Сердце Скал

      Рекомендательное письмо кардинала Левия было адресовано «высокопреподобнейшему Олецию», но монахи монастыря св. Гермия называли своего настоятеля просто: отец Ка́нио. При встрече с ним, едва услышав его протяжную, певучую речь, Дик понял, что добродушного вида толстенький аббат родился в каком-то живописном уголке Ро́молы, на мелодичном диалекте которой великий ди Паренцо когда-то воспел свою возлюбленную Лауру. Отец Маттео тоже был уроженцем этой области и, несмотря на все свое эсператистское смирение, чрезвычайно гордился знаменитыми земляками, сделавшими ромоланский диалект литературным языком всей Агарии. Дик с детства влюбился в звучание песен и стихов, от греховной привязанности к которым его духовник так и не смог избавиться. Когда гордый северянин из далекого Надора, воодушевясь, поприветствовал отца Канио ди Рамакуль да Олетто на превосходном ромоланском, сердце достойного настоятеля было покорено сразу и навсегда.       Дик отправился на поиски аббата сначала в трапезную и на кухню – близилось время обеда, потом в церковь, потом в монастырский сад, однако тот обнаружился в самом неожиданном месте – на псарне. Опустившись на низенькую скамеечку и высоко закатав полы повседневной рясы, священнослужитель с величайшим усердием умащивал дорогим благовонным маслом шелковистую шерсть породистой гончей, которая любовно положила изящную длинную морду ему на плечо. Дик остолбенел от удивления. Нет, разумеется, он знал, что в местах, посвященных святому Гермию, всегда держат охотничьих собак, но он никак не предполагал, что уход за ними входит в послушание самого настоятеля.       Услышав шаги герцога Окделла, отец Канио полуобернулся и поприветствовал Дика ласковой улыбкой. Белки его больших, немного навыкате, карих глаз лукаво блеснули при виде удивления надорского аристократа.       — Присаживайтесь, ваша светлость, — пригласил он, указав лоснящейся от масла рукой на соседнюю скамеечку, с которой живо вскочил какой-то монах, помогавший высокопреподобному в его святом деле. Настоятель говорил на талиг, которым, как и все образованные клирики, он прекрасно владел, и Ричард решил не переходить на ромоланский.       Юноша опасливо опустился на предложенное ему седалище: на мгновение у него мелькнула абсурдная мысль, что благочестивый аббат сейчас предложит ему смирить гордыню и пособить в стрижке когтей или чистке зубов монастырской псины.       Но отец Канио только усмехнулся уголками губ и вернулся к прерванному занятию.       — Полагаю, вашей светлости было необходимо переговорить со мной, — промолвил он, продолжая умащивать бока своего питомца. — Но я вижу, что вы удивлены, застав меня за подобным делом.       — Не буду отрицать, ваше высокопреподобие, — пробормотал Дик.       — И это только говорит о том, как справедливо и мудро сказано в Эсператии, — назидательно произнес отец Канио и процитировал по памяти: — «нет святого в своем семействе; для отца своего и для матери своей даже величайший угодник Создателев навсегда останется лишь неразумным чадом». Так и святой Гермий, — продолжал он. — Поскольку Геремерий Надорэа приходится предком вашей светлости, обряды его почитания известны всюду, кроме Надора.       — Вы не вполне справедливы, ваше высокопреподобие, — возразил Дик. — Может быть, святой Гермий и забыт в Надоре, но моя семья глубоко чтит святого Алана.       — Несомненно, несомненно, — согласился аббат, медленно кивая. — Но признайтесь, ваша светлость: вы почитаете Алана скорее как мученика, чем как чудотворца.       Ричард промолчал, подтверждая тем самым справедливость сказанного.       — Вот видите, ваша светлость, — легко проговорил аббат, — вы не верите в чудеса. Святой Гермий так и остался для вашей семьи безрассудным юнцом, изгнанным из дома, позором рода, а не Победителем. И вы удивляетесь, видя, как я, недостойный его служитель, умащиваю маслом гончую, подобную той, что сопровождает нашего Защитника в охоте на Закатных тварей. Кстати, ее зовут Бенедикта, — спохватился он, представляя свою питомицу (гончая, дружелюбная, как все представители ее породы, благосклонно обнюхала руку Дика). — Она будет возглавлять процессию нашего монастыря в ночь святого Гермия Победителя. Вы ведь, должно быть, знаете, ваша светлость, что его самого людям видеть не дано.       Ричард порылся в памяти, пытаясь извлечь из нее читанное им когда-то житие святого. Геремерий был младшим сыном эория Гиппия Надорэа, Повелителя Скал. Юноша рос буйным и строптивым; все свое время он посвящал развлечениям, особенно же страстно любил охоту. Целыми днями он носился по полям на своем белом жеребце в сопровождении верной гончей. Однажды на возвратном пути домой юный эорий едва не сбил с ног нищего старика. Геремерий хотел ударить беднягу, но тот одним жестом остановил наглеца. Старец оказался посланцем самого Создателя. От беседы с ним на юного строптивца снизошла благодать. Геремерий принял эсператизм, в те времена запрещенный в Золотых Землях, а в знак своего полного преображения изменил свое патрицианское имя на рабское – Гермий. Отец, мать и братья, узнав об этом, прокляли Геремерия. Тогда святой снял с себя все свои роскошные одежды и, облачившись в рубище, поклонился родителям в ноги. «Все, что вы дали мне, я возвращаю вам обратно, — сказал он. — Но сам я принадлежу не вам, а лишь тому, кто создал меня». Гермий ушел, и в ту же ночь его белый жеребец и гончая вырвались со двора и умчались вслед за хозяином. С тех пор святой Гермий якобы охотится на всякую скверну и нечисть и гонит ее отовсюду. Он почитается как самый надежный защитник от сил зла, бич для недобрых людей и Победитель Закатных тварей. Но люди не способны увидеть его. О его появлении их возвещает только стук лошадиных копыт и собака – огромная гончая, которая предшествует святому.       Красивая, но наивная сказка. Не то, что житие святого Алана, жертвенно сложившего свою голову на плахе.       — Скажите, ваше высокопреподобие, — неожиданно спросил Дик, — а вам приходилось когда-нибудь видеть настоящую гончую Гермия?       Отец Канио вытер руки платком и взялся за прекрасный роговой гребень, которым он начал осторожно расчесывать шерсть Бенедикты.       — Да, — обронил он. — И только благодаря этой встрече я сегодня беседую с вами, а не гнию на илистом дне Элеты.       — Неужели? — удивился Ричард.       — Я не делаю из этого тайны, ваша светлость, — с улыбкой ответил отец Канио. — Пусть моя откровенность выставляет не в лучшем свете меня самого, но она славит моего небесного покровителя. Видите ли, в молодости я был почти таким же разнузданным юношей, как и святой Гермий. Видимо, поэтому он и решил наставить меня на путь истинный… Мой отец, Рамакуль да Олетто, богатый купец, хотел, чтобы я стал лиценциатом права. Наше семейное дело должно было перейти к моему старшему брату, и отец рассудил, что я буду им весьма полезен, если изучу законы и юриспруденцию. Но я искренне презирал всякое крючкотворство и думал только о собственных удовольствиях. Отец послал меня в университет в Сорго. Оказавшись на свободе, я тут же принялся проматывать деньги, кутить с самыми негодными товарищами и посещать всякие злачные места. И вот однажды, когда из дома мне прислали содержание на полгода, один из моих мнимых друзей решил воспользоваться случаем. Он задумал обокрасть меня, а чтобы это не вышло наружу, утопить меня в Элете. Все подумают, что пьяный дурень сам свалился в воду. Берег в том месте вязкий и илистый, в воде торчат остатки старых гнилых мостков, к тому же течением туда прибивает всякий мусор… Выбраться оттуда и трезвому вряд ли по силам. Я, разумеется, и не подозревал о злодейском умысле. Поздно ночью, когда мы возвращались из таверны, приятель привел меня на Новый мост, чтобы оглушить и обобрать. Я едва соображал, что происходит, и стал бы легкой добычей. И в этот момент прямо на нас выскочила большая охотничья собака. Она оттолкнула меня и бросилась на моего несостоявшегося убийцу. Он попробовал отмахнуться от нее ножом, но она была словно заговоренная. Я же от толчка не удержался на ногах и мешком свалился на землю. И тогда я услышал лошадиный топот. Какой-то одинокий всадник приближался к нам. С каждой секундой стук копыт становился все отчетливее, но ни всадника, ни самой лошади так и не было видно. Я разом протрезвел. Моего неверного товарища тоже, видимо, охватил ужас. Забыв обо мне, он бросился бежать. Собака кинулась за ним следом, а сразу за ней, оставаясь невидимым, промчался всадник. Он проехал в каком-нибудь шаге от меня, но я не смог заметить даже тени. Я лежал на мосту и, обмирая от страха, слушал, как лошадиные копыта, процокав буквально у самой моей головы, удаляются вслед за гончей, преследующей моего приятеля.       Аббат замолчал, поглаживая Бенедикту, видимо, снова переживая ту давнюю ночь. Ричард подождал с минуту, а затем спросил с детским любопытством:       — А что сталось с вашим приятелем? Вы видели его потом?       Отец Канио вновь вернулся к расчесыванию собачьей шерсти.       — Нет. Пару недель спустя ниже по течению Элеты вынесло чей-то обезображенный труп. Одежда на мертвом была вся изорвана, а тело вздулось от воды, но, я думаю, что это и был мой неверный товарищ.       Ричард задумался.       — Вероятно, после этого ваше высокопреподобие изменили свой образ жизни? — спросил он. — Однако лиценциатом права вы так и не стали.       — Верно, ваша светлость, — согласился аббат с легкой улыбкой. — Я много думал об этом происшествии, и решил отныне посвятить себя святому Гермию. Я написал домой, что хочу изучать теологию. Мой отец был не в восторге от этого решения – все купцы люди практические – но все-таки отнесся к моему выбору с уважением. Так я стал магистром богословия.       Красавица-Бенедикта широко зевнула, высунув розовый язык.       — А разве вы, ваша светлость, — поинтересовался в свою очередь настоятель, принимаясь массировать собачьи лапы, — никогда не видели гончей святого Гермия?       — Никогда, — честно ответил Ричард. Он не стал добавлять, что, судя по всему, ее вообще не видел ни один из его предков.       Отец Канио, однако, сделал из его слов другой вывод.       — Должно быть, ваша жизнь была лишена скверны, — ласково промолвил он. — Но я верю: если вам будет грозить опасность, святой Гермий не замедлит прийти к вам на помощь. Думаю, вы даже сподобитесь увидеть его самого. Ведь вы с ним одной крови.       Крови Лита, Повелителя Скал. Отец Канио, как и Гиллалун, каждый на свой лад, сказали сегодня Дику о том, что он не вполне обычный человек. Это наводило на некоторые размышления…       Настоятель любезно прервал их.       — Однако вы, ваша светлость, пришли ко мне сегодня не для разговора о святом Гермии, — проговорил он. — Что вам угодно? Я готов помочь вам по мере моих слабых сил. Тем более, что его высокопреосвященство просил меня оказать вам всяческое содействие.       Ричард замялся, подбирая правильные слова. Бенедикта лукаво покосилась на него карим глазом, и Дику показалось, что собака подмигивает ему.       — Дело в том, ваше высокопреподобие, что сегодня в монастыре меня посетил его высочество Альдо Ракан… — настоятель сделал невольное движение, красноречиво сказавшее Дику, что Левий просветил аббата относительно нежелательности встреч с принцем. Он продолжал уже вполне уверенно: — Я хотел бы избежать этого и поэтому вынужден сегодня же отказаться от вашего гостеприимства.       — Понимаю, — пробормотал отец Канио, потирая лоб тыльной стороной руки.       — Как только придет ответ на письмо, которое я отдал вам вчера вечером, я покину Граши, — продолжал Ричард, — а до тех пор я буду жить в корчме «Красный петух» и, с позволения вашего высокопреподобия, время от времени посылать слугу, чтобы узнавать новости. Но… Если в письме его высокопреосвященства Левия не окажется того, что я жду… Я думаю, что мне придется вернуться в Талиг.       — Разве это не опасно для вас, ваша светлость? — удивился настоятель.       — Опасно, — подтвердил Дик, — но бездействовать еще опаснее. Поэтому я и решил обратиться к вашему высокопреподобию за помощью.       — Говорите, — произнес отец Канио, не отрываясь от собачьих лап.       — Я не смогу вернуться в Талиг под своим именем, — признал Ричард. — Но ваше высокопреподобие, несомненно, можете снабдить меня пропуском, позволяющим мне въехать в Талиг под видом паломника.       — Я не совсем понимаю вас, ваша светлость, — проговорил настоятель недоуменно. — Талиг – еретическая страна, а мы эсператисты.       — Вы правы, — согласился Дик, — но ведь вам не составило бы труда выхлопотать пропуск за подписью великого герцога Альберта для послушника вашего монастыря, если бы у него возникла необходимость поехать в Талиг?       Отец Канио, не отвечая, с удовольствием разогнулся, похлопал собаку по спине и принялся отряхивать свою рясу от собачьей шерсти.       — А что будет написано в этом пропуске? — поинтересовался он.       — Ну… Когда я был ребенком, моя мать-герцогиня рассказывала мне одну историю, случившуюся в те времена в Северной Придде, — начал Ричард издалека. — Некий крестьянин-олларианец настолько проникся проповедью эсператизма, которую тайно прочитал приезжий священник, что не пожелал более оставаться в еретическом государстве, взял свою жену и сына и пешком двинулся в Агарию, уповая только на милость Создателя. Я не знаю, что произошло с ним дальше, но ведь вполне могло быть такое, что он добрел до вашего монастыря, принял здесь послушание и умер в благодати. И если бы его выросший сын, то есть я, пожелал бы перед постригом посетить родину, а заодно и поклониться святым местам, вы, конечно же, не отказали бы бедному парню?       — Нет, — ответил отец Канио, тонко улыбаясь. — И как же звали этого благочестивого человека?       Ричард немного помедлил с ответом. Ребенком он запомнил всю эту историю только благодаря имени неведомого крестьянина.       — Его звали Заяц, ваше высокопреподобие, — признался он наконец. — Готлиб Заяц.       — А его сына, то есть вас?       — Не знаю, ваше высокопреподобие. Тогда меня это не интересовало.       Отец Канио задумался. Уголки его губ слабо дрогнули.       — Думаю, что вы согласитесь, ваша светлость: вашего настоящего имени нам никак не следует упоминать, — произнес он благодушно. — Но и ваше новое имя должно быть значимым для вас, иначе вы сразу выдадите себя тем, кого могут послать на ваши поиски. Я узнал из письма его высокопреосвященства, что ваша светлость глубоко почитает покойного епископа Оноре. Что вы скажете на то, чтобы назваться его именем?       Дик слегка удивился. Оноре Заяц?       — Если вы находите это уместным, ваше высокопреподобие… — промямлил он.       — Тогда решено, — произнес настоятель, весело поблескивая умными живыми глазами. — Через неделю, ваша светлость, я предоставлю вам пропуск, которым вы можете воспользоваться так, как считаете нужным. Останетесь ли вы в Граши, поедете ли в Талиг или куда-нибудь еще, этой бумагой вы распорядитесь по собственному разумению.       — Благодарю вас, отец мой, — поклонился Ричард. — Но я прошу вас еще указать в ней моего слугу Гиллалуна… скажем, как брата Гильельмо. И я также буду вам весьма признателен, если вы напишете Великому герцогу, что паломники намерены посетить Гальтару, чтобы поклониться местам гонения первых эсператистов.       — Вы намерены посетить Гальтару? — искренне удивился настоятель. — Для чего?       — Это касается одного дела, прояснить которое я обещал его высокопреосвященству, — уклончиво проговорил Ричард, решив не упоминать гоганов. — К тому же через Гальтарскую область легче всего въехать в Талиг. Места там заброшенные.       — Будьте осторожны, ваша светлость, — серьезно предупредил Дика отец Канио. — В тех местах вечно ошивается всякий сброд. Вы легко можете стать добычей гальтарских разбойников.       — Все ценности я оставлю на хранение вам, ваше высокопреподобие, — заверил его Дик. — К тому же разве не вы сами говорили совсем недавно, что святой Гермий не оставит меня?..