Сердце Скал

      Это была странная исповедь. Если бы в тот момент Ричард мог рассуждать хладнокровно, он заподозрил бы, что магнус Ордена Милосердия одержим грехом любопытства. Кардинал выпытывал подробности отношений Дика с его эром и задал множество вопросов об Августе Штанцлере. Казалось, что это не исповедник выслушивает признания грешника, а глава Тайной службы принимает доклад своего агента – и агента довольно бестолкового. Ричард послушно пересказал свой последний разговор с Алвой, однако, когда он дошел до попытки отравления, кардинал вскипел:       — Вы совершили тяжкий грех, сын мой! Вы посягнули на жизнь ближнего своего, которому, сверх того, клялись в верности. Разве присяга оруженосца не предполагает, что жизнь вашего господина должна быть для вас так же свята, как ваша собственная?       Ричард низко опустил голову.       — Поэтому я посягнул и на свою, отче, — пробормотал он, терзаясь угрызениями совести.       — Это вас не оправдывает! — живо воскликнул кардинал. — Совсем напротив! Подобное намерение только отягощает ваш грех. Вы хотели усугубить клятвопреступление и убийство еще и самоубийством. Разве не сказано в Эсператии, что поднявший руку на себя самого оскорбляет Создателя? Жизнь – это бесценный дар Его, а вы хотели распорядиться судьбою сразу двух людей как отпетый игрок, бросающий на кон очередную мелкую монету!       Возмущение исповедника заставило Дика окончательно пасть духом.       — Но что еще я мог сделать? — все же возразил он, обращаясь к подушечке для коленопреклонений, на которую опустился в начале исповеди. — Я пытался убедить эра Рокэ, пробовал поговорить с ним откровенно… И вы сами видите, к чему это привело!..       На сей раз Дик не стал рвать на себе волосы. Теперь осознание случившегося камнем свалилось ему на сердце. Пятеро человек погибли на дуэли из-за его ошибки!.. Плечи его поникли.       Кардинал не ответил. Размышляя, он прикрыл глаза и принялся бессознательным движением гладить свой наперсный знак.       — Можете ли вы сказать мне совершенно чистосердечно, сын мой, — заговорил он через минуту, — что думали только о спасении других?       — Клянусь вам в этом как перед лицом Создателя! — ответил Дик с полной искренностью.       — И никакие соображения личной мести не влияли на вас?       Ричард немного помедлил, добросовестно прислушиваясь к себе, как всегда советовал ему делать отец Маттео, а потом сказал, не обинуясь:       — Нет. Я уже давно не думаю о мести.       — Вот как? — удивился кардинал.       — Герцог Алва был добр ко мне, — честно признался Ричард. — К тому же, не случись той дуэли, мой отец умер бы на эшафоте.       Кардинал положил руку на голову юноши и легким движением вынудил его слегка приподнять лицо, чтобы вглядеться в него внимательнее.       — Правда ли, — спросил он, — что вашей целью было воспрепятствовать замыслу развести короля с королевой?       — Да, отче.       — И вы собственными глазами видели список Дорака, о котором сейчас мне рассказали?       — Да. Граф Штанцлер показал его мне.       Кардинал кивнул головой, словно соглашаясь с какой-то своей мыслью. Ричард подумал было, нет ли у магнуса Ордена Милосердия своих источников, которые подтверждали бы коварные замыслы Дорака, когда кардинал внезапно спросил:       — И вы, конечно, не усомнились в том, что список подлинный?       От удивления Дик даже невольно приподнялся с колен.       — Нет. Зачем бы эру Августу обманывать меня?       Кардинал слегка усмехнулся краешком губ.       — Граф Штанцлер политик, в отличие от вас, дитя мое. Он давно враждует с Дораком, а в политической вражде в ход идут самые грязные средства. Поразмыслите хотя бы над тем, что он предложил вам. Разве сами вы считаете, сын мой, что вероломное убийство – это лучший способ победить врага?       Дик припомнил свою беседу с эром Августом и, внезапно устыдившись собственной сговорчивости, отрицательно помотал головой, пряча глаза от кардинала.       — Вот видите. Я догадываюсь, что кансильеру стоило некоторого труда уговорить вас, и он даже не вполне преуспел в этом, поскольку сначала вы все-таки попытались переубедить своего господина… У вас нет опыта в политических интригах, дитя мое, но граф Штанцлер – старый царедворец, и если он считал нужным обмануть вас, он сделал бы это.       Ричард медленно покачал головой в знак несогласия.       — Эр Август был другом моего отца, — возразил он, — и я верю ему. Да и Гиллалун говорит, что за мной послана погоня, а он мой старый слуга, и его верность вне подозрений. Значит, Дорак действительно хочет разделаться с Людьми Чести, со мною в том числе.       — А я и не говорю, сын мой, — тонко улыбнулся кардинал, — будто Кантен Дорак не желает вам смерти. Он такой же старый интриган, как Август Штанцлер, и очень возможно, что кансильер правильно разгадал его намерения. Если бы я не боялся вас запутать, я сказал бы иначе: даже если кансильер и обманул вас, он, возможно, все равно не солгал. Но речь идет не о нем. Речь идет о вас. Вы не политик, не интриган и не царедворец. Зачем же вам вести себя так же, как те, кем вы не являетесь?       Ричард нахмурился. Кардинал выразился довольно прихотливо, но общий смысл его слов был ясен. Правда, отец Маттео часто говорил Дику, что Леворукий таится в частностях. В теории нет ничего легче, чем следовать добродетели, но вот как правильно действовать в конкретном случае? Если Дорак и впрямь планировал убийства (а он их планировал!) и замышлял развод королевы (а он его замышлял!), то что мог сделать Дик, чтобы предотвратить катастрофу? Он поговорил со своим эром… Он даже применил яд! Да был ли он вообще способен хоть как-то повлиять на Алву?       — Как же я должен был поступить? — спросил Ричард вслух, не адресуя своего вопроса конкретно кардиналу. Однако тот ответил, глядя на юношу серьезно и ласково:       — Это можете решить только вы сами, сын мой. Вы сами должны определить, что для вас приемлемо, а что нет. Вы не граф Штанцлер, не герцог Алва и даже не ваш батюшка. Вспомните: он в свое время посчитал возможным признать королем Талига принца Ракана. А вы, если я правильно вас понял, к этому не готовы.       Дик нахмурился, обдумывая эти слова.       — У моего отца были другие обстоятельства, — произнес он. — Он защищал весь Надор. За ним стояли все сословия, на привилегии которых посягнул Дорак. А семья… К счастью, я тогда был слишком мал, чтобы меня стали преследовать.       — Вас лишили бы титула и состояния, если бы Эсперадор Адриан не выхлопотал прощение для сына изменника, — строго поправил его кардинал.       — И я бесконечно признателен Святому Отцу, — подхватил Ричард. — Я также знаю, что ее величество королева и господин кансильер просили за меня, ссылаясь на мое малолетство… Но сейчас мне не окажут снисхождения. Если Дорак сумеет доказать, что я виделся с его высочеством Раканом, он обвинит меня в государственной измене. Башни Окделла будут срыты, его гербы сброшены и разрушены, мою матушку и сестер лишат последнего… Если же я попробую вернуться в Талиг, меня ждет Багерлее и Занха. Я говорю вам все это, отец мой, — рискнул добавить Ричард, — потому что вы, как мне показалось, осуждаете меня за это решение.       — Отнюдь нет, сын мой! — живо возразил кардинал. — Вы не сможете принести никакой пользы принцу, и только понапрасну подставите под удар и себя и всех, кто от вас зависит. Напротив, я рад, что вы думаете об этом… И потом, вы, в отличие от вашего отца, являетесь оруженосцем герцога Алвы.       Ричард снова сник. Он был кругом виноват: никого не спас, и лишь греховно покусился на жизнь собственного эра!       — Это ваша ноша, сын мой, — серьезно, но не строго сказал кардинал. — Вы признались, что сами и добровольно приняли ее на себя. Вам не следует забывать о ней.       Дик немного поколебался, прежде чем задать терзавший его вопрос.       — Разве то, что я сделал, не является нарушением моей присяги? — спросил он, заливаясь мучительной краской стыда.       — А что думаете об этом вы сами, сын мой? — поинтересовался кардинал в ответ.       — Я не знаю, что и думать, отче, — признался Дик сокрушенно. — Я обещал считать честь своего эра своей честью, и, мне кажется, что эту часть клятвы я сдержал. Я был уверен – и уверен до сих пор, что эр Рокэ недопустимо позорит себя, идя на поводу у такого негодяя, как Дорак! Тот впутывает его в свои интриги и заставляет вести себя бесчестно по отношению к Кат… тем, о ком ему следует заботиться.       Во взгляде кардинала снова мелькнуло любопытство, но он удержался от вопроса и заметил только:       — Но ведь вы едва не отравили своего эра.       — Я обещал считать его жизнь своей жизнью… и поэтому решил, что его смерть должна стать и моей смертью.       — Вы подменили понятия, сын мой, — наставительно произнес кардинал. — Вы обязались спасать, а не губить. Убийство противно Создателю, а самоубийство – тем более.       — Это моя вина… — признал Дик, снова низко опуская голову. — Но, отец мой, я и сейчас не знаю, как должен был поступить. Эра Рокэ так трудно понять! — воскликнул он, не сдержавшись. — Я служил ему больше года, я воевал вместе с ним, но до сих пор не знаю, зачем он делает то, что делает. Зачем он, например, послал меня в Алат? Может быть, это наказание, своего рода испытание? Или же он просто выгнал меня окончательно и бесповоротно? — Дик с надеждой взглянул на кардинала. — Мне показалось, ваше высокопреосвященство, что вы поняли распоряжения герцога Алвы лучше меня. Не угодно ли вам сказать мне, зачем монсеньор отправил меня в Граши?       Кардинал ответил, медленно проговаривая каждое слово:       — Граши – это город недалеко от Сакаци.       — Сакаци? — Второе название тоже ничего не говорило Ричарду. — А что такое Сакаци?       — Это вдовий дворец, — небрежно вымолвил кардинал. — Замок, в котором доживают свои дни овдовевшие представительницы рода Мекчеи. Впрочем, туда ссылают и старых дев, принадлежащих к той же фамилии.       На лице у Ричарда отразилась гамма чувств: сначала недоумение, которое постепенно сменило понимание и все возрастающий ужас. В опекунские обязанности эра входило, в частности, устройство выгодного брака для своего воспитанника. Что, если Алва в отместку за любовь Дика к Катари сосватал оруженосца за какую-нибудь перезрелую красотку из герцогской семьи Алата? Мекчеи – царствующий дом, к тому же богатый. Они могут считаться завидной партией! Монсеньор наверняка заявит небрежным тоном, что думал лишь о практической стороне дела: Окделлы разорены, и не жениться же герцогу на дочери какого-нибудь откупщика! Ричард похолодел, представив себе эту картину. Может быть, его уже поджидает в Граши завидное приданое, длинная родословная и какая-нибудь кривая карга не первой молодости с гнилыми зубами? Живое воображение мгновенно нарисовало ему образ суховатой прелестницы лет пятидесяти, морщинистой, желтоватой и вертлявой, которая почему-то смутно напоминала тетушку Аурелию в ее любимом палевом платье – оно отлично подходило к цвету ее лица… Бр-р! Создатель милосердный, неужто Алва решил наказать его таким образом?       Кардинал наблюдал за красочными метаморфозами, происходившими с лицом Дика, совершенно невозмутимо, однако глаза его смеялись.       — Великий герцог Альберт, — чинно проговорил он наконец, — предоставил дворец вдовствующей принцессе Матильде Ракан по сугубой просьбе нашего Святого Отца.       Ричард выдохнул с таким облегчением, словно у него с плеч свалился весь замок Сакаци вместе с воображаемым роскошным приданым и знатной старухой-невестой вкупе со всеми ее благородными предками вплоть до абвениева колена. На радостях он даже не сразу понял полный смысл сказанного. Однако минуту спустя имя «Ракан» все же заставило его сосредоточиться.       — А его высочество принц? — спросил он озабоченно, пытаясь взять себя в руки. — Он тоже уехал в Сакаци?       — Да. Поэтому, если бы сразу по приезде в Агарис вы захотели с ним встретиться, вы уже знали бы о его отъезде.       Дик с трудом удержался от желания потереть лоб. Он чувствовал, что его мозг пухнет от вопросов. Принц Альдо уехал в Алат? Для чего? Неужели Святой престол отказался от поддержки Раканов?..       — Но почему? — спросил Ричард вслух.       — Почему Святой Отец просил об этом? — догадливо договорил кардинал. — О, это было одним из условий примирения нашей матери-церкви с олларианской ересью.       — Но оно же не состоялось! — воскликнул Дик, ощущая, что опять беспомощно тонет в болоте политических интриг.       — Нет, но великий герцог Альберт сделал свое предложение раньше, чем сорвались переговоры, — объяснил кардинал не слишком, впрочем, вразумительно, и тут же вернулся к прежней теме: — Итак, по вашему мнению вы по-прежнему оруженосец герцога Алвы?       Ричарду вдруг вспомнилась Вараста, вечер после суда Бакры, палатка Первого маршала, и он невольно похолодел. Он едва успел прийти в себя, когда Алва задал ему вопрос, не желает ли он уехать вместе с маркизом Эр-При… Ловушка для доверчивого юнца, способного по собственной глупости стать изменником! Тогда он подумал, что Алва по обыкновению насмехается над ним, желая спровоцировать на какую-нибудь выходку… Неужели Ворон уже прошлой осенью намеревался избавиться от него, сделав отщепенцем и изгоем?!       Но кардинал ждал ответа, и Дик машинально повторил следом за ним, как эхо:       — Я по-прежнему оруженосец герцога Алвы… — и, помедлив, юноша мрачно прибавил: — но герцог Алва может считать иначе.       — Если он считает, что связывающая вас клятва разорвана, — наставительно произнес кардинал, — ему следует сообщить вам об этом. Ведь если я правильно вас понял, вы въехали в Алат в уверенности, что исполняете поручение, вверенное вам вашим господином?       — Да, отец мой, — сказал Дик, хватаясь за эту возможность как утопающий за соломинку.       — Что же… — Кардинал задумчиво погладил голубя у себя на груди. — Сейчас ваш господин находится в Фельпе.       — Вы советуете мне ехать туда? — быстро спросил Дик, едва не вскочив с колен.       — Нет, — обронил кардинал. — Если герцог Алва действительно выгнал вас, вы только поставите себя в ложное положение.       — Вы правы, отче, — признал Дик, — но этой неопределенности нужно положить конец! Я предполагаю как можно скорее вернуться в Надор, и оттуда…       — Бесполезно, сын мой, — оборвал его кардинал. — Если Дорак действительно намерен уничтожить вас, вы просто не доедете до дома. Сколько у вас с собой людей?       — Двое, — хмуро признался Ричард.       — Вот видите. У вас есть деньги?       — Да, монсеньор снабдил меня деньгами на дорогу.       — Это очень кстати. Я надеюсь, что вы понимаете, сын мой, — непринужденно продолжал кардинал, — что наша святая матерь-церковь не может взять на себя ваше содержание. Принц Ракан и так обошелся нам слишком дорого. К тому же, если против вас в Олларии будет выдвинуто обвинение в государственной измене, поддержка с нашей стороны будет выглядеть весьма двусмысленно.       Дик сжал зубы. Как давно оруженосец Первого маршала не слышал вежливых отказов, которыми всю жизнь кормили последнего герцога Окделла! Впрочем, его единственное преимущество состояло в том, что он так и не отвык от встреч с глумливой рожей разочарования.       — Я понял вас, ваше высокопреосвященство, — напрямик ответил он. — Я должен рассчитывать только на себя.       — Верно, сын мой, — безмятежно подтвердил кардинал. — К тому же, вам не стоит оставаться в Агарисе. Вы встретите здесь… не лучшее общество.       — В таком случае, — упрямо сказал Ричард, — я должен ехать туда, куда направил меня монсеньор. Раз уж я по-прежнему остаюсь его оруженосцем, я обязан выполнять его волю.       — Если вы поедете в Граши, — предостерег его кардинал, — вы сами предоставите Дораку случай обвинить вас в государственной измене. Разве вы не говорили, что не хотите, чтобы Окделл был срыт, а ваша семья подверглась гонениям?       — Думаю, что Дорак попытается разделаться со мной в любом случае, ваше высокопреосвященство, — твердо ответил Ричард. — Однако у меня есть пропуск, собственноручно подписанный герцогом Алвой. Полагаю, что и офицеры заставы Саттэк не откажутся подтвердить, что меня сопровождали люди монсеньора и что мне было назначено ехать в Граши.       — А! Вас сопровождали люди Алвы?       — Домоправитель монсеньора рей Суавес собственной персоной.       — И он сам сказал офицерам, что вы едете в Граши?       — Да, и прибавил, что таково поручение Первого маршала.       Кардинал задумался.       — Тогда у вас есть шанс оправдаться в Большом Совете, если бы вы сами могли присутствовать там и если бы герцог Алва подтвердил ваши слова.       Ричард гордо поднял голову.       — Не думаю, что эр Рокэ станет лгать.       — Тем более, — продолжал кардинал словно бы про себя, — что в этом деле вы действовали скорее как сторонник династии Олларов. Я слышал, что его величество Фердинанд очень привязан к своей супруге и детям, а бракоразводный процесс и объявление наследника незаконнорожденным могло бы стать роковым ударом для этого несчастного государя… Смерть короля, утрата наследника… Очень изящный государственный переворот, вполне в стиле олларианского паука…       Дик уставился на кардинала широко открытыми глазами. И правда! Как же он не сообразил этого сразу?..       — А знаете, сын мой, — внезапно сказал кардинал, оживившись, как будто очнувшись от размышлений, — я полагаю, что смогу быть вам полезным. Я напишу герцогу Алве в Фельп и объясню ему, что, как ваш исповедник и посредник, я готов способствовать примирению и взаимопониманию между вами.       Дик даже открыл рот от изумления. Он уже не ожидал помощи, но кардинал предложил даже больше, чем он рассчитывал!       — А ее величество? — рискнул он закинуть удочку в воды внезапно пролившейся благодати. — Ведь вы поможете королеве, ваше высокопреосвященство?       Кардинал снова машинально погладил своего голубя.       — Мое влияние не безгранично, сын мой. Я готов использовать его ради вас, поскольку вижу, что вы искренне желали лучшего. Кроме того, я принял вашу исповедь и тем самым согласился взять ответственность за вас перед Создателем. Ее величество мне не известна.       — Она не заслуживает той судьбы, которую уготовил ей Дорак! — горячо сказал Ричард.       — Разумеется. Но в этом, как и во всем остальном, мы должны положиться на милость Создателя.       Твердый тон, которым это было сказано, убедил Дика, что другого ответа он не получит.       — Но, отец мой, — спросил он, осененный внезапной мыслью, — что вы скажете, если монсеньор обвинит меня в нарушении его воли? Ведь я поехал в Агарис, а не в Граши. Герцог может заявить, что у меня было тайное намерение встретиться с принцем Раканом: я же не знал, что его здесь нет. Дорак обвинит меня в дурном умысле и выдвинет обвинение. Разве в этом случае ваша помощь не будет выглядеть двусмысленной, как вы только что сказали?       Кардинал улыбнулся:       — Обвинять – не значит доказать, сын мой. Я могу, не кривя душой, поручиться, что вы не имели намерения встречаться с его высочеством. К тому же, хотя примирение церквей не состоялось, мы всегда готовы способствовать взаимопониманию между эсператистами и олларианцами. Все мы веруем в одного Создателя и должны бы жить друг с другом как любящие братья.       Глаза Ричарда медленно расширились: до него стало доходить, что у церкви в этом деле есть свой интерес.       — Вы сказали, ваше высокопреосвященство, — сказал он, ведомый этой новой мыслью, — что моя поездка в Граши погубит меня, хотя Граши – это еще не Сакаци. А когда речь идет об Агарисе, вы тут же уверяете, что обвинение еще не равно доказательству. Вероятно, я кажусь вам очень наивным, но я полагаю, что вы не хотите отпускать меня в Граши не только ради меня самого, но и из-за каких-то своих соображений.       Кардинал негромко засмеялся.       — При всей своей наивности, сын мой, вы иной раз бываете весьма проницательны… — проговорил он. — Что ж, сознаюсь, что отчасти вы правы. Впрочем, вы можете узнать обо всем стороной, так что лучше я расскажу вам сам… Простите меня за колебания, но мне не хотелось посвящать вас в политические заговоры больше необходимого – ради вашей же пользы… Дело в том, что принц Ракан, живя в Агарисе, вступил – втайне и за спиной нашего Святого Отца – в непонятные отношения с гоганами, и нас это сильно тревожит.       — С гоганами? — оторопел Дик.       — Именно. Они снабдили принца деньгами – очень большими деньгами. Вы сами понимаете, сын мой: война в Сагранне стоила дорого.       — А при чем здесь Сагранна? — спросил Дик, окончательно перестав что-либо понимать.       — Разве вам не приходило в голову, что бириссцы начали свои набеги на Варасту очень вовремя? И разве граф Штанцлер не говорил вам, что их действия чрезвычайно полезны делу Раканов?       Дик так и замер с раскрытым ртом: он отлично помнил аргументы эра Августа!       — В войну были вложены большие деньги… А гоганы никогда ничего не дают просто так.       — Но какой интерес может быть у гоганов в Раканах? — медленно спросил Дик, переваривая информацию.       — Этого нам не удалось выяснить. Но все это пахло так плохо, что Святой престол решил отказать его высочеству в убежище.       Так вот оно что, сообразил Дик. Нынешний Ракан оказался отчаянным игроком и решил-таки выиграть престол с помощью ростовщических денег! Неудивительно, что церкви это не нравится, а добрейший кардинал, как видно, хочет избавить своего нечаянного духовного сына от скверны. С другой стороны, природа непонятной гоганской интриги весьма и весьма занимает магнуса Ордена Милосердия. Его высокопреосвященство любопы… любознателен. Его тревожит союз Раканов с неверными. Еще бы, всякого удивит сочетание несочетаемого. Хотя, возможно, маркиз Эр-При, окажись он в Агарисе, был бы способен приоткрыть завесу над этой тайной. Ричард мгновенно ухватился за эту нечаянную мысль.       — Полагаю, отец мой, — сказал он, обдумывая мелькнувшую у него идею, — что тут я, в свою очередь, мог бы оказаться вам полезным.       — Каким образом? — удивился кардинал.       — Направляясь сюда, в Агарис, я намеревался встретиться с маркизом Эр-При, — честно признался Дик. — Я познакомился с ним как раз во время войны в Сагранне. Он участвовал в военных действиях и наверняка знает их подоплеку. И он честный человек. Я думаю, он будет откровенен со мной, если я расспрошу его о кое-каких подробностях кампании. К тому же, — прибавил Дик, — мне нужно вернуть ему перстень, который я получил от эра Августа.       Кардинал задумался.       — А принц Ракан?       Ричард пожал плечами:       — Я объясню маркизу, в каком положении нахожусь, и отговорюсь от встречи с принцем.       В глазах кардинала засветилось нескрываемое предвкушение.       — Вы опытный соблазнитель, сын мой, — шутливо сказал он. — Все это можно устроить, если вы согласитесь принять на себя обязанности сержанта Святого престола.       — Если это необходимо, ваше высокопреосвященство.       — В окрестностях Граши есть монастырь нашего ордена, — продолжал кардинал деловым тоном. — Я давно собирался послать туда кое-какую богослужебную утварь по просьбе тамошнего настоятеля. Я дам вам письмо к нему, и он устроит вас в странноприимном домике. Оттуда удобно выходить незамеченным. Если вы будете осмотрительны, Дорак вряд ли догадается искать вас там.       — Я буду очень осторожен! — пообещал Дик.       — Как только вы узнаете что-нибудь о гоганах, немедленно напишите мне. Письмо отдадите настоятелю: он сумеет передать его мне быстро и надежно. Надеюсь, что к тому времени и у меня будут кое-какие известия для вас от вашего господина.       — Я не подведу, ваше высокопреосвященство. Но у меня есть еще одна просьба.       — Какая же?       — Мне нужно отправить гонца в Надор. Я боюсь, что, получив известие о моем отъезде из Талига, матушка может понять его неправильно… или слишком правильно. Я должен предупредить ее, чтобы предотвратить возможные печальные последствия. Отправить кого-то из своих людей я не могу: их только двое и оба надорцы, так что Дораку не составит труда выследить их. Но тайный гонец вашего высокопреосвященства – это другое дело. Я готов щедро оплатить его услуги.       — Это излишне, сын мой, — отмахнулся кардинал. — Пишите ваше письмо. Я тоже прибавлю к нему несколько слов.       — И еще, ваше высокопреосвященство… Один из моих людей – паж, мальчик двенадцати лет. Я беспокоюсь, как бы пребывание со мной не повредило ему. Я хотел бы отправить его домой вместе с гонцом. К тому же на словах он сумеет лучше убедить матушку, чем письмо.       — Хвалю вас, сын мой, за такую заботу, — благосклонно кивнул кардинал. — Рад встретить в вас такое благоразумие. Вы можете не беспокоиться. Я пошлю опытного человека, и с ним вашему пажу ничто не угрожает.       — Благодарю вас, ваше высокопреосвященство! — искренне сказал Дик, намереваясь подняться с колен.       — Постойте, сын мой! — остановил его кардинал, улыбаясь. — Разве вы не хотите получить отпущения грехов?       Дик зарделся: он совершенно забыл, что находится на исповеди. И то сказать: такой странной исповеди у него не было никогда!       — Я подумал, что не заслужил отпущения, — смущенно пробормотал он.       — Дитя мое, для Создателя не существует непростительных грехов, кроме одного: сомнения в его бесконечной любви и прощении, — серьезно ответил кардинал. — К тому же, хотя вы и питали самые нечестивые намерения, они, хвала Создателю, не осуществились. Я отпущу вам грехи, но назначу вам епитимью. Конечно, вы знаете, сын мой, что епитимья налагается до отпущения. Однако я поступлю иначе, ибо ваш случай особый. Снимая бремя с вашей души, я налагаю его на ваш разум. Научитесь понимать, что за люди перед вами, чего они хотят на самом деле, чем руководствуются, что ненавидят, к чему стремятся. Вы открыты и доверчивы, и это добродетели, но они же способны толкнуть вас в бездну. Помните, дитя мое: вы ответственны не только за себя. От вас зависят слишком многие, поскольку Создатель поставил вас гораздо выше других. В урочный час Он спросит с вас строже!       Кардинал снял с алтаря покров и возложил его на голову Дика. Ричард принял отпущение, приложив левую руку к губам. Он чувствовал себя грешником, удостоенным незаслуженного прощения, и сердце его преисполнилось благодарности к Создателю за Его доброту.