Amores imposibles

      Лодовика помешивает ложечкой горячий шоколад, невидящим взглядом смотря в окно на тёмную улицу. В кофейне, куда она забежала, тепло, уютно и пахнет вкусно. Насчёт заказанного методом научного тыка напитка она ничего сказать не может: даже не удосужилась его попробовать, задумавшись о чём-то своём.       Лодовика вся пропитана Италией и солнцем, представить её гуляющей по снежному городу с первого раза едва ли получится, но: у неё сложилась маленькая традиция приезжать в это место в те дни, когда весна только-только начинается, становится не так костедробительно холодно, но снег на улицах ещё не тает. Город — Таллинн, столица крошечной Эстонии, — стал её пристанищем по стечению обстоятельств: как-то в своей ленте она увидела сообщения одной из фанаток, делящейся фотографиями крепостных стен и старинных косых зданий.       Лодовика с первого взгляда не влюбляется в людей, но в города — да. Так было с Миланом (она была юна, впервые выбралась в город побольше Удине и, конечно, не могла остаться равнодушной, стоя перед громадой Дуомо), Буэнос-Айресом (она была чуть менее юна, но всё ещё преисполнена едва ли не подростковых надежд, а сквозь окно такси виднелись пёстрые дома квартала La Boca)… и с этим сказочным городом, где никто не знает её как певицу и актрису.       Кто-то громко поднимается по лестнице, оглядывается в полумраке комнаты, пытаясь выцепить взглядом свободный столик, и, наконец, видит её.       У Лодовики, не сиди она в облюбованном «фонаре», подкосились бы ноги. Перед ней стоит весьма удивлённый таким поворотом событий Руджеро Паскуарелли. Они несколько секунд так просто разглядывают друг друга — и вспоминаются разговоры на итальянском на площадке «Виолетты», когда никто не мог понять их, горчащие поцелуи в пустых гримёрках, незаметные простым смертным взгляды в общих сценах — всё, что случилось с ними за три года непрерывного фиолетового урагана.       — Прости, тут не занято? — Рудж опускает приветствия, и она прощает ему это (и не только: два столика рядом призывно пустуют).       — Нет, я совершенно одна. Присаживайся, если не боишься загородить мне вид, — у Лодовики почти не дрожит голос, а улыбка даже выходит искренне милой. Она записывает это в список своих достижений.       — Как жизнь? Жуть, как давно не виделись! — он подмигивает ей, и Лодо в миллиардный, как ей кажется, раз задаётся вопросом: как этого человека можно (не) любить?       Виделись они, стоит сказать, относительно недавно, но он-то, конечно, имеет ввиду непрозвучавшее «наедине».       — Веду две передачи, выступила на Санремо, провалилась, уехала из страны, потому что захотела, — неохотно отчитывается Лодовика, — зайди на страничку любого аккаунта обо мне, там всё то же будет. Ну, почти.       Руджеро смотрит ей в глаза долго и пристально, пока не приносят его заказ: глинтвейн и — Лодо давит неуместный смешок — печенье с нарисованным глазурью смайликом.       — Это не жизнь, — философски замечает он. От глубины фразы её отчего-то бьёт мелкая дрожь.       — Так ты о личной? Всё замечательно, — теперь она улыбается искренне, — мы с Томми счастливы, поверь.       — Поэтому сейчас ты сидишь тут одна и говоришь со мной, — он проникает ей под кожу, отравляя кровь непускной несерьёзностью, и Лодовика с ужасом понимает, что ей нравится чувствовать этот кисловатый яд всем своим существом.       — Я приезжаю сюда каждый год в это время, если тебе интересно, — она не хотела вкладывать в это смысл, равный «приезжай со мной», видит Господь, не хотела, — это не зависит от моих отношений с кем бы то ни было. А что тут делаешь ты? — Комельо наклоняет голову, подозрительно щурясь, и облизывает шоколадные губы.       — Дышу, — Руджеро отвечает ей так просто, что Лодовика чувствует: за этим стоит много, очень много, — съёмки выматывают, канал выматывает, всё надоело — я уехал в глушь.       — Это не глушь вовсе, — фыркает она, — хочешь настоящей глуши — поезжай ко мне в Сан Даниэле. Там — да, три улицы, два перекрёстка — вот и весь город. А тут… никогда не говори мне плохо о Таллинне: я только здесь пока живу.       Рудж зачем-то тянется к ней через весь стол, едва не опрокидывая шоколад — Лодовике на память приходит отзеркаленная сцена из его «Луны» — и убирает нисколько ей не мешающие угольные волосы за ухо. Она знает: он хочет её поцелуев; Лодовика от него хочет чуть меньше, чем ничего.