Сердце Скал

      Покидая опустевший Новый дворец, кардинал Сильвестр буквально кипел от противоречивых чувств. Надо же было так глупо попасться! Насмешники наверняка назовут сегодняшний день Днем Одураченного кардинала. О, он никогда не был пугливым человеком, напротив: ощущение опасности всегда подстегивало его. Однако сейчас он с трудом удерживался от того, чтобы не пуститься бегом по обезлюдевшим дворцовым коридорам, подхватив полы сутаны. В голове билась единственная мысль: Алву следует отправить в Фельп, как только он протрезвеет!       Двор напоминал разгромленный птичник, в котором похозяйничал матерый волк. Хищник затаился где-то недалеко: кардинал даже спиной чувствовал на себе его пристальный взгляд. Но куда сильнее страха была злость на себя. О чем он думал вчера, Леворукий и его кошки?! Должно быть это шадди ударил ему в голову, что он так благодушно отмахнулся от известий о дуэли! Велика важность, говорил он себе, если Рокэ прикончит пару-тройку Людей Чести. Их поголовье давно пора сократить. Слепец, ротозей, простофиля!.. Не иначе как он заразился наивностью от Агния.       По счастью, в пустом дворце Сильвестру встретился Маркус Фарнэби. Благослови Создатель сплетников! Маркиз всегда отличался исключительным чувством самосохранения, поэтому и не ринулся на Старую Часовенную улицу вместе со всем двором. Он скромно дождался кардинала. Приятно видеть, что дальновидные люди еще не списывают тебя со счетов, как поторопились сделать ослепленные враги…       Фарнэби в подробностях описал Сильвестру сцену, произошедшую сегодня в Старом парке во время прогулки короля.       В час дня, в полном соответствии с этикетом, его величество под руку с ее величеством в сопровождении придворных дам и кавалеров степенно шел по главной аллее, когда на ее противоположном конце показался барон Жан-Филипп Феншо в глубоком трауре и с еще более траурной гримасой на морщинистом лице.       Старик не появлялся во дворце со времени своего отъезда в Эпинэ по случаю смерти сына, поэтому король приветствовал осиротевшего отца милостивым жестом.       — Мы соболезнуем вашей утрате, барон, — сказал он, жалуя Феншо руку для поцелуя.       — Благодарю вас, ваше величество, — ответил старик гулким голосом, словно у него был заложен нос. — Видит Создатель: никто не оплакивал своего сына так, как я! И все же я был бы готов потерять его снова, если бы это избавило меня от горя принести страшную весть вашим величествам.       Удивленный король одернул руку.       — О чем вы?       — Весть эта не столько для вас, государь, сколько для ее величества, — ответил Феншо, горестно опуская голову, словно не осмеливаясь взглянуть королеве в лицо.       — Говорите же, дорогой барон! — порывисто воскликнула Катарина, подавшись вперед и судорожно сжимая руку мужа словно в поисках опоры…       Лицемерная кошка! Сильвестр готов был прозакладывать душу Леворукому, что она уже знала новость: дуэль закончилась больше получаса назад, и королеву наверняка успели известить. У нее было время ко всему приготовиться. Сильвестр поклялся бы, что это она сама и надоумила Феншо отправиться в парк, чтобы разыграть перед королем слезливую сцену…       — Государыня! — произнес Феншо, и его выцветшие глаза влажно заблестели. — Простите меня, что я прихожу к вам вестником несчастья! Но я верный вассал вашего брата, который был так добр, что называл меня своим другом, и великодушно согласился считать мой дом своим. Я не мог не выполнить обещания, ставшего для меня священным. Крепитесь, ваше величество. Ваши братья, граф Энтраг и его сиятельство граф Ариго дрались сегодня на дуэли с господином Первым маршалом. Они отстаивали свою честь и честь всей вашей фамилии… И погибли.       Катарина вскрикнула и без чувств повалилась на землю к ногам короля. Бедный Фердинанд весь затрясся от ужаса и неловко нагнулся, чтобы поднять жену.       Свита загудела как встревоженный улей. Фрейлины кинулись на помощь ее величеству, придворные дамы поднесли носовые платки к глазам. Вызов произошел вчера в присутствии множества свидетелей, о нем знали все, но новости о том, чем закончился поединок, еще не успели распространиться при дворе. Возбужденные мужчины столпились вокруг барона Феншо, совершенно позабыв о приличиях.       Минут через пять Катарина Ариго соблаговолила, наконец, открыть глаза. Опираясь на руки своих приближенных, она поднялась с земли, но только для того, чтобы снова рухнуть к ногам короля – на сей раз на колени.       — Ваше величество, мой возлюбленный государь! — воскликнула она, плача в голос. — Клянусь вам: мои братья не были виноваты в том, в чем их обвинили! Вы видите сами! Они предпочли кровью смыть подозрение в измене вашему величеству! Эта мерзкая клевета… Она довела их до отчаяния!       И Катарина, рыдая, принялась ломать себе руки.       — Государь, граф Ариго прожил у меня в доме свои последние дни, — вставил барон Феншо. — Я знаю: только извращенный ум мог заподозрить его в намерении подстроить резню своим единоверцам!       — Но господин Первый маршал обнаружил в его доме компрометирующие бумаги… — робко забормотал король, испуганный истерикой жены.       — Полно, ваше величество! — возразил барон. — Неужели вы всерьез верите, что, вывезя ковры и мебель, граф мог бы оставить в доме такие бумаги?.. О нет, государь! Мой добрый сеньор говорил вам правду и повторил ее судьям в Багерлее: он получил анонимное предупреждение, что люди его высокопреосвященства планируют нападение на его дом. Опасаясь ложного навета, граф всего лишь принял необходимые меры предосторожности.       Королева с мольбой протянула руки к мужу. Ее лицо было залито слезами.       — Государь! — воскликнула она. — Вы видите: Октавианская ночь продолжает убивать! Мои бедные братья не смогли жить с клеймом предателей. Они бросили вызов тому, кого считали виновником своих бед. Но их убила не шпага Первого маршала, а происки тайных врагов! Клеветники держатся в тени, как подлые убийцы, но их злобные наветы отравляют воздух вокруг вас! Они лишают вас самых лучших слуг, самых близких друзей!.. Ни один Человек Чести, государь, не станет терпеть обвинения во лжи и предательстве! Ни один Ариго не снесет подозрения в неверности своему королю!.. О, мой возлюбленный супруг! Если бы меня заподозрили в измене вашему величеству и ваше величество усомнились бы во мне… я предпочла бы умереть, как мои братья!       Бедный муж-рогоносец! Если б все было так, Катарина умерла бы уже тысячу раз. Впрочем, может быть, король понимал супружескую верность исключительно в высокодуховном смысле?..       Фердинанд, едва не плача сам при виде горя жены, протянул к ней руки, желая помочь ей подняться. Королева, так и не встав с колен, обняла венценосного супруга, словно надеясь обрести утешение у него на груди. Придворные дамы рыдали навзрыд, причем Дженнифер Рокслей трубила носом, словно загонщик в охотничий рог. Вся главная аллея наполнилась вздохами и судорожными всхлипами. Барон Феншо лил слезы, не скрываясь. Мужчины делали вид, что растроганы, кое-кто из них даже извлек из карманов носовые платки. Если бы эту мизансцену видели актеры Золотого театра, они удавились бы от зависти.       Немедленно вернувшись во дворец, король вызвал к себе секундантов сегодняшнего поединка. Но явились не все: виконта Валме Манрик успел отправить с докладом к кардиналу, а Джеймс Рокслей остался в доме герцога Придда у одра графа Гирке, который был еще жив. Супрем прислал во дворец посыльного с обещанием сообщать его величеству о состоянии здоровья раненого брата.       Те, кого королевские гвардейцы доставили в Большой зал на допрос, были немногословны, кроме некого кавалера Дурави. Провинциальный эпинский дворянчик оказался чрезвычайно красноречивым субъектом. Из его слов прямо вытекало, что герцог Алва заключил договор с Леворуким и расправился с пятью благородными вельможами (двое из которых к тому же были родственниками короля) при помощи нечестивой магии своего мерзопакостного покровителя. Клинок Артура Феншо-Тримейна, разлетевшийся как стекло от удара о медальон Повелителя Ветра, произвел на собравшихся неизгладимое впечатление. Даже Манрик не нашелся что возразить.       Словом, дело принимало скверный оборот. Ее величество, заламывая руки и периодически пытаясь упасть в обморок (придворные дамы тут же хлопотливо подносили ей соли и обмахивали веерами), твердила, что дуэль была отчаянной попыткой Людей Чести спасти свое доброе имя от интриг коварных недругов. Недругов по имени пока не называли, но чувствовалось, что до этого недалеко. Вся оппозиционная партия пела с ней в унисон. Король беспомощно крутил головой, пытаясь найти и не находя кардинала, за которым он тоже послал. Но все было предусмотрено. Гонца задержали королевские стрелки.       Сильвестр был вынужден признать, что сильно недооценил покойного Ги Ариго. Тот, разумеется, был мерзавцем, но отнюдь не был ни трусом, ни дураком. Алва выдержал пять дуэлей сряду, но победив противников, проиграл. Граф Ариго оставил на руках у королевы такие козыри, что с ними можно было завершить всю партию в пользу Людей Чести. Искусная сестрица, вполне достойная своего брата, разыграла комбинацию наилучшим образом.       Виконт Валме не успел ни о чем предупредить Сильвестра. Его высокопреосвященство задержали два Луи: старый граф Феншо-Тримейн и его третий сын, епископ Риссанский.       Это стало для кардинала неприятным сюрпризом. Он полагал, что преосвященный Луи-Поль пребывает в своем наследственном Ла-Риссане, ради которого он согласился принять священнический сан. Однако оказалось, что капитан Феншо-Тримейн прибыл в столицу не один: отец и брат последовали за ним спустя несколько дней. Его кровь еще не успела высохнуть на плитах Нохского аббатства, как молодой епископ в сопровождении отца и целого выводка святых отцов с ходу взял дом кардинала.       — Я помчался следом за Артуром как только узнал от отца о его намерениях, — утверждал Луи-Поль не краснея. — Я был готов остановить дуэль даже ценой собственной жизни! Я думал о примирении и покаянии… Но что я услышал здесь, монсеньор! — патетично восклицал юнец. — Вы, вы, глава нашей святой церкви, знали о вызове и не сделали ничего, чтобы остановить смертоубийство! Вы, имеющий влияние на герцога Алву больше, чем кто-либо другой, даже не попытались отговорить его! Я потрясен, ваше высокопреосвященство! Кровь моего брата и других несчастных на ваших руках!       Потрясение двадцатидвухлетнего епископа Риссанского нисколько не тронуло бы кардинала, если бы оно не означало потрясения всех церковных кафедр Эпинэ: эта семья имела большое влияние.       — Ваше поведение наводит на мысль, ваше высокопреосвященство, — ядовито прошипел граф Феншо-Тримейн, — что герцог Алва действовал по вашей указке!       — Как я могу убедить мою паству, — продолжал молодой епископ со слезами на глазах («а он далеко пойдет…»), — как я сам могу теперь поверить, что Октавианская резня состоялась не по вашему благословению, ваше высокопреосвященство?..       Отец и сын выматывали кардиналу душу больше двух часов. К тому моменту, как они покинули его, королева уже успела уговорить супруга отправиться вместе с ней в особняк барона Феншо, чтобы проститься с ее погибшими братьями.       Фердинанд поехал. Счастье еще, что у него хватило ума сделать это неофициально. Тем не менее, почти весь двор кинулся следом за ним.       Тела Килеана и капитана Феншо-Тримейна также доставили в дом к барону Феншо. Сильвестр не сомневался: молодой епископ Риссанский вместе со своим отцом прямо от него помчались науськивать короля перед красноречиво молчащими трупами.       Алву пока не трогали. Сильвестр заехал в особняк на улице Мимоз прежде чем отправиться во дворец. Господин Первый маршал был пьян до беспамятства: то ли праздновал победу, то ли поминал души убитых противников. Он накачивался кэналлийской «кровью», словно намеревался восполнить ею свою собственную. Поговорить с Рокэ толком не удалось; тем не менее, из его слов выяснилось нечто такое, что внушило Сильвестру твердую надежду отыграть сегодняшнее поражение… Но Алву следовало отправить в Фельп завтра же! Его рука заживет по дороге.       — Ваше высокопреосвященство!       Сильвестр, который уже вышел из дворца на площадь и садился в карету, оглянулся. К нему со всех ног поспешал герцог Жоан-Эразм Колиньяр.       — Ваше высокопреосвященство! Я слышал о дуэли, о вызове… Правда ли то, о чем мне поведал мой зять, супрем Фукиано?       — Если вы имеете в виду дуэль герцога Алвы с пятью Людьми Чести, то правда.       — Какое несчастье для ее величества королевы! Какое несчастье!.. Однако же Фукиано сказал мне, что при вызове упоминалось имя моего дорогого погибшего сына?       Сильвестр внимательно посмотрел на собеседника сверху вниз. Чего хочет Колиньяр? Урвать свой кусочек от Рокэ, раз уж представилась возможность? Или.. что у него на уме?..       — Садитесь, герцог, — любезно пригласил Сильвестр, похлопав по сиденью рядом с собой. — Мы поговорим по дороге.       Колиньяр дал знак своим людям и легко запрыгнул в кардинальскую карету. Кучер тронул лошадей, и они неспешным шагом двинулись в путь.       — Печальные события, дорогой герцог, — вздохнул Сильвестр, внимательно оглядывая вице-канцлера Талига.       — Вы правы, ваше высокопреосвященство, — согласился тот, сокрушенно кивая головой.       — Боюсь, эта злосчастная дуэль окончательно рассорит старую и новую знать нашей бедной страны, — продолжал кардинал. — Здравомыслящие люди, такие, как мы с вами, герцог, должны сделать все от нас зависящее, чтобы воспрепятствовать этому.       — Увы, ваше высокопреосвященство. Не скрою от вас: со стороны герцога Алвы это было уже слишком. Убить двух братьев королевы, одного из которых, как я слышал, он просто зарезал как теленка… И это не говоря о Приддах и Феншо-Тримейнах!       — Я полагаю, что герцога Алву спровоцировали, — доверительным тоном сообщил кардинал. — Вы знаете, он привык решать все дела с помощью шпаги, как и положено Первому маршалу… Признаюсь вам откровенно: я боюсь, что это дело связано с его оруженосцем.       Колиньяр заметно насторожился.       — С его оруженосцем?       — Да. Но вы хотели о чем-то спросить меня, герцог?       — О да. Мой зять Фукиано утверждает, что ныне покойный граф Килеан упоминал в качестве причины для вызова моего несчастного сына Эстебана?       — Это правда, — подтвердил Сильвестр. — Во всяком случае, насколько мне известно. Покойник, разумеется, безнадежно опоздал, но все же он попытался отомстить за юного маркиза Сабве. Не его вина, что он не преуспел. Полагаю, что вы и ваша семья более не таите зла на беднягу.       — О, ваше высокопреосвященство, я ни на кого не таил зла из-за той злополучной дуэли! Мой сын был виноват не менее других, а если погиб только он, значит, на то была воля Создателя. Я понимаю, что герцог Алва вступился за слабейшего. Лучшим доказательством моих слов служит то, что я никогда не пытался мстить ни его светлости, ни герцогу Окделлу…       Ну, до Алвы тебе было не добраться, а насчет Окделла… Уж не Колиньяры ли стоят за теми покушениями, о которых Рокэ как-то рассказывал кардиналу?..       — Вы снимаете огромную тяжесть с моей души, — признался Сильвестр, вздыхая с видимым облегчением. — Я глубоко привязан к этому юноше, хотя сам он ошибочно считает меня своим врагом.       — Но вы сказали, ваше высокопреосвященство, что герцог Окделл как-то связан с сегодняшней дуэлью?       — К несчастью, да. Как раз накануне того вызова, о котором мы с вами говорим, юноша рассорился со своим эром… и герцог Алва отказался от его услуг.       Колиньяр остолбенел.       — То есть как – отказался от его услуг? — осторожно спросил он.       — Если называть вещи своими именами, то герцог Алва выгнал бедного молодого человека, — пояснил Сильвестр. — Первый маршал пришел к выводу, что он больше не нуждается в оруженосце.       Колиньяр весь подобрался на сиденье, словно охотничья собака, унюхавшая дичь.       — Алва отправил Окделла обратно в Надор? — деловито уточнил он.       — О нет. Я сказал: выгнал. Бедный юноша оказался предоставлен самому себе, а Надор, как я понял, его не прельщает. Честно сказать, герцог, я очень боюсь, как бы, оказавшись на свободе, молодой человек не сделал неправильный выбор.       — Что вы имеете в виду, ваше высокопреосвященство? — спросил сбитый с толку Колиньяр. — Разве герцог Окделл сейчас находится в особняке у старика Феншо?       — Нет-нет. Я же вам говорю: ссора произошла раньше вызова. А вчера утром – хотя точнее сказать, ночью, так как дело было еще до восхода – герцог Окделл покинул столицу.       Колиньяр смотрел на кардинала со все возрастающим недоумением.       — В каком направлении?       — Видите ли… — протянул Сильвестр, с трудом сохраняя на физиономии сокрушенную мину и удерживаясь от желания потереть руки, — сначала это было неясно… Мне не сразу доложили о произошедшем, иначе бы я, конечно же, воспрепятствовал такому легкомыслию… Но сейчас можно сказать с полной уверенностью: молодой Окделл отправился в сторону нашей юго-западной границы.       Колиньяр едва не присвистнул.       — Похоже, сын собирается повторить ошибку отца, — произнес он.       — Именно. Вы понимаете, герцог, как я встревожен. Ведь вам, как вице-кансильеру Талига, известно, что так называемый принц Альдо недавно был выдворен из Агариса в Алат. Но если герцог Окделл, следуя советам ложных друзей, тоже приедет в Алат, он погубит себя и весь свой род! Оставить Талиг без разрешения его величества и присоединиться к Ракану значит стать государственным преступником. Его лишат титулов и состояния, у него отнимут дворянство, которому больше тысячи лет, а его мать и сестер ждет незавидная участь семьи изменника.       — Однако он сам не может не понимать этого, — рассудительно заметил Колиньяр.       Хм… Вряд ли волчонку сообщили маршрут. Во всяком случае, кэналлицы высадят Окделла именно на алатской границе. Интересно, что это было со стороны Рокэ? Обида? Недомыслие? Изощренная месть?       — Он еще слишком юн… Я без промедления послал бы за ним, чтобы удержать от такого необдуманного поступка, но события сегодняшнего дня не позволяют мне остаться без кого-либо из моих людей.       — Кстати, об этих событиях, — встрепенулся Колиньяр. — Не кажется ли вам, ваше высокопреосвященство, что партия королевы может потребовать от его величества созыва обеих Палат?       Сильвестр поморщился. Какого труда ему стоило разогнать эти Палаты восемь лет тому назад! Впрочем, Колиньяр произнес «партия королевы»… Отлично. Может быть, ему и хотелось бы куснуть Рокэ, но навозник здраво оценивает свои шансы. Алва ему не по зубам, а Люди Чести никогда не примут его в свой круг. К тому же у него перед носом замаячила возможность разделаться с Окделлом…       — Полагаю, что мне удастся переубедить его величество, — сказал кардинал таким уверенным тоном, словно двор еще находился в Новом дворце, а его величество, как и положено в этот час, вкушал обед, а не обвинительные речи врагов его высокопреосвященства. — В конце концов, у нас есть Генеральный прокурор.       — Маркиз Орилья́н кэналлиец, — словно мимоходом заметил Колиньяр.       — Прежде всего маркиз Орильян слуга закона, — тонко улыбнулся кардинал. — А закон един для всех. Поединки дозволены королем, и сегодняшняя дуэль прошла честно.       С глупыми слухами о магии разберемся позже…       — Но если герцог Окделл имеет отношение к произошедшему, — настойчиво продолжал Колиньяр, — он должен дать показания перед Генеральным прокурором и Большим Советом.       — Таков его долг, герцог. И это еще одна причина, которая заставляет меня жалеть, что я не могу поспешить следом за этим юношей… Его свидетельство могло бы оказаться неоценимым.       — Я готов услужить вам в этом, ваше высокопреосвященство, — предложил Колиньяр. — Я сам сегодня же отправлюсь к границе и обещаю вам гнать лошадей не жалея.       — О, дорогой герцог, вы истинный друг! Вы чрезвычайно меня обяжете. Догоните этого славного молодого человека и ради Создателя объясните ему, на какую долю он обрекает себя и свое семейство!.. Впрочем, в том маловероятном случае, если меня ввели в заблуждение и герцог не движется к Алату, все равно постарайтесь нагнать его и убедить вернуться.       — Я сделаю все, о чем вы говорите, — заверил Сильвестра Колиньяр. — Однако не исключено, что он отнесется к моим словам с недоверием. Кроме того, невзирая на все мои старания, он может пересечь границу раньше, чем я нагоню его. В этом случае, ваше высокопреосвященство, я отказываюсь его покрывать. Должен предупредить заранее: если Окделл поедет в Алат к предателю-Ракану, я не стану молчать и сообщу его величеству об измене, как и велит мне мой долг верноподданного.       — Упаси меня Создатель, герцог, уговаривать вас покрывать изменника! — ужаснулся кардинал. — Нет, никогда! Вы поступите так, как должно. Если герцог Окделл выберет ложный путь, пусть последствия падут на его голову. Но я надеюсь, что до этого не дойдет. В противном случае… Признаюсь вам откровенно, герцог, я питаю к этому юноше такую отеческую привязанность, что предпочел бы видеть его скорее мертвым, чем опозоренным!       Герцог Колиньяр и кардинал обменялись многозначительными взглядами. В конце концов, эпинэц всегда поймет эпинца.       — Я понимаю вас, как никто, ваше высокопреосвященство, — сочувственным тоном проговорил Колиньяр. — Если бы нечто подобное могло произойти с моим собственным сыном, я сказал бы то же самое!       Ну, с Окделлом покончено. Сильвестр почувствовал себя таким взбодрившимся, словно он только что выпил чашечку шадди. Об этом, кстати, стоило подумать… Если заменить одну чашку на одного врага… положительные последствия для здоровья очевидны.       Однако Колиньяра не грех и подстегнуть. Месть, конечно, прекрасное чувство, но у таких людей, как любезный герцог, она может основательно подостыть, прежде чем он выберет удобный момент для решительных действий. Охотничья собака должна знать, что после удачной травли она получит сытную, сладкую косточку.       — Я надеюсь, вы внушите герцогу Окделлу, что вернуться в Олларию не только в его интересах, но и в интересах его сестер, — продолжал Сильвестр. — Старшей из них уже пятнадцать, пора подумать о ее замужестве. Юная леди Айрис могла бы составить прекрасную партию какому-нибудь молодому человеку, своему ровеснику. Разумеется, он не может происходить из Людей Чести. Поймите меня правильно, дорогой герцог: все эти внутриклановые браки только разделяют Талиг. Мы должны объединять государство посредством счастливых союзов. Но, с другой стороны, справедливость требует, чтобы столь знатная девушка не теряла при замужестве своего высокого титула. А поскольку ее будущий супруг будет так же молод, как она сама, за ним должна стоять преданная королю влиятельная семья, способная принести процветание в многострадальный Надор… Простите, герцог, что болтливый старик обременяет вас своими заветными думами… Но вы способны понять меня как никто другой. Ведь ваш брат Фернан, нынешний маркиз Сабве, так прекрасно справляется с обязанностями губернатора Эпинэ… Кстати, прошу вас поздравить его от моего имени с успехами вашего старшего племянника. Отрадно видеть, что сыновья столь верной королю семьи заканчивают Лаик лучшими из лучших.       Герцог Колиньяр, жадно следивший, куда клонит кардинал, едва не облизнулся.       — Благодарю вас, ваше высокопреосвященство. Фелипе-Луиш еще при поступлении обещал мне не посрамить памяти моего дорогого сына, своего кузена. Вам ведь известно, что виконт Эммануилсберг, главный церемониймейстер двора, пожелал взять его себе в оруженосцы?       — Прекрасное начало карьеры, — любезно кивнул кардинал.       — Конечно, он еще мальчик, ему всего семнадцать, — продолжал любящий дядя, — но он предан королю и Талигу так же, как я и мой брат. Со временем, если будет на то воля Создателя, именно он станет следующим герцогом Колиньяром.       — Создатель не допустит, чтобы прервался род, четыреста лет безупречно служивший династии Олларов, — горячо уверил его Сильвестр.       Сколько же сорняков еще придется корчевать!       — Вы не останетесь выпить со мною чашечку шадди? — спросил кардинал, когда карета остановилась и лакей открыл дверцу.       — Благодарю за честь, ваше высокопреосвященство. Но важная миссия, возложенная вами на меня, не терпит промедления. С вашего позволения я сегодня же оставлю столицу.       Сильвестр вышел из кареты, опираясь на заботливо подставленную руку Колиньяра, оттеснившего слуг. Едва ступив на землю, кардинал торжественно возложил ладонь на голову своего собеседника.       — Благословляю вас, сын мой. Да пребудет с вами милость Создателя нашего.       Колиньяр, низко поклонившись, поцеловал кардинальский перстень. Затем, подозвав своих людей, он вскочил на коня и покинул двор.       Сильвестр поднялся в кабинет, чувствуя себя таким бодрым, словно только что от души напился шадди. Если ему удастся завтра же отправить Рокэ в Фельп… Превосходно! Большой Совет соберется, и Генеральный прокурор безупречно выполнит свои обязанности. Только рассматривать он будет не жалобы Людей Чести, а государственную измену герцога Окделла.