Тонкий мир

По выходным Хёкдже спит долго. Новая, само собой сложившаяся за последний месяц привычка. По выходным в мире Донхэ - марафон фильмов. Тоже новое для Хёкдже явление. Слегка странное, потому что зачастую он не улавливает и не запоминает сюжеты картин, но Донхэ говорит, что ему всегда нравился кинематограф, и Хёкдже зачем-то верит. Даже не удивляется и ни о чем не спрашивает, привыкнув к тому, что Донхэ время от времени начинает рассказывать о каких-то вещах, а затем резко замолкает, увидев, что Хёкдже не понимает. "Сам вспомнишь", - небрежно бросает он и сразу же переводит тему. Хёкдже в таких случаях просто молчит, потому что на вопрос: "Что вспомню?" ответ один - тишина. Обычно они успевают посмотреть за субботнюю ночь не меньше трех разных лент. Донхэ считает, что марафон удался, если они посмотрели пять - шесть. Драмы - мелодрамы он любит особенно, и Хёкдже лишь обреченно вздыхает, когда парень вставляет в двд-привод очередной слезовыжимательный фильм. Они все заканчиваются одинаково, а откровенные сексуальные сцены смущают Хёкдже, поэтому он не особо радуется перспективе убивать следующие полтора часа на какую-то муть. А может, ничего не смотреть? Просто полежать, побыть рядом с Донхэ? С ним уютно. С ним весело. Почти привычно. Хёкдже все еще с трудом воспринимает себя скитальцем между мирами, в начале каждого сна недоверчиво рассматривает свое зеркальное отражение, но в остальном ему нравится мир Донхэ, здесь комфортно. Здесь спокойствие и тепло, непривычное, но такое лестное. Хёкдже переворачивается со спины на живот, свешивает руку с дивана, а Донхэ садится у самого края, приспосабливает подушку под локоть и нажимает на "play". Диск жалобно поскрипывает, а парень многозначительно тычет пультом Хёкдже в плечо. - Не спи, фильм начинается. - Как я могу спать во сне? - мягкая обивка дивана слегка заглушает бессмысленное ворчание. Смех и случайное прикосновение. Донхэ задевает кончиками пальцев широкий ворот футболки Хёкдже, торчащие шейные позвонки. Горячо, кожу слабо покалывает, мысли встряхивает. Волнение вспыхивает на раз и два. Хёкдже вздрагивает, неосознанно вжимает голову в плечи, ложится на бок, подтягивает колени к груди. Диван маловат, чтобы он мог вытянуться на нем в полный рост. Хотя, если пристроиться к Донхэ на колени... Хёкдже украдкой смотрит на парня. Тот сидит, вытянув одну руку вдоль спинки софы, смотрит фильм. Уголки его губ чуть приподняты - улыбается. Абсолютно открыт - хоть голову на колени клади, хоть щекой к груди прижимайся. Заманчиво, но все-таки нет. Или да? Нет, вряд ли он оценит такую вольность. Хёкдже корит себя за глупые мысли и неловко отводит взгляд. - Снег! На экране телевизора - какой-то западный фильм. Заснеженный мост, красивые декорации. Восклицание звучит как-то по-детски, но Хёкдже действительно рад видеть снег. Не сказать, что он его очень любит, но по календарю - начало зимы, самая пора для пушистых сугробов, а приличный снег еще ни разу не шел. По ту сторону. Про эту и говорить нечего, здесь всегда один и тот же сезон. - Ты хочешь снега? В голосе Донхэ сквозит удивление. Хёкдже кивает в ответ. Приподнимается на локте и выглядывает в окно. Зелень как зелень, листва как листва. Кажется, это здесь неизменно. - Почему здесь все время лето? - Мы с тобой любили тепло. Донхэ отвечает практически сразу, совсем не задумываясь, спокойно и ласково. Довольно внезапно - обычно он предпочитает упрямо отмалчиваться, отгораживаться завесой таинственности и размытыми фразами вроде: "Вспомнишь, поймешь". Странно, но момент нельзя упускать. - А что еще мы любили? С особым ударением на это неопределенное "мы". Донхэ выглядит отрешенным, взвешивает "за" и "против". Размышляет, о чем позволительно говорить, о чем - нет. Хёкдже ждет, затаив дыхание, чувствует, как от волнения пересыхает во рту. - Безумства. Нам нравилось сходить с ума. - Поэтому у моих волос такой броский цвет? Хёкдже встряхивает головой, и Донхэ смеется, ловит несколько прядок, наматывает на пальцы, гладит. - Мне нравится. И на это совсем нечего сказать. Получается лишь смущенно потереть нос и, пытаясь спрятать улыбку, все-таки положить голову на колени Донхэ. Завалиться на спину и уставиться в потолок. - Расскажи еще. Выбрать белую точку на белом, словно чистый холст, потолке, сосредоточиться. Не думать о том, как приятно чувствовать пальцы Донхэ в своих волосах. Парень долго молчит. Хёкдже даже начинает казаться, что он проигнорировал его вопрос и просто-напросто смотрит фильм - он ведь по-прежнему крутится в двд-проигрывателе. - Мы любили жизнь. Очень тихо и грустно. Так вспоминают о том, чего уже не вернуть. Хёкдже мгновенно становится не по себе. Он не думал, что его вопрос способен причинить холодную боль, но в душе разыгралась вьюга. Сожаление леденит кровь. Хёкдже немного молчит, а затем, набравшись смелости, на одном дыхании продолжает: - И друг друга? "Любили" всплывает в контексте само по себе. Мгновение - голос вечности. - Да, Хёкки, мы любили друг друга. Волнение. Трепет робкой надежды. Колючий ком в горле, горечь на языке. Донхэ перебирает волосы Хёкдже, и ему кажется, что в такой нежности легко утонуть. Океан шелковых лент. Абсолютная правильность и непостижимая безгрешность момента. Хёкдже отчаянно хочет вспомнить все, о чем говорит Донхэ, вспомнить или даже придумать воспоминания заново - главное стать тем человеком, которого он так сильно любит. Абсолютная фоновая тишина наваливается внезапно, выталкивает Хёкдже из сумрачных размышлений, заставляет его приподняться на локте и удивленно посмотреть на Донхэ, который совершенно неожиданно выключил фильм. - Идем со мной, - только и говорит он, протягивая Хёкдже руку. Парень не знает, как нужно себя вести - ему все еще неловко за то, что он поднял опасную тему, но Донхэ, кажется, уже перестал грустить - улыбается, перехватывая запястье Хёкдже, рывком помогает ему подняться, легко кружит на месте и, оказавшись у него за спиной, обнимает. Закрывает ладонью глаза. - Что ты... - Подожди, - отвечает Донхэ, и его теплое дыхание щекочет шею. Кровь рвано стучится в висках. Чувствуется невесомый запах корицы, почти как в кондитерской, только вкрадчивее, тоньше. Хёкдже вдыхает его полной грудью и послушно делает шаг, когда Донхэ уверенно подталкивает его вперед. Совсем как в их первую встречу. Хёкдже кажется, что с того дня прошла целая вечность, кажется, что он знает Донхэ всю свою жизнь. А может быть, так и есть? Может, он просто ждет правильного момента? Чтобы вспомнить. Чтобы распробовать счастье на вкус. Хёкдже слышит, как с легким скрипом открывается тяжелая дверь, понимает, что они оказались на улице, но здесь почему-то холодно. Колючий воздух маленькими иголками раздражает кожу. - Готов? В голосе Донхэ игривые, терпкие ноты. Предвкушение - винно-красное. Бархатное волнение. Сладкая дрожь. Нетерпение. Донхэ отводит ладонь, не дожидаясь ответа, отпускает Хёкдже, быстро касается губами его виска и тут же толкает в спину - одними пальцами, как механический маятник. Дезориентация и растерянность. Темнота и слипшиеся ресницы. Хёкдже шипит, вздрагивает, наступив на что-то холодное, почти ледяное. Удивленно распахивает глаза. - Снег? Увиденное настолько внезапно, что Хёкдже не верит. Удар под дых. Разве такое возможно? Всего пару минут назад солнце омывало зелень листвы, а сейчас деревья укутывают снежинки. Сон. Конечно же, это сон. Все очень просто. Только от этого Хёкдже обидно и чрезвычайно больно. Раз этот мир с такой легкостью потакает его желаниям, подстраивается под настроение, продолжает мысли... О какой реальности происходящего вообще идет речь? На что можно надеяться? Хочется плакать. Хочется проснуться. Выдернуть себя из Тонкого Мира, лишь бы не разочароваться в нем окончательно, не увидеть, как дрожит, искажаясь, воздух. Хёкдже вдруг вспоминает однажды прочитанную статью и, резко вскинув руку, тычет пальцем в ладонь. Если это самый обычный сон, плоть окажется не толще бумаги. - Прекрати эти фокусы, все равно не сработают, - с усмешкой говорит Донхэ и сжимает плечо Хёкдже, впивается в его кожу ногтями, ведет длинную линию до локтя. Больно. На коже проступают красные полосы. Боль - признак реальности. Отпускает. Хёкдже долго смотрит на свои руки, а затем оглядывается на Донхэ, полностью успокаивается, встретив его теплый, ласковый взгляд. Слабый порыв ветра. Цитрусовый аромат. Хёкдже делает глубокий вдох, задерживает дыхание, чтобы внутри все пропиталось радостью, белым, морозным спокойствием и безмятежностью, пряной, приторной. Чтобы от сомнений ничего не осталось. Хорошо. Хёкдже громко смеется и бездумно бросается к первому же сугробу, зачерпывает ладонями рыхлый снег, с восторгом рассматривает его и тут же вскрикивает, подпрыгивает на месте - в шею врезается брошенный Донхэ холодный снежок. Перекрестная перестрелка. Хёкдже носится по присыпанной снегом, словно сахарной пудрой траве, придумывает хитрые маневры, швыряет в Донхэ крупный снежок, пытается уклониться от очередного ответного, но поскальзывается и с тихим вскриком падает на спину. Странно, совсем не холодно. Иррациональность - основа основ. Игра продолжается. Хёкдже хочет подняться, но Донхэ уже рядом - падает на колени, нависает сверху, с шутливой угрозой подкидывая на ладони комок снега, дразнится. Хёкдже зажмуривает глаза, готовясь встречать удар, но Донхэ, вместо того, чтобы кинуть снежок, наклоняется и быстро касается его губ сдержанным поцелуем. Поражение Хёкдже. Победа - общая. Губы Донхэ - горячие, бледно-розовые, чуть потрескавшиеся от холода. Хёкдже кажется, что его убьет простое волнение. Глупая получится смерть, нужно успокоить бешеное сердцебиение. Хёкдже задерживает воздух в легких, судорожно, рывком выдыхает. Донхэ отстраняется и, мазнув губами по его щеке, откидывается на спину - снежный ангел. Хёкдже с трудом верит своему счастью. Донхэ лежит рядом и едва касается ребром ладони его прохладной руки. Никаких лишних движений. Волнение, страх проснуться. Пусть в запасе будет еще пара часов. Ну пожалуйста, совсем немножко. Хёкдже пытается сосредоточиться на звездной карте, ловит невесомые снежинки ресницами. А когда здесь успело стемнеть? С Донхэ время летит незаметно. Хёкдже вздыхает, и маленькое облачко пара взлетает в воздух. Не хочется уходить, но он уже слышит предупредительный писк будильника. Осталось немного, и Донхэ тоже об этом знает - мягко пихает его руку костяшками, затем проталкивает мизинец между тонкими пальцами, поглаживает и обхватывает мизинец Хёкдже - негласное обещание. Снова дождаться. _ _ _ _ _ _ _ Хёкдже не любит сеансы психоанализа. Ему не нравится психолог, не нравится его кабинет, дурацкие вопросы, индифферентный взгляд и то, как он постукивает дорогой ручкой по блестяще-отполированной столешнице. Сам по себе он, возможно, неплохой человек, но как врач явно не состоялся. Он видит в Хёкдже лишь слабака, на проблемах которого можно ежемесячно зарабатывать стабильный доход. И все же, у них есть кое-что общее - они не могут говорить о своей неприязни вслух, отношения врач/пациент не допускают подобных вольностей. - В твоей жизни происходит что-нибудь новое? Полагается, что Хёкдже должен рассказывать психологу обо всем, но о Донхэ он старается не распространяться, говорит только о том, что теперь видит хорошие сны, в которых ему комфортно. Говорит, что, кажется, обрел близкого друга. И все. Больше он не вдается в подробности и лишь отвечает односложными "да" и "нет" на скучные, повторяющиеся от сеанса к сеансу вопросы. Да, меня избивают в школе. Нет, я не нарываюсь, и нет, не даю сдачи. Да, я хочу, чтобы издевательства прекратились. (Глупейший вопрос, конечно же) Нет, я не хочу подружиться со своими обидчиками. Нет. (У меня есть Донхэ) Нет, мне действительно больше не снятся кошмары. Да, потому что я принимаю таблетки. Нет, я вас не обманываю. (Обманываю, на самом деле, но какая разница) Да, мне нравятся новые сны. Да, да и нет - снова и снова чередуя всего два варианта. И только на один вопрос Хёкдже не может сразу дать однозначный ответ. - А ты не боишься, что просто пытаешься заменить этими снами реальность? *** Чем быстрее надвигается выпускной, тем безумнее становятся одноклассники - агрессивнее, злее. Сумасшедшая геометрическая прогрессия с непредсказуемым шагом. Хёкдже старается держаться ото всех и всего подальше, но получается не всегда. Иногда у него отбирают домашний обед, иногда - сменную обувь. Иногда он просто ударяется о стены в пустых коридорах, иногда - падает посреди толпы. Подростки странные. У них нет особых причин ненавидеть Хёкдже, но они все равно его ненавидят. Желание командовать и возвысить себя над другими. Попытка выплеснуть мерзкое настроение или обиды за издевательства, когда-то пережитые на собственной шкуре. Скука. Просто паршивый характер. У всех разные причины для ненависти, но эта темная эмоция у любого ширится плотным кольцом в подгнившей душе. Впрочем, есть ли у таких безжалостных людей души? Вряд ли, скорее обычный стеклярус вместо. Хотя конечно, не все такие плохие. Есть еще равнодушные, а они много хуже. Хёкдже давно привык к тому, что его считают слабым звеном. Привык быть мерцающей невидимкой, которую замечают лишь по особым случаям - траурным для самого Хёкдже, ярким и вольным - для его обидчиков. И все же, он не перестает чувствовать. Он чувствует боль, страх, апатию - все оттенки ужаса, медлительно разъедающие сознание противной ржавчиной. Но еще он сохраняет надежду. На то, что появится кто-то, кто проявит к нему обычный человеческий интерес, испытает влечение. Наверное, именно поэтому он задыхается от немыслимого волнения, когда после одной перемены находит в своей тетради трогательную записку. "Ты не такой как все. Давай встретимся после уроков на твоей крыше? Пожалуйста. Я хочу признаться в своих чувствах". Хёкдже думает о Донхэ. Он вообще думает о нем постоянно. Но перечитывая записку в десятый раз, он очень хочет узнать, кто мог ее написать. Вместо подписи: "Тайная поклонница, которая мечтает пойти с тобой на свидание". Почерк мелкий и аккуратный, чернила тонкие, запах - сладкий. Действительно девушка? Нет, такого не может быть. Или все-таки может? Хёкдже ведь не такой страшный, как все говорят. Он добрый, умный, находчивый. Немного нескладный и тощий, но все равно. "Ты не такой как все". Неужели его кто-то заметил? Хёкдже легко польстить. Хёкдже потерян. Он все еще сомневается в реальности существования Донхэ, все еще не до конца верит в свои перевоплощения, и его немного пугает созревающая зависимость от мира снов. Находясь там, ему не хочется просыпаться, но в свете дня, в круговерти обычной рутины, вся эта штука с грезами начинает казаться крайним безумием, обычным фарсом. К тому же после того заснеженного сна, который стал хрустальным мостом, ведущим Донхэ и Хёкдже на новый уровень отношений, ничего экстраординарного не происходило. Донхэ был любезным и милым, но продолжал играть в тишину, и Хёкдже временами чувствовал себя так, словно пытался найти ответ на загадку сфинкса. Все было сложным во снах, и еще сложнее - в реальности. Хёкдже опасался, что однажды заснет, но не увидит Донхэ или наоборот, уже не сможет проснуться, поэтому соблазн обрести настоящего друга слишком велик. Настолько огромен, что Хёкдже попросту забывает про здравый смысл. Хёкдже никуда не торопится. Выходит из класса последним и долго наблюдает за лестницей, ведущей на крышу музыкального здания, надеясь, что увидит таинственную девушку издалека. Никого. Ему стоило бы уйти, сбежать сразу, но наивно решив, что она, должно быть, поднялась раньше, Хёкдже взбирается следом. Он нервно сжимает в руке неожиданную записку и едва заметно улыбается, пересчитывая ступеньки. Думает о том, каково это - услышать первое в своей жизни признание. Ну, от девушки. Он уже слышал признание от Донхэ, или от собственного подсознания - как посмотреть. Наверное, она очень милая. И должна хорошо его знать, раз написала "встретимся на твоей крыше". Неужели кто-то присматривался к нему долгое время, а он и не замечал? Вполне возможно, оторванность от реальности - попытка защититься от ее змеиных бросков-нападок. На крыше прохладно. На первый взгляд, совершенно безлюдно. Резкий ветер разматывает шарф Хёкдже, впивается ледяными клыками в горло. Хёкдже осматривается по сторонам - уверенность в том, что встречи с ним может ждать девушка, тает, как первый снег в раскрытых ладонях. Хёкдже убирает записку в карман, подходит к перилам у самого края крыши. Похоже, в школе уже никого не осталось, все разошлись по домам. Обидно, конечно, но что поделать... Хёкдже устало вздыхает. Пальцы мерзнут. Нужно, наверное, идти. Чего он хочет? На что продолжает надеяться? - Хёкдже... Он разворачивается слишком резко, поскальзывается на тонкой наледи, покрывающей металлическое перекрытие, но вовремя успевает вцепиться в перила и потрясенно смотрит на девушку, которая стоит в паре метров. И как она только подобралась так тихо? У нее милый голос. И сама она очень хорошенькая. Хёкдже помнит ее, она учится в параллельном классе и вроде бы нормально к нему относится, во всяком случае - никогда над ним не смеется. Хёкдже думает о том, как ему повезло, смущается, с глупой улыбкой одергивает на себе куртку, поправляет рюкзак на плече. - Привет, - бессодержательная, банальная фраза, но Хёкдже не знает лучше. Нескладный, угловатый и жутко нервничающий. Счастливый, пусть и до крайности удивленный, потерянный. Одно успокаивает - девушка тоже нервничает. Переминается с ноги на ногу, натягивает рукава свитера до самых кончиков пальцев. А еще... плачет? - Прости... Хёкдже не успевает ничего спросить - из-за спины девушки с громким хохотом появляются его одноклассники, и все сразу становится ясно. Шутка. Это всего лишь шутка. Обычный розыгрыш, который кто-нибудь назовет классикой. Классикой для тех, у кого нет сердца, может быть? - Вы только посмотрите - и правда, явился. - Я же говорил, этот идиот поверит. - Эй, страшилище, ты серьезно решил, что в тебя кто-то втюрился? Самому не смешно? Хёкдже слышит своих одноклассников, но никак не реагирует на их слова. Он смотрит на девушку. Как она могла так поступить с ним? Он ведь думал, что она славная, радовался тому, что она его никогда не высмеивает, но на самом деле она такая же, как и все? Жестоко вот так играть на чувствах других. Чревато играть на чувствах тех, кто и так давно рисует на запястье лезвием бритвы. - Что, думал, мы не знаем про это место? Настоящая ярость и ненависть охватывают Хёкдже лишь после этих слов. Ублюдки отобрали у него спокойную жизнь, лишили его последней надежды на реального друга, а теперь хотят украсть единственное место в пределах этой гребаной школы, где он может свободно вздохнуть? Ну уж нет... - Идите к черту. И это звучит настолько грубо и самоуверенно, что удивляется не только Хёкдже, удивляются все. Один парень подходит ближе, почти вплотную, и Хёкдже с вызовом заглядывает в его глаза. Сегодня он не позволит им унижать себя просто так. Сегодня он будет драться. - Ого, как он заговорил... - Надо напомнить шавке, где ее место. Хёкдже усмехается и, действуя импульсивно, плюет своему обидчику прямо в лицо. Он не знает, откуда в нем столько наглой решимости, но думает о том, что давно хотел это сделать и совершенно не жалеет о своем поступке, даже в тот момент, когда один из парней со всей силы ударяет его в живот. Девушка вскрикивает и маленькими шажками испуганно семенит к лестнице. Хёкдже уже все равно. Внутри давно что-то перегорело. Он разгибает спину, едва отдышавшись и оправившись от болезненного удара, снова смотрит на одноклассников. Они, наверное, ждут, что он начнет плакать, умолять пожалеть его, но Хёкдже не собирается. Наоборот, улыбается и тут же получает удар в челюсть. - Зубы скалить надумал? Ты что о себе возомнил, урод? Следующий грубый удар Хёкдже пытается блокировать, и у него хорошо получается, только вот численное преимущество все равно за его одноклассниками, поэтому в ответ на свой неуклюжий замах он получает сразу четыре удара. И это слишком. Хёкдже толкают, опрокидывают на спину и продолжают бить уже ногами. Он старается защитить голову, понимая, что у него заведомо не было ни малейшего шанса, и в этот момент жутко хочется умереть. Слишком больно и слишком горько. Какой во всем этом смысл? Отчаяние словно впрыснули внутривенно. Хёкдже не знает, сколько все это длится, но к тому времени, когда удары стихают, он едва ли может дышать. В легких - спутанная колючая проволока. На языке - медный вкус отравленной крови. - Ладно, хватит с него, - Хёкдже не придает этим словам никакого значения. Перед глазами - алые пятна, как будто брызги гранатового сока на изорванной простыне. Хочется закашляться, но из горла вырывается слабый хрип. Пошевелиться нет сил. На теле, кажется, не осталось живого места. Хёкдже чувствует, как его хватают и дергают за волосы - жуткий пафос, но боль практически ослепляет. Ощущение, словно в хребет вогнали металлический штырь. - Запомни: ты, сука, никто, - Хёкдже с трудом разлепляет веки. Перед ним - тот самый парень, которого он посмел опозорить на глазах у других. Даже смешно, насколько нелепа ненависть в его взгляде. - Ты никому не нужен, тебя так и будут всю жизнь гнобить, поэтому даже не думай, что кто-то тебя полюбит. Урод шизанутый. Последнюю фразу парень выговаривает с особым презрением, но Хёкдже думает только о том, что одноклассники вот-вот оставят его в покое. Он ненавидит их, ненавидит себя, но в таком состоянии точно не может ничего сделать. - Все, уходим, парни. - А этого здесь оставим? - Да, пусть проветрится, осмыслит степень своего ничтожества. Говорят, на свежем воздухе хорошо думается. Отберите у него, кстати, мобильник. Его же не должно ничего отвлекать. - Он заболеет. - Я знаю. Отдохнем недельку-другую от его страшной рожи. Пошли. Хёкдже слабо шевелится и сразу же мысленно отмечает, что подняться пока не сможет. Он слышит смех одноклассников, но этот наждачный шум он знает давно, поэтому по-настоящему его пугает только хлопок двери и скрип задвигаемого засова. В замке слышится несколько скрипучих щелчков, а затем кто-то ударяет по двери мыском ботинка, словно проверяя прочность конструкции, и в этот момент Хёкдже понимает, что безнадежно заперт. Холодно и очень хочется отключиться. Хёкдже колотит крупная дрожь. Он знает, что нельзя засыпать, нельзя сдаваться - в конце концов, в школе ведь есть охранник, могли задержаться учителя. Нужно только заставить себя подняться, подойти к краю крыши и позвать на помощь, как можно громче дать о себе знать. Только совсем не хочется. Хёкдже чувствует себя умирающей бабочкой, которую проткнули иглой. А что если он действительно умирает? От холода и боли путается сознание, сбивается, расплывается, исчезает. Мысли - буквы разрезанного на куски трафарета. Донхэ. Хёкдже думает, что он ему нужен. Донхэ настоящий, искренний, он любит его, он мог бы помочь. Хёкдже действительно хотел бы его увидеть, даже если перед смертью, если в последний раз. Сон. Нужно просто позволить пауку-сну сплести свою паутину, спасительный кокон, уютную колыбель. Хёкдже считает до тридцати - сбивчиво и неуверенно. Вспоминает Донхэ, взывает к Тонкому Миру. Становится чуть теплее. Он забывается, засыпает. Вода. На этот раз мертвая, неподвижная, наполовину залитая чернильной тенью. Скорее - под водопад, в темный грот, где Донхэ возьмет Хёкдже за руку. Шаги - торопливые, хоть и слабые. Хёкдже едва переставляет ноги, сил нет даже во сне - паршиво. И все же он успевает добраться до грота, а там уже Донхэ не позволяет упасть - сразу же подхватывает Хёкдже, обнимает, прижимает к себе и шепчет. Обеспокоенно. Лихорадочно. Он уже все знает. - Хёкки, сейчас же открой глаза. - Мне больно... - Я знаю, но сейчас ты должен проснуться. - Даже если проснусь, там нет выхода. Не хочу. Мне нравится здесь. - Пожалуйста, Хёкки, я не хочу тебя потерять. - Донхэ... - Открой глаза. Выход есть. Хёкдже совсем ничего не видит. Только слышит в словах Донхэ волнение и неподдельный страх. Он говорит, что есть выход, но где? Наплевать. Нет там выхода. Зачем просыпаться и искать то, чего нет, когда можно просто остаться в объятиях Донхэ? Теплых, уютных, почти родных. От Донхэ пахнет свободой. Какое прекрасное слово - свобода. Хёкдже пробует его на вкус, перекатывает на языке, кажется, оно напоминает губы Донхэ, напоминает ветер. Паук-сон заканчивает плести свою паутину, а Хёкдже заканчивает свою - Донхэ прав, выход есть. И от осознания этого факта становится еще страшнее. - За ограждающими перилами? - Да, Хёкки. Ты должен жить. Донхэ неожиданно, слишком поспешно, отпускает Хёкдже, но парень не хочет падать во сне, поэтому резко распахивает глаза. Морщится от мгновенно вспыхнувшей боли. Сколько прошло времени? Не понять. Кажется, много - Хёкдже чувствует себя лучше, уже может подняться, сделать пару шагов. Выход. Донхэ сказал, что нужно найти его, а Хёкдже решил слепо поверить. Он оглядывается по сторонам, осторожно подбирает вещи, заново наматывает на шею шарф. До края крыши - совсем немного. Хёкдже, пошатываясь, доходит до ограждения за пару минут. Собирается с мыслями, а затем перекидывает через ржавые перекладины ногу, ждет, пока пройдет легкое головокружение, и переступает полностью. Немного страшно, волнительно, но Хёкдже знает, что все делает правильно. Выступ между ограждением и краем совсем узкий, явно не приспособленный для лунных прогулок. Один неверный шаг - и Хёкдже слетит с крыши двухэтажного здания. Вряд ли у него за спиной распахнутся крылья. Хёкдже делает глубокий вдох, закрывает глаза, успокаиваясь, внимательно слушает потусторонний шепот ветра. Спрыгнуть, чтобы раз и навсегда покончить с этим миром и ненавистной жизнью? Перелезть обратно на крышу, чтобы продолжить жалкое существование? Выбор сложный и, в то же время простой. Выбор сделан. Хёкдже вытягивает руку вперед, касается холодного легкого воздуха. Улыбается, вспомнив такое же легкое прикосновение Донхэ. Все очень просто. Хёкдже нужен Донхэ. Донхэ нужен Хёкдже. Поэтому он открывает глаза, разжимает пальцы и окончательно отпускает защитную перекладину. Несколько секунд просто смотрит вниз, а затем достает из кармана злосчастную записку и рвет в мелкие острые клочья, которые мгновенно отбирает ветер. Хёкдже смотрит, как они разлетаются в разные стороны, чувствует наполняющее изнутри спокойствие, а затем делает шаг. Пожарная лестница совсем рядом. Главное - не оступиться на этих двух метрах. У Хёкдже дрожат колени, дрожит сердце, но он знает, что сможет, знает, что не захочет подвести Донхэ, закончить все так и сломаться из-за каких-то глупых подростков. Он станет лучше, станет сильнее, научится цепляться за жизнь так же, как сейчас цепляется за ярко-красные рейки пожарной лестницы. Иногда ведь не обязательно пытаться взлететь, иногда достаточно спуститься к самым низам, чтобы начать все заново.