Ты плохо влияешь на мою дочку!

Я, честно, никого не трогала, лежала себе на своей мягкой кроватке, путаясь в собственных волосах и, наверное, переодически похрапывала, вот только умирающим с загробным стоном китам, дела до этого, похоже, не было, иначе как ещё объяснить, что они решили напевать свои прощальные песни в семь утра?       Разлепив отяжелевшие веки и сообразив, наконец, выключить будильник, коим оказались бедные водоплавающие, я вновь, с чувством выполненного долга, улеглась на свою, пусть и не царскую, но вполне себе подходящую кровать, на ходу, без сомнений, врезавшись во что-то острое и столкнув при этом всё, что только могло находиться на столе, так, что взрыв на Макаронной фабрике издал бы горестный вопль от зависти, последовав примеру будильника секундами ранее.       Казалось, я пролежала так, плотно сомкнув глаза, и тем самым спасаясь от набегов на мою территорию вражеских солнечных лучей, очень мало, но прошло уже целых полчаса.       Удивительные факты, не правда ли? Но, суть была в том, что на смену противным воплям будильника, который орал так, будто увидел танцующее на пилоне приведение в розовом фартучке, пришёл другой крик утопающего и оскорблённого, который, к сожалению, нажатием кнопки выключить не удалось бы при всей вере в магию желания и сказке об исполнении мечты. — Кира!       Мама своим криком переплюнула и зарубежных певцов, и отечественных, ведь, казалось, от него полопаются не только стаканы, но и пуленепробиваемые стёкла на тачках каких-нибудь крутых парней в радиусе ближайших десяти галактик так точно.       Правда, на всеобщее удивление, эта катастрофа минула наше общество на неопределённое время. — Иду! — а вот этого крика, пожалуй, стёкла бы не выдержали, стоически пав смертью храбрых, но он, к счастью, был произнесён в подушку за нежеланием вставать с нагретого местечка. Но через минуту сделать это пришлось, так как одна из виновников этого утреннего беспорядка, то бишь мама, поняв, что пробуждения медведя из спячки, то бишь меня из сна, сделать на расстоянии невозможно, пришла будить меня грубой и не очень силой. — Вставай! — я почувствовала, что на мою многострадальную головушку обрушилось нечто тяжёлое, такое, как я после поездки к бабушке, но этим нечто оказалась всего лишь та самая подушка, безжалостно вырванная из моих объятий. — Отдай мою подушку, женщина! — недовольно завопила я, всё-таки удосужившись разлепить свои царские глазоньки и поднять такую же царскую задницу. — Вы не можете быть вместе, — устало пояснила мама, убрав суженую мне мягкую подругу на полку, от меня же подальше. — Мы увидимся сегодня ночью, — как можно слаще и искушающе прошептала я, обращаясь ни к кому иному, как к всё той же подушке, с которой нас разделила на целый день эта смертная, ворвавшаяся в мои царские хоромы и отобрав при том мою подругу, за что, по правилам моего королевства, положена казнь прослушиванием песен семидесятых годов, пока повинный не искупит свою вину смертью своих ушей или, на худой конец, собственной. — Собирайся. Уже восемь часов! Тебе в школу через тридцать минут! Нет, вы посмотрите. Смертная ещё и смеет негодовать! Только вот её казнь придётся отложить, ведь враг вооружён и очень опасен, а так же имеет подушку в заложниках. — Как смеешь брешить ты и клеветать, моя родная дорогая мать! Ещё и рано мне вставать, не восемь ведь, а семь сорок пять! На самом деле, конечно, семь сорок три, но первое лучше звучало, — я как можно более надменно взглянула ей в глаза, но, поняв, что мама настроена серьёзно, немного остыла и смиренно промолвила, что уже собираюсь в школу, а после и начала это нехотя делать, напоследок пробормотав что-то о неизменно угрожающих маме песнях семидесятых.       Мама ушла, убедившись, что я окончательно проснулась, и оставила меня в гордом одиночестве, но гордость его была разрушена коротким взглядом на мой персональный портал в ад, из которого смотрел страшный взлохмаченный Цербер. Стоило мне отойти от шока, как пришло и осознание того, что это не портал в ад, а зеркало, в котором увидела я не монстра, а себя, хоть и разница была невелика. Говорили мне глаза, что не стоило досматривать тот фильм, что стоит пойти спать, завтра ведь в школу, но моё извечное любопытство распорядилось так, что фильм был досмотрен, а я была с утра разбита и несчастна. С последнем, конечно, можно и поспорить, но а первое точно про меня. Чувствовала я себя неважно, но вставать-то всё равно надо. Не потому, что я такая хорошая и совестная ученица, а потому что моя мама-бестия точно не даст мне отоспаться по такой неуважительной причине, как самочувствие. Утро начинается с обычного занятия: раздирать спутанные до состояния пакли пепельно-русые волосы покрытой ими же расчёской, переодически чертыхаясь и выдирая добрую их часть, что могла пойти бы на такой же добрый парик и растирать раскосые серые глаза, чтобы не так дико болели. Разобравшись со своими волосами и более-менее приведя себя в порядок, я взваливаю на себя груду булыжников в лице портфеля, и, как настоящая ищейка, обчистив холодильник и отобрав запрещённые вне моего желудка предметы, иду на прогулку в ад. Школа возвышается передо мной как в фильме ужасов, когда я, немного опаздывая и спотыкаясь на ходу, отнюдь не летящей походкой марширую на первый урок. — Светлана-Васильна-извините-за-опоздание-можно-войти, — скороговоркой выпалила я на выдохе, стараясь отдышаться и не испустить дух прямо на первом уроке в дверях класса. — И почему опаздываем, Васнецова? — классная руководительница, небольшая ростом худенькая женщина тридцати лет, недовольно смотрит на мою царскую особу, ожидая ответа. — Тут такое дело, меня утром похитили инопланетяне, но я рассказала им о том, какая вы хорошая учительница и как я хочу попасть на ваш урок, и они меня отпустили... — в классе слышатся смешки, которые Светланой Васильевной успешно игнорируются. — Передай инопланетянам, что могут похищать тебя сколько угодно, но только не во время моего урока. Садись. — Это уже не в моей власти, — состроив самое скорбное выражение, на которое только была способна, я уселась на мою любимую пустующую дальнюю парту, на которой уже красовались мои персональные метки «проще попой выпить колу, чем закончить эту школу», «Киркоров рулит» и, чтобы отвести лишние подозрения, «это писала не Кира». Я оторвалась от созерцаний этой поистине Великой с большой буквы напартной живописи только тогда, когда случайно бросила взгляд на доску, которую лет пять уже точно не видела. Но только удивила меня не эта зелёная подруга, а незнакомка, стоящая возле доски. — ...наша новая ученица, Ада Миронова. Будет теперь с вами коротать тягости школьной жизни оставшиеся два года, ... — учительницу я не особо слушала. Не царское это дело, холопов слушать.       Как я могла забыть, что сегодня приходит новенькая? Знала бы, обязательно пришла бы к семи утра в школу! К восьми... Нет, всё равно бы опоздала.       Ада, казалось, всем своим видом старалась показать свою мнимую индивидуальность. Выделяли её из толпы светлые волосы, переходившие на концах в красный, да глаза разного цвета - один фиолетовый, второй голубой. Ах, да, ещё и туфли в радужную полоску. Правда цветов семь, а не шесть. Жалко. Подошло бы для полноты картины. Оделась бы она наверняка по канону жанра, вот только в школе форма - чёрная жилетка и синяя юбка. Интересно, как ей разрешили ходить в школе разноцветной, как попугай? — Она из состоятельной семьи, а перевелась к нам по нужде. Надеюсь, вы поможете ей ориентироваться в нашей школе?       Теперь всё понятно. Богатым всё дозволено, так ведь? А мы, бедные холопы, вынуждены быть послушными игрушками в их лапах… Правда, долго я не смогла копаться в горькой правде о несправедливости жизни и углубилась в вещи куда более важные - телефон, а очнулась от чар моего вечного спутника только тогда, когда новенькая каким-то чудесно-невероятным образом телепортировалась на мою парту. Вернее, конечно, не на парту, а на сидение рядом с ней. — Сия парта принадлежит Королеве Кириане Великой, велено всяких там Ад гнать прочь, а в случае непослушания отдавать на воспитание песням, — услужливо пояснила я. Сделаем скидку её непросвещённости, а потому не будем наказывать сразу, всё равно ведь жестокая кара настигнет эту смертную, как огромное зубастое чудище, то самое, которое ворует по ночам еду из холодильника и прячет куда-то второй носок. — Каким таким песням? — заулыбалась девушка, откликаясь на мою предыдущую реплику и одновременно с этим раскладывая свои вещи на парте. — Эх, темнота! Семидесятых, конечно! — Ну если так, думаю, мы с ними договоримся. Они знакомы с моей бабушкой, у них взаимная любовь и тому подобное. Ходят даже слухи, что я являюсь их далёкой родственницей...       Я нервно икнула. С кем меня свела судьба? Не обычный смертный нынче попался на моём жизненном пути. — Ну, это другое дело. Как прикажите вас величать? — я даже поклонилась сидя на парте, правда выглядело это немного странно и непонятно, как будто мне вдруг стало плохо или же я решила попробовать парту на вкус. — Правительница Войск Ада, ну или можно просто Ада. А как мне называть вас, Кириана Великая?       Эта новенькая думает, что я разрешу ей называть себя просто Кирой? Наивная. — Думаю, Госпожа сойдёт. — Какая Госпожа и куда она сойдёт?       Я прямо чувствую, как на кончике моего языка формируется готовая сорваться колкость, но ей не суждено родиться на этот бренный свет, так как учительница кидает на нас строгий взгляд, будто стараясь испепелить нас, ну или хотя бы поджарить до хрустящей корочки. — Я вам не мешаю?       Мы переглядываемся, а затем хором отвечаем: — Совсем немного.       Казалось, учительница сейчас лопнет от злости, а класс - от смеха. И тут правда раздаётся громкое дребезжание, такое, что кажется, будто кто-то правда притворил эти мысли в реальность и лопнул, но несчастным человеком оказался всего лишь вовремя подоспевший звонок. — Аллилуйя, — я встаю в позу ангела, сложив ладони и даже для вида кидаю взгляд к импровизированному небу, но он утыкается в так некстати выросший потолок и возвращается в кабинет, а вместе с ним и моё величество, только ненадолго, потому что тут же я бегом подбираю вещи, кидаю их с меткостью снайпера в портфель и вылетаю из класса со скоростью Шумахера, а за мной так же быстро улепётывает и моя новая одноклассница, она же Правительница Войск За... Ада, на ходу врезаясь в несчастных не вовремя вырастающих прямо на пути первоклашек. — Дорогу Мне, — гордо проверещала девушка, и, раскидав прохожих, как ненужные вещички, врезалась прямо в... меня. Повезло, что сзади оказалась стена, с которой моя спина страстно поцеловалась и осталась в её объятиях. — Ты жирная, — констатировала я факт, пихнув предварительно виновницу встречи спины со стеной. — Зато ты - пушинка, — хмыкает Ада. — Не пушинка, а Госпожа, — поправляю я девушку. — А фамилия у Госпожи случайно не Хренова? — смеётся она в ответ.       Я чувствую, что сейчас скажу что-то действительно нехорошее. Кажется, всё школа замерла - даже первоклашки остановились в полёте, а толстяк из столовки так и замер перед очередной булкой с открытым ртом. — А ты! Ты! Волосы в борщ макаешь!       Люди так и не решались вновь ожить, а эта фраза была произнесена так громко, что астронавты в космосе, наверное, немного прифигели.       Однако эффекта она не принесла, ибо злобная Ада засмеялась ещё хлеще прежнего. — Щука ты, — обиженно фыркнула я, и, кажется, обронила скупую мужскую слезу, но тут ко мне подошла моя школьная подруга Ирина, а слеза моментально улетучилась, сверкнув на прощанье своим серебристым хвостиком. — Привет, — проговорила она своим певучим голосом, обращаясь и ко мне, и к Аде.       Ира была примерной во всём, отличницей, этим она и дополняла мою скверную натуру, подливая в мою чёрную, как смоль, душонку немного светлого рыжего.       Почему рыжего? А потому что эта девчонка была рыжей-конопатой, по-весеннему яркой и доброй.       И именно этим привлекала в дружбе. Да и дружили мы чуть ли не с первого класса, поэтому, так сказать, прошли огонь и воду, хлебнули соль и перец, а так же проплакали и от горя, и от смеха. От последнего, правда, значительно больше. — Ты Ада? А я Ирина, — девушка заулыбалась, отчего на щеках образовались милые ямочки, придающие её живому лицу ещё больше забавности. — Ага, Правительница Войск Ада. Но для тебя просто Ада, ты же не Кира. — Вообще-то никто не Кира, кроме Киры, — вставляю я в разговор свои пять копеек, а Ира, поняв, что и я, и Ада, девушки язвительные и непростые, поболтала ещё немного о посторонних темах и поспешила куда-то ретироваться, оставив нас наедине друг с другом, как бы романтично это не звучало. — А знаешь, — мою светлую головушку осенила прекрасная и гениальная идея, отчего я засветилась, как китайский фонарик, забыв при этом, что должна знать моя собеседница. — Я, дорогая моя, многое знаю, за исключением того, что должна ведать по твоему незаконченному предложению. — Тьфу ты, момент испортила. Знаешь, что я подумала? — заканчиваю я предложение с былой интонацией и продолжаю, подумав, что интрига уже сделана, а комедия - сломана. — Я подумала, что тебе надо провести экскурсию!       Ада, казалось, готова прыснуть со смеху, наблюдая за моими потугами быть интриганкой, да и просто непредсказуемой личностью, но тем не менее я не обращаю на это внимание, продолжая радостно повествовать что-то о своей гениальности и о том, что никто бы никогда не додумался показать новенькой окрестности, кроме меня самой, и что я с радостью взвалю на себя это бремя. — Мне можно просто ходить за тобой и делать вид, что я внимательно слушаю, а ещё переодически кивать. Сойдёт? — Нет, ты слушай, слушай. А то вот завтра придёшь сюда и потеряешься, вот! И опаздываешь на первый урок! А первый урок - химия! А химичка такая страшная, будто сама стала жертвой своего предмета!       На лице Ады отразился такой неподдельный ужас при представлении страшной женщины, намалёванной, как буфетчица, которая страшным сладеньким шёпотом приговаривает «тебя надо наказать. Останься после урока, милая», что сама девушка, казалось, усмирила свой пыл и теперь нехотя шастала за своей новой провожатой.       Мы проходим около метра, как я, внезапно для самой себя, останавливаюсь. — Геннадий, знакомься, это Ада. Ада, знакомься, это Геннадий.       Вроде обычное знакомство, но руку никто друг другу протянуть не спешит, да и дело тут отнюдь не в невоспитанности Ады или иного странного субъекта по имени Геннадий.       Дело в том, что им оказывается большая лужа около прорванной трубы, с который очень проблематично поздороваться, хотя я так не думаю, охотно пачкая руку в подозрительной жидкости, а после вытирая её о форму. — О форму? Серьёзно? Что не облизала? — хмыкает Ада, за что получает брызги в лицо. Пусть рука уже и не очень мокрая, но всё же немного капель на физиономию Ады попадает, заставляя быстрее стереть их рукой и брезгливо поморщиться.       Ада, конечно, могла бы и отомстить за мои шалости, но по неизвестной мне причине спокойно отошла прочь от Генки и прошествовала дальше за моим Величеством. — Святая Святых. Столовая. Думаю, ты будешь часто появляться здесь. Я права? — Не чаще тебя, — язвит Ада, но тут раздаётся звонок на следующий урок, и толпы малолеток покидают эти дивные места и возвращаются в свои пещеры, ну или откуда там они вылазят в таком количестве, что могут даже выиграть в соревнованиях с нашествиями саранчи. — Ты знаешь, какой урок и кабинет? — перепалку пришлось отменить, так как мне это сейчас важнее. Опаздывать на все уроки, а не только на первый - так себе удовольствие. — Нет, я же новенькая, понятия не имею, — коварно улыбается Ада. — постой здесь, может кто-нибудь скажет. А я пойду пока что… Не на урок, нет, что ты...       Конечно, было и расписание уроков, но я его и знать не знала, записывая в дневник всякую чепуху и выставляя произвольные оценки, ведь при проверках дневника он таинственным образом исчезал из моего портфеля то домой, то под парту, то в бесконечные просторы Эквестрии, а реальные мои оценки узнать можно было лишь на собрании, будь оно неладно… — Эй, стой! А ну говори, где кабинет! — Ада еле устояла, пролепетав что-то вроде «кто ещё из нас двоих жирный», когда я всем весом прыгнула, опираясь руками ей на плечи. Этакий запрещённый приём, удачно применяемый в школьной практике. — Не имею привычки раскрывать такие Вселенские тайны брызгушам, — она смеётся и убегает по лестнице на второй этаж, заставляя меня бежать следом. — Злопамятная такая значит? Да я!.. — договорить не получается, ведь вся моя неуклюжая по обыкновению тушка растягивается на лестнице, порядочно ударившись головой, отчего я взвыла, как рожающая, как минимум, танк, собака. — Ты жива? — Ада соизволила-таки остановиться, сверху вниз разглядывая мою недовольную физиономию. — Ты ещё палочкой потыкай! — взрываюсь я. — Просто ты орала, как... — Собака, рожающая танк?       Ада медленно осмысляла сказанное. — Фу! Что за фантазия! — Ты что, представила?       Теперь и я силилась напрячь фантазию, упорно желая узреть сие чудо света, но моя больная голова лишь жалобно пикнула и затихла, оставив на месте мыслей привычную пустоту, так, что казалось, я даже слышала, как вместо мозгов в ней свободно гуляет лёгкий бриз. — Тебе надо в медпункт. — Да нормальная я! Проверялась! Пять лет назад. — В медпункт тебе говорю надо! Не поэтому! С головой. — Да в порядке всё с ней! Сама ты психованная!       Ада сделала рукалицо и буквально потащила меня на третий этаж здания (откуда, интересно, она знает, где медпункт?) и затолкала в кабинет.       Проведя «незабываемые минуты» в обществе нашей медсестры, как бы сексуально это не прозвучало, я услышала заветное «можешь идти на урок» и поспешила слинять из этого пропахнувшего лекарствами места. К счастью, я оказалась вполне себе здорова. Хорошо, однако, что не существует диагноза «хронический дебилизм», а то пилюльки с постельным режимом были бы мне обеспечены, ближайший век так точно.       Загадочным следующим предметом оказывается геометрия, на которую мы не особо спешим идти. У нас уважительная причина - больная Госпожа, то бишь я. — Ада-а, а откуда ты знаешь, где медпункт? — У меня папа эту школу, так сказать, строил, я тут раньше бывала, а она с тех пор совсем и не изменилась, — нехотя отвечает девушка, но я продолжаю с энтузиазмом расспрашивать. — Гастарбайтер что ли? — прыснула я, имея в виду не школу, конечно, а папу, но Ада никак не отреагировала на моё едкое замечание, чем меня очень разочаровала. — я что, зря тебе экскурсию проводила, раз ты всё знаешь? Пусть только первого этажа, но всё же... — Нет, что ты! Про твоего брата по разуму был интересный факт, без твоей помощи бы ни за что не узнала, — я непонимающе смотрю на Аду, заставляя пояснить: — я про лужу, Киронька. — Спасибо за комплимент, — я гордо приосанилась.       Мало кто знает, но лужи, однако, очень умные существа, оттого и молчат: думают, наверное, постоянно. — Всегда обращайся. Раздаю бесплатные комплименты. Онлайн, без регистрации. — Да нет, мне не надо. Я, хоть и веду себя скромно, на самом деле заниженной самооценкой не страдаю, — поясняю я. — И трезвой тоже, — хмыкает Ада. — Хочешь сказать, моя самооценка пьяница?! — взрываюсь я, с удивлением замирая, услыхав звонок. Дежавю прямо какое-то. Только этот уже с урока, если учесть отсутсвие в коридоре людей. — Прокакали геометрию, — притворно расстраиваюсь я, но тут же Вселенская грусть исчезает с моего лица. — А может, мне опять с лестницы навернуться? — с энтузиазмом предлагаю я. — По тебе можно подумать, что ты это перед каждым уроком делаешь. — Спалилась, — тихо подтверждаю я, но всё-таки иду на следующий урок, сшибая на ходу всё, что только можно сшибить: и вазы с цветами, и первоклашек. — Мне тебе ещё надо о нашем классе рассказать! Там, в общем, Лена Синицына… Она типо крутая. И всем нравится. Парням, то есть. Коля Колесников - тупой, мы над ним вечно смеёмся. Я тебе потом всех покажу. А Лёня Кутузов – он у нас это, голова... Умный типо. Олимпиады пишет всякие там... — Ну сразу понятно, что голова - не ты, — мило улыбается Ада, перебив мою пламенную речь. — И не ты, — я тоже улыбаюсь. За компанию.       Обменялись любезностями, ничего не скажешь.       Начало крепкой дружбы, блин.       Начало конца.