Сердце Скал

      Почва дрогнула. Дику показалось, что роскошный морисский ковер под его ногами превращается в топкую трясину. Он остро почувствовал, что в это мгновение перед ним невидимо простерлась его собственная маленькая Ренкваха. Сумеет ли он перейти ее? Вдохнув побольше воздуха в легкие, юноша мысленно вознес короткую молитву к святому Алану.       — Я, монсеньор, — произнес он, стараясь говорить спокойно, хотя его голос так и дрожал от напряжения, — не могу поведать вам ничего, кроме того, о чем уже сказал. Епископ Оноре положился на Дорака и теперь убит. Вы доверяете тому, кого зовете кардиналом Сильвестром, хоть и заявляете обратное. Как вы можете утверждать, что он не всадит нож и вам в спину?       — А с какой целью кардиналу всаживать нож в мою спину? — абсолютно серьезно спросил Алва.       Ричард с готовностью открыл рот для ответа… и через секунду закрыл его, совершенно смешавшись. Алва засмеялся и, неожиданно вытянув вперед руку, легко взлохматил ему волосы.       — То-то, юноша! — сказал он. — Я признаю, что мой оруженосец имеет право проявлять горячую заинтересованность в сохранности моей спины. Но в этом деле, так же, как и в делах церковных, не следует доходить до фанатизма. Рассуждайте разумно. Даже если мой друг Кантен Дорак такое чудовище, каким вам представляется, он все же не станет резать курицу, несущую золотые яйца.       — Верно, — угрюмо пробормотал Ричард. — Разумнее посадить ее в золотую клетку – как того ворона, которого вы, монсеньор, выпустили из особняка Ариго.       Лицо Алвы окаменело. Он так резко подался вперед, что Ричард невольно вжался в спинку своего кресла.       — Вы весь вечер пытаетесь говорить намеками, герцог. Не стоит: дипломатия не ваш конек. Если уж вы пришли сюда сегодня – говорите прямо. Чего мне следует бояться на самом деле?       Ричард с предельной ясностью вдруг осознал смысл выражения «поставить все на один бросок костей».       — Может быть… — осторожно произнес он, словно пробуя воду, прежде чем броситься с головой в омут, — может быть, вам следует бояться за кого-то… важного для вас? Что, если Дорак замышляет заговор против, например… королевской семьи? Вы сочли бы это предательством, монсеньор?       Алва посмотрел на него как на сумасшедшего.       — Что за чушь вы мелете, юноша? Зачем кардиналу устраивать заговор против королевской семьи?       — А зачем кардиналу делать из меня врага? — живо парировал Ричард. — Зачем он позволил мне приехать в Лаик, а потом запретил всем брать меня на службу? Зачем ему понадобилось унижать меня перед лицом моих родичей и вассалов?       — Напомнить вам, Ричард, что теперь вы мой оруженосец?       — Что же вы сразу не сказали, монсеньор, — не удержался Дик от желания укусить, — что взяли меня к себе по приказу кардинала?       Алва хмыкнул. Ричард вдруг подумал, что если бы щенку любимой борзой его эра вздумалось почесать зубы о хозяйский ботфорт, Ворон и то не взирал бы на него снисходительнее.       — Что касается вас, герцог, — заметил Рокэ официальным тоном, сохраняя внешнюю серьезность, — то я должен признать: вы с кардиналом Сильвестром одинаково предубеждены друг против друга.       — Одинаково? — возмутился Дик, едва не опешив от такого преуменьшения. — Неужели убийство вы называете предубеждением? Нет, монсеньор, послушайте! — перебил он Алву, который собирался что-то возразить. — Вы, конечно, вольны считать меня глупцом, но я еще не ослеп и прекрасно видел, куда именно прихвостень Дорака вел свой черноленточный сброд! Целью этой своры был не только епископ Оноре. Всякому ясно, что Дорак собирался уничтожить дворян, живущих в квартале у площади Леопарда!       Смешинки в глазах Алвы погасли.       — Я уже сказал вам, Ричард: на площади Леопарда орудовали фанатики, а не люди кардинала. — Он отхлебнул вина и заметил назидательным тоном: — Фанатики всегда убивают тех, кого считают еретиками.       — Но эти еретики – мои единоверцы и родичи! — воскликнул Дик.       — С каких это пор графы Ариго стали вашими родичами? — искренне удивился Алва.       — Я… Я говорю не только о них, — смутился Ричард. — В том квартале живут… многие мои вассалы.       — Вот что, герцог, — оборвал его Рокэ, — если вы пришли сюда, чтобы предъявить мне счет от имени вашей родни, то ошиблись адресом. С жалобами на убытки обращайтесь к кансильеру.       — При чем здесь эр Август! — запальчиво возразил Ричард. — Мой опекун вы, а не он! И недавно вы сами признали родство между нами. Вы исполняете обязанности главы моего дома до тех пор, пока я не войду в возраст, и должны думать о тех, кто носит имена моего рода! Вам ли не знать, что Повелитель Скал служит защитой и охраной тем, кто находится под его рукой!       — Ну уж нет, герцог! — насмешливо отозвался Алва. — Я и без того оскорбил вашу матушку, взяв, как вы выражаетесь, «под свою руку» вашу персону. Я не намерен оскорблять герцогиню вторично, забирая «под свою руку» еще и ее вассалов. Тем более, что у вас, — прибавил Алва усмехнувшись, будто вспомнил что-то забавное, — весьма своеобразно относятся к родственникам со стороны. Помнится, лет пятнадцать назад, – тогда вы были еще ребенком, Ричард, – некий Приддхен-ур-Зиттен выдал дочь за какого-то Адге́йла или Ардейла или что-то в этом роде. Год спустя он отправился навестить зятя и, разумеется, сбился с пути в ваших кошкиных горах. Ему пришлось просить гостеприимства у семейства Ки́ллохью. На его несчастье, у тех как раз случилась кровная вражда с Адгейлами. Не скажу точно, с чего она началась: то ли Адгейлы украли у Киллохью отару овец, то ли Киллохью угнали у Адгейлов стадо коров. Так или иначе, но гостя встретили со всем знаменитым надорским гостеприимством, и не успел тот сесть за стол, как ему поднесли на блюде голову его зятя. Бедняга чуть не рехнулся. Кстати, напомните мне, юноша: Адгейлы и Киллохью – это же всё имена вашего рода?       Ричард вскочил с кресла. Это подло! Подло бросать ему в лицо единственный позорный случай, случившийся в надорских горах – к тому же тот, который его отец давно рассудил со всей справедливостью! Дик открыл было рот для язвительного ответа, но не смог выдавить из себя ни звука: его буквально трясло от злости.       — Не смотрите на меня так, юноша, — предупредил его Алва, с трудом сдерживая смех. — Я прекрасно понимаю: сейчас вы готовы отдать все, что угодно, лишь бы на том блюде оказалась моя голова. Что делать! Вам не повезло. У меня нет ни малейшего желания влезать в ваши родовые интриги и горские дрязги. Судитесь со своим виноградником сами, герцог! В отношении ваших вассалов я решительно умываю руки.       — А королева?! — крикнул Ричард вне себя.       Веселость Ворона словно ветром сдуло. Он тоже встал, словно для того, чтобы лучше видеть лицо оруженосца.       — Королева? При чем тут она?       — Она – Ариго!       — Представьте себе, я знаю это.       — Знаете? А вы знаете, что ее братьев бросили в Багерлее по подозрению в подстрекательстве, хотя один особняк Ариго, сгоревший на площади, стоит дороже всей улицы Ювелиров?!       — Знаю, разумеется, — холодно ответил Алва. — А также знаю, что их освободили еще третьего дня за недостатком доказательств, — он усмехнулся, бросив молниеносный взгляд в сторону стола, и властно потребовал: — К чему все это?       — К тому, монсеньор, что только ленивый не болтает, будто королева на самом деле не мать наследника, раз ее сын не от короля – и вам лучше всех известно, так ли это! Слепому видно, что Кантен Дорак собирается уничтожить семью Ариго и обесчестить ту, кого вы любите! А вы… Вы умываете руки?!       — А-а!.. — протянул Алва, окинув его нечитаемым взглядом. — Так вот в чем дело! Можно было догадаться сразу… Вы пришли сюда не ради невинно убиенного епископа Оноре и, разумеется, не из-за меня или ваших драгоценных вассалов. Вы пришли во имя святой мученицы всех Людей Чести, прекрасной страдалицы-королевы. Вот в чем состоит то чудовищное преступление, о котором вы хотели мне поведать – вы решили, что кардинал Сильвестр собирается съесть несчастную Катарину Ариго. Ну же, успокойтесь, юноша, — презрительно усмехнулся он. — Даже если бы кардинал был людоедом, Катарине Ариго нечего бояться. На свое счастье ее величество недостаточно аппетитна.       Мерзавец!       — Вот именно, — подтвердил Рокэ, глядя на Ричарда блестящими сузившимися глазами. — А также потомок предателя и отродье Леворукого. Хотите добавить что-нибудь еще, герцог?       — Ее величество, — прошипел, а точнее, прохрипел Ричард, поскольку его душило негодование, —все-таки мать ваших детей!       Алва едва не расхохотался.       — Если вы будете так положительно утверждать это, — язвительно заметил он, — то кардиналу Сильвестру не придется бесчестить королеву – вы прекрасно справитесь с этим сами.       Двуличная закатная тварь! Ричард едва не застонал от разочарования. Почему, почему он был так уверен в порядочности своего эра, что даже убеждал в ней эра Августа? Почему он пошел на этот разговор, зная, чем грозит провал?.. Видит Создатель, только потому, что Катари любит Алву! Конечно, она отрицает это, но Ричард увидел правду в ее глазах, в ее жестах, в самом ее отчаянии. И он не мог поверить, что Катари… что можно не любить Катари в ответ. Нет, невозможно!.. Алва всего лишь по обыкновению издевается над оруженосцем. Ричард поднял глаза, поймал хищный взгляд своего эра и вздрогнул.       Ворон уже отошел к огню и теперь стоял, опираясь на камин, рассматривая Ричарда с таким вниманием, словно перед ним был не человек, а занятная книга.       — Вы когда-нибудь видели принца Карла или его сестер? — неожиданно спросил он.       — Н-нет.       — Понятно… Что ж, герцог, тогда запомните: если вы действительно такой верный рыцарь ее величества, какого разыгрываете, — Дик дернулся, и Алва, заметив это, усмехнулся, — вы должны всегда и везде утверждать одно, тем более, что это чистая правда: отцом детей королевы является король Фердинанд и никто другой.       Ричард вскинул голову:       — Прекрасно, монсеньор. Однако… Вы все-таки не допустите, чтобы Дорак начал бракоразводный процесс против королевы?       — Я могу вас утешить, юноша, — спокойно ответил Алва. — Королева относится к тем женщинам, которые вполне способны сами постоять за себя. Поверьте, она совершенно не нуждается в защитниках… и меньше всего – в вас.