Вечернее

У Гарольда Саксона много масок. Наверное, они хранятся в большом шкафу, содержащем удивительные вещи. Некоторые из этих вещей попали в шкаф по ошибке да так и остались. Гарри не слишком любит прибираться. Каждый вечер у Люси есть полчаса, чтобы рассмотреть Гарольда Саксона без маски. Еще не традиция, но уже не просто привычка. В конце концов, Гарольд Саксон — тоже маска, но Люси хотя бы знает, как зовут того, кто под ней. Весь день она выбирает Вечерний Вопрос. Перебирает варианты, мучает синонимы, работает над формулировками, дрожит и волнуется в предвкушении как школьница перед встречей со своим кумиром — престарелой рок-звездой. — Как любят повелители времени? — спрашивает она, затаив дыхание. Гарри медлит с ответом, а значит, вопрос задан некорректно. У Люси теплеют кончики ушей и щеки. — Я хочу сказать… как-то иначе? — Пожалуй, да, — соглашается Мастер. — Иначе. Я говорю с тобой и говорю с множеством Люси до тебя и после тебя. Со мной говорит трехлетняя Люси, и Люси, которой исполнилось двадцать шесть. Каждый год, каждая неделя, каждая минута и все возможности изменения, сконцентрированные в одном моменте. Он долго смотрит на нее без выражения, словно уделяя внимание каждой из гипотетических Люси. — Ты можешь видеть мое прошлое? — Любой может видеть твое прошлое. Оно полностью представлено в настоящем. — Может быть, — сомневается Люси. — Но будущее. Его же еще нет? — Оно обусловлено настоящим. Будущих так же бесконечно много, как и прошлых. — Сбывшихся и несбывшихся? — Поверь, они все одинаково реальны. Она верит. Даже если Мастер кривит душой, нет никаких способов уличить его во лжи. Люси еще ни разу не видела, чтобы это кому-нибудь удавалось. — И какова я в полтора года? В девять месяцев? В возрасте двух недель до рождения? — Очаровательна, — улыбается Гарри. — В шестнадцать лет? — Бесподобна. — А если заглянуть в будущее? Скажем, через неделю? — Ты заставляешь чаще биться мои сердца. — Что же будет, когда мне стукнет шестьдесят? Как тебе солидная, зрелая я? Люси смеется, но ее смех не находит отклика. Мастер отводит взгляд. — Мне никогда не будет шестьдесят? — Не имеет значения, — говорит Гарольд Саксон, эксперт в области новейших технологий. — Не имеет ни малейшего значения. Каждая секунда твоего существования представлена мириадами воплощений. — Конечно, — шепчет Люси, завороженная блеском в зрачках Мастера, — Мириады — это много… — Больше, чем ты можешь себе представить. Он целует ее в губы и полчаса откровения истекают. Ее обнимает горячий живой манекен. Прижавшись ухом к его груди, можно расслышать двойное биение, четкое и согласованное. Раз-два-три-четыре, а потом пауза, и снова сдвоенные удары, отбивающие чуждый, но такой притягательный ритм. Я не умру, понимает Люси, потому что он меня запомнил. Множество меня. А я запомню его, все его маски. Все, до которых смогу дотянуться. — Что такое любовь? — спрашивает она в следующие полчаса откровения. — У вас на Галлифрее есть любовь? «Была любовь», могла бы сказать она, потому что Галлифрей, вроде бы, тоже «был». Но Мастер считает, что прошлые воплощения живы и сейчас. А Люси пытается думать так, как Мастер. — Трудности перевода, — говорит Гарри. — У нас разные слова. Чем, например, отличаются любовь и забота? — Накалом страсти? — Страсть — это уже третье слово, — смеется Гарри. — Столько слов и так мало смысла. У нас есть действие, которое включает в себя все — вашу любовь и вашу влюбленность, вашу заботу, вашу симпатию. — Действие? Но любовь скорее отношение? Мастер пожимает плечами. Очень человеческий и понятный жест. — Отношения — действия души. Ты видишь принципиальное отличие? Отношение всегда выражается поступком. Так зачем же плодить сущности? — И каким поступком выражается твое отношение ко мне? — любопытствует Люси. На этот раз, кажется ей, Мастеру не вывернуться. Но это только кажется. — Тебя так много, а ты хочешь ограничить мое отношение одним поступком? Все, что я делаю, выражает мое отношение к тебе — прошлой, настоящей и будущей. — Тогда ты не любишь, — возражает Люси, ощущая горечь у корня языка. Горечь растекается, заполняет рот. — Ты не любишь, а просто живешь. — Я просто люблю жить, — признается Гарольд Саксон. Следующие полчаса откровения Люси молчит. Ей не приходит на ум ни одного вопроса. В отличие от Гарри, она всего лишь человек, чей горизонт ограничен текущим мгновением. И для того, чтобы выбрать поступок, ей придется хорошенько подумать. Она думает весь следующий день. И следующий. И еще. И однажды находит решение.