Шепард никогда не испытывала желания стать матерью. Она не могла себе представить, каково это: растить ребенка, жить спокойной жизнью – хотя бы первые несколько лет. Воспитывать, готовить по утрам завтраки, встречать с работы отца своих детей, заботиться о доме? Она не умела этого делать, ее забота выражалась в том, чтобы прикрыть Гарруса собой, оттолкнуть в укрытие, чтобы восстановились щиты, приказать остаться на Нормандии и отдыхать после прошлой перестрелки, прижаться, обнять – но готовить завтраки? А дети… при всем желании у турианцев и людей детей быть не может. К тому же, после того, как Цербер вернул ее с того света и сделал непонятно кем, состоящим наполовину из синтетических имплантов, Шепард сомневалась, что сможет родить, – от кого бы то ни было. Хотя иногда ей и впрямь казалось, что она – мать. Для всей чертовой Галактики, которая не способна решить свои проблемы. Для каждого на своем корабле. Для незнакомцев, которые встречаются на ее пути. Это и называется – быть лидером? Сколько раз Шепард влезала во всевозможные перепалки, мягко журила, строго выговаривала, едва ли не грозила пальцем и не обещала поставить в угол. Поддерживала сердечными разговорами, которые она терпеть не могла, трепала по плечу, говорила: «Ну что ты, не стоит расклеиваться!» Пьяный генерал на Цитадели – словно вечность назад, - который втянул ее в не менее пьяные разговоры. Эшли закатывала глаза и шумно вздыхала, а Шепард что-то доказывала, просила, объясняла – не-своему-солдату, а постороннему… не человеку даже, турианцу. Конрад Вернер – вот уж кого она с удовольствием бы огрела ремнем и поставила в угол! Он испытывал ее терпение раз за разом, и раз за разом она клала ему руку на плечо, заглядывала в глаза и говорила – проникновенно и медленно, словно с маленьким ребенком. Калисса-как-ее-там, виновница того, что Шепард никак не удается уснуть, – пожалуй, будь Шепард ее матерью, отправила бы ее на самую далекую планету, подальше от людей. Кварианец на Омеге, азари Эреба, для которой все кончилось не слишком хорошо, – Шепард не могла даже вспомнить их всех, тех, кому нужна была помощь, к кому она подходила и оказывалась втянута в разрешение чужих проблем. Не говоря уже о своей команде – иногда ей казалось, что на борту Нормандии находится детский сад. Рекс, едва не порвавший скафандр Тали, попытавшись проверить его на прочность. Джокер, рассказывающий похабные анекдоты во всеуслышание, – их услышал и адмирал Хаккет, находящийся на прямой связи. Заид, вздумавший пострелять в трюме, – его едва не убила Джек, которую разбудили выстрелы. Грант – с этой горой мышц Шепард чувствовала себя самой, что ни на есть настоящей, матерью, чего стоили хотя бы его приключения на Цитадели… Это и называется – быть лидером? Они все шли к ней – не за приказом, за советом и разговорами. Расстроенные, разозленные, отчаявшиеся, и – радостные. Гордые. Счастливые. Они делились с ней своими мыслями и просьбами, и Шепард никому не могла отказать – возможно, из-за того, что, несмотря на все свои старания, отлично помнила, как это, когда никому нет до тебя дела. Иногда она и впрямь чувствовала себя матерью, но сейчас, решая все галактические вопросы, ей казалось, что ее одной слишком мало на всех расстроенных, озлобленных, требовательных и обиженных. Вот Рекс – косится в сторону Виктуса и рычащим шепотом сообщает, что именно его дело – важнее. А вот Виктус – сцепляет руки за спиной и деликатно, но твердо сообщает, что его просьбу желательно бы выполнить побыстрее, что это первоочередное дело. - Мне нужен турианский флот, - говорит Хаккет. – Я знаю, что вы с этим справитесь. И Шепард забирает с Менае Виктуса, и обнимает угрюмого Рекса, когда тот появляется на Нормандии. Их перепалки злят ее, и она пытается мягко пожурить эту парочку – как мать, пытающаяся помирить непослушных детей. Мне нужен турианский флот. А, значит, нельзя сказать примарху и Рексу все, что она о них думает (а думает она очень много и очень нецензурно, несмотря на всю свою к ним симпатию). Земле нужен турианский флот, турианскому флоту нужны кроганы, кроганам нужно вылечить генофаг. Интересно, думает Шепард, а матерям тоже иногда хочется убить своих детей? Шепард ненавидит дипломатию, она не хочет быть связующим звеном между всеми враждующими расами, единственное, чего ей хочется, – чтобы все эти идиоты, наконец, открыли глаза и поняли, что им грозит. Шрамы на щеке и не думают заживать – временами Шепард кажется, что рубцы краснеют и становятся все темнее. А однажды Шепард вспоминает Майкла Уркхарта. «Да ты же настоящий пастух», - говорит Майкл и ухмыляется своей кривой усмешкой. Да ты же настоящий пророк, думает Шепард и невесело усмехается. Только теперь, вместо того, чтобы высматривать «больных овец», Шепард их мирит. Больных, здоровых, обозлившихся, разобидевшихся – ей приходится находить такие слова, которые подействуют на них всех. - Я горжусь тобой, девочка, - говорит ей Андерсон сквозь помехи. – Ты – настоящая гордость Альянса. Шепард отдает ему честь и улыбается одними губами. Интересно, а Андерсон тоже чувствует себя запертым в клетке? Идеальный солдат, гордость Альянса, черт бы меня побрал, думает Шепард и бьется лбом о воображаемые прутья.